Страница 4 из 8
С туалетами тоже шутили, хотя обходились без запираний. Просто развешивали на дверях бумажки, отпечатанные на машинке: «Туалет не работает. Администрация». Было очень потешно наблюдать, как люди тычутся к двери, видят эту бумажку и даже не пытаются войти. Психуют: «Тьфу, пропасть, и здесь не работает» – и поворачивают назад, бегут на другой этаж. Где висит аналогичная бумажка.
Однажды мы узнали, что у нашего замдекана, Евгения Ивановича Яковлева, как раз день рождения – а он тогда декана замещал. В результате на доске деканата появился «приказ» – «Поздравить Яковлева Е. И. с днем рождения, пожелать ему то-то и то-то…» и подпись – «и. о. декана Яковлев». Уж в подписях специалисты имелись высочайшего класса! За любого преподавателя подмахнуть могли, а тем более за «родного» замдекана. Он сам за день, наверное, сотню раз прошел мимо доски деканата. А на «приказ» со «своей» подписью не обращал внимания. Мало ли висит распоряжений с его автографом? Это поздравление красовалось очень долго. Начали замечать другие преподаватели, читали, показывали друг другу, хихикали. Но Яковлеву не говорили.
Впрочем, розыгрыши у нас устраивали и без 1 апреля. На нашем курсе учился Валера Аверин по прозвищу Донбасс. Ростом и статью – здоровенный детина. Но трус был отчаянный, всего боялся. И как-то раз он получает письмо. Аккуратный конверт, эдакого сугубо канцелярского вида, адрес и само письмо напечатаны на машинке. А текст такой: «Вам предписывается явиться такого-то числа во столько-то ноль-ноль в комнату № 227 к тов. Иванушкину для выяснения вашего происхождения из семьи служащих. Иметь при себе свидетельство о рождении, паспорт, приписное свидетельство, профсоюзный и комсомольский билет». Подпись – «Начальник ИТНХ Фиберман».
Что тут с Донбассом было! В какие глубины у него «матка ухнула»! Он аж с лица спал. Заметался. Начал среди товарищей справки наводить. Причем напрямую не спрашивал, тоже боялся – все исподволь, косвенными вопросами. Разные маневры придумывал, чтобы вызнать, кто же такой Иванушкин и в чем его, Аверина, могут обвинить.
Поясню, что в комнате № 227 размещались одновременно факультетское партбюро, профбюро и бюро комсомола. Иванушкин был реальным лицом, он в комсомольском бюро отвечал за спортивную работу. У членов всех трех организаций существовали дни и часы дежурства, и в письме указали как раз время дежурства Иванушкина, который был здесь абсолютно ни при чем.
Но авторы письма в назначенный день и час за дверью комнаты 227 специально присматривали со стороны. Смотрят – Аверин идет. При полном параде, лучший костюм нацепил, галстук надел, постригся поаккуратнее, ботинки начистил. А сам – бледный, как мел, трясется, на негнущихся ногах. Иванушкин его охотно принял, ему же на дежурстве делать нечего. Кто и зачем к нему пойдет по спортивным вопросам? Он очень удивился, когда Донбасс ему предъявил повестку. Крутил ее так и эдак. А потом еле спровадил заикающегося от волнения посетителя, пытающегося всучить ему для проверки кипу своих документов: паспорт, свидетельство о рождении, приписное, комсомольский и профсоюзный билеты. Втолковывал, что над ним явно подшутили, а тот упирался, что-то еще силился рассказать о себе.
Но Аверин даже после этого не успокоился. Волновался и переживал: вдруг в письмо закралась опечатка? Вдруг он обязан был явиться в какое-то иное место – и не явился! Ведь отвечать придется! Взялся выяснять у знакомых: кто такой Фиберман? И что за учреждение – ИТНХ? Очень долго приставал с расспросами то к одному, то к другому, пока всем не надоел – и пока кто-то не подсказал ему, что ИТНХ, очевидно, означает «иди ты на…».
Мышь
Как-то погожим майским днем я шел из института, сдав последний зачет. Догоняет меня Саша Селин, он тоже последний зачет сдал. Сами понимаете, настроение у обоих – словно радуга. А вокруг – небо голубое, травка зелененькая, солнышко ласковое! Идем и балдеем. Предвкушаем, как сейчас наконец-то отдохнем, выспимся, расслабимся. И вдруг возле кафе «Дружба» на дорогу выбегает мышь. Обычная, серенькая. Уж не знаю, то ли у Сашки древние охотничьи инстинкты проснулись, то ли просто нашли выход эмоции, распиравшие его. Он издал нечленораздельный боевой клич и кинулся за грызуном. Мышь наивно попыталась спастись бегством, маневрировала туда-сюда. Но какое там! Ноги у Сашки оказались во много раз длиннее, спортсмен, футболист. Вскоре ухватил ее и торжествующе поднял над головой.
Мыши подобное обращение совершенно не понравилось, и она тяпнула его за палец. Селин почему-то счел это незаслуженным оскорблением. Рассердился и собственноручно задушил грызуна, как Отелло Дездемону. Но зубки у мыши были острые, оставили глубокую ранку. Мы с ним начали обсуждать, какую опасность может таить укус. Пришли к выводу, что запускать его нельзя. Ведь всем известно, что мыши – переносчики заразы. Короче, я потопал в общежитие наслаждаться заслуженным отдыхом, а Селин – в поликлинику.
А там, разумеется, была очередища. Это ж был конец зачетной сессии – а по справке о болезни ее допускалось продлить. При таком наплыве пациентов дело в поликлинике было поставлено на конвейер. Выскакивает из кабинета медсестра с букетом градусников и ставит их скопом очередной партии мнимых больных. Селин отсидел в коридоре, пока не дошел черед и до него. Начал было сестре свою беду объяснять, но она и слушать не стала. Рявкнула, чтобы мерил температуру, а все разговоры будут потом. Ну что ж, он сидит дальше, мерит. Его соседи по очереди, конечно же, сразу поменяли поставленные градусники на другие, которые принесли с собой. Или иными способами сделали себе 37 с чем-нибудь – например, кончик термометра о брюки потерли. Ну а ему зачем? Он за помощью, а не за справкой пришел. Медсестра снова выскакивает, собирает градусники и, мельком глянув, заявляет ему, чтобы шел своей дорогой – у него нормальная. Селин ей снова пытается объяснять, а она только отмахивается:
– Температура нормальная, и освобождения вы все равно не получите.
– Да не нужно мне освобождение! – взмолился Сашка уже в полном отчаянии.
– Как не нужно? – поразилась сестра. – А зачем же вы тогда вообще пришли?
– Понимаете… Меня мышь укусила.
– Что-о-о? – не поверила она своим ушам. А когда Селин повторил, что его мышь укусила, то сестру начало трясти. От смеха. Сперва понемножку, мелкими приступами, вроде как изнутри. Потом, по мере того, как ситуация прояснялась, все сильнее и сильнее. Наконец, сумела выдавить:
– Так чего же вы хотите?
Но Селину-то не до смеха! Объясняет, что пришел получить необходимые прививки – вдруг мышь была бешеная? Тут медсестра от смеха совсем раскисла. Еле-еле взяла себя в руки и потащила его к врачихе в кабинет, уже без всякой очереди. Говорит, давясь спазмами хохота и вытирая слезки:
– Вот к вам молодой человек, его мышь укусила!
А дальше уже обе хором покатились. Никак не