Страница 7 из 8
Но однажды Железный Феликс напоролся. Засек, что студент явно списывает. Как обычно, палец на него направил, раздался грозный окрик: «Стой, замри!». А у того шпаргалка была зажата в руке. Но он не растерялся. Пока профессор к нему двигался, он на глазах у всех спокойно высморкался в эту бумажку. Смачно, обильно, да и бросил ее. Феликс аж опешил. Не знает что делать – не станешь же подбирать и расклеивать слипшееся. Только и нашелся обругать студента, чтобы так по-свински не мусорил, и заставил отнести бумажку в урну.
Вспоминается и случай на экзамене по теоретической физике. Он имел такую же суровую репутацию – без шпор не сдашь, но и ловили сурово. Я в тот раз сумел списать почти все, но в одном месте в моих шпаргалках размазалась паста шариковой ручки и как раз те формулы испортила, которые мне требовались. Озираюсь, может, кто подскажет? Смотрю, по соседству девушка с нашего курса так лихо строчит, словно и впрямь знает предмет наизусть. Задаю ей шепотом свой вопрос – и в первое мгновение шалею от неожиданности. Она одним движением задирает юбку чуть ли не до пупа. Я глазами хлопаю, силюсь понять, к чему бы такая откровенность? Но следующим движением она подтягивает потуже чулок, отчего он становится прозрачным. Только тогда различаю, что у нее исписано все бедро, вплоть до самых интересных мест.
Но в тот момент и у меня, и у нее настроение было чисто экзаменационным. Для меня формулы представлялись гораздо важнее того, на чем они написаны. Да и девушка никакого смущения не проявляла и вообще не отвлекалась, что сосед ее тело изучает, продолжала строчить свой билет. А при этом плавно выворачивала бедро, чтобы мне найти нужное место. Пододвинула поближе и повыше вторую ногу, тоже исписанную. Но я уже на первой отыскал то, что требовалось. Поблагодарил ее кивком, она снова чулок приспустила, делая свой конспект непрозрачным, и юбку на место одернула.
А когда сдавали курс реакторного материаловедения, там и шпаргалки оказывались бесполезными. Учебник – здоровенный и толстенный фолиант, сплошь заполненный таблицами со свойствами разных металлов и сплавов. Сами понимаете, запомнить это нереально. Но и шпоры делать – пришлось бы весь этот талмуд переписывать. Сдирали прямо с учебников. В аудиторию, где будут принимать экзамен, приходили утречком пораньше. С нижней стороны каждого стола вбивали по четыре больших гвоздя и загибали их друг к другу. Получалась как бы подвесная полочка, по размерам как раз такая, чтобы книга легла и держалась. Приходят преподаватели – на столах ничего, в столах ничего. А снизу под каждым столом по учебнику. Берешь билет, садишься за стол, выдвигаешь книжищу на колени и пишешь.
Хотя на этом экзамене не охотились и не зверствовали. Преподаватели тоже прекрасно понимали, что выучить все цифры и свойства невозможно, да и незачем. Если понадобится, откроешь справочник и посмотришь. Все списывали, и всем отставляли четверки – поскольку хорошо знали, что ответы списаны. Если хочешь пятерку, надо было идти сдавать к заведующему кафедрой, профессору Евстюхину. Но вот он-то отличался вредностью, имел красноречивую кличку «Ж…». Мог и трояк, и двойку влепить. В общем, желаешь выдрючиться и рискнуть – иди к «Ж…», флаг тебе в руки. А если без волнений и проблем достаточно четверки, спокойно иди к любому другому преподавателю.
Детективные страсти
Правила проживания в общежитии МИФИ считались довольно строгими. Категорически запрещалось употреблять спиртное, играть в азартные игры и оставлять в комнате посторонних после 23 часов – тем более противоположного пола. Надзирать за соблюдением всех этих запретов и отлавливать нарушителей был обязан оперотряд. Набирали его из самих же студентов, и люди там попадались разные. С некоторыми можно было договориться, другие «рвали и метали». Впрочем, мы их на «хороших» и «плохих» не делили и теплых чувств к ним абсолютно не испытывали. Ведь набирали в оперотряд на добровольной основе. Ну посудите сами, какой нормальный студент по собственному желанию пойдет за своим же братом вынюхивать, гоняться, хватать? Причем на общественных началах, получая за это только «моральное удовлетворение»? В опера как раз и записывались именно такие, кому доставляло моральное удовлетворение почувствовать себя «властью» или насладиться ролью сыщика.
А задавал им тон начальник оперотряда Ванчинов. Он был не студентом, а постоянным сотрудником, числился на мелкой должности в институтской охране и лаборантом на кафедре общей физики. Но фигура была примечательная. Физически он был карликом, разъезжал по контролируемой территории на мотоцикле с коляской, а шлем был слишком велик и закрывал его почти полностью – за что он заслужил кликуху «говорящая голова». Что уж там у него было с психикой, не знаю, но он на полном серьезе величал сам себя «внештатным майором КГБ» и вкладывал в розыскную работу всю могучую энергию собственных неудовлетворенных комплексов.
Стоит ли удивляться, что рейды и облавы, которые проводили опера, приобретали натуральную детективную окраску? Вломиться могли в любой момент дня и ночи – просто так, потому что они сами себе запланировали общий рейд по комнатам. Соответственно, вырабатывались меры защиты. В комнатах мы в обязательном порядке меняли замки, «забывая» сдать контрольный ключ комендантше или надежно испортив его перед сдачей. Правда, такие вещи периодически обнаруживались, и ключ все-таки заставляли сдать. Но мы, чтобы после этого не тратиться на покупку новых замков, просто менялись замками между комнатами.
Порой подкарауливали нарушителей и в других местах. Однажды во время дружеских посиделок Леха Ростовцев, уже под изрядным газом, пошел за добавкой. Набрал в сумку пустых бутылок – каждая стоила 12 копеек, и если берешь в магазине пиво «на обмен», платить надо было не 37, а 25 копеек за бутылку. Но на вахте, на выходе из корпуса, дежурили опера. Засекли, что от Лехи разит, как из пивной бочки, окликнули. Он не остановился, из общаги выскочил. Но за ним снарядили погоню. Преследуемый Леха долго бегал по студгородку. Потом понял, что его окружают, и рванул наверх по пожарной лестнице. Опера было следом полезли, но он с высоты пятого этажа стал по ним пустыми бутылками отстреливаться…
В принципе, за все такие нарушения могли наказать очень строго, вплоть до отчисления. Хотя чаще пойманные злоумышленники отделывались каким-нибудь «выговором по общежитию» или несколькими нарядами по выносу мусорных бачков вне очереди – в противном случае в МИФИ попросту не осталось бы студентов. Однако мягкие кары всегда старались компенсировать самим процессом разбирательства, сопутствующими нравоучениями.
А первым делом нарушителя заставляли писать объяснительную записку – она становилась основным документом для расследования и дальнейших проработок. Поэтому и студенты при их написании выкручивались, как могли. Если опера попадались неопытные, не настаивали обязательно предъявить студбилет (конечно же, «забытый дома»), подписывались фамилиями типа Паровозова, Каценеленбогена, Кошковладельцева, группа и комната проживания назывались наугад – пойди ищи потом, а найдешь – докажи.
Некоторые объяснительные становились знаменитыми, входили в «анналы» устных студенческих преданий. Так, моего друга Колю Кудрявцева взяли в три часа ночи, когда он под окнами 4-го (девичьего) корпуса пытался исполнять песни под гитару – с тем незначительным уточнением, что на гитаре он никогда в жизни играть не умел. Но был он в таком состоянии, что искренне возмутился задержанием. В штабе оперотряда решил с юридической точностью выяснить, какая вина и на каком основании ему инкриминируется. А когда уставшие спорить опера ткнули его в какой-то пункт правил проживания – о соблюдении тишины в ночное время, Коля счел дипломатически-тонким ходом написать в рифму: «Обязуюсь впредь по ночам не петь».
Володя Гегеле, задержанный в весьма перегруженном виде, сформулировал объяснительную так: «После занятий я с моим другом Леонидом Купченко зашел в кафе „Каширское“, где плотно поужинал». Эта фраза стала настоящим афоризмом, считалась перлом утонченного юмора – потому что «Каширское» было омерзительной забегаловкой, туда ходили только пить. Еды там не брал никто и никогда – она была непригодной даже для студенческих желудков.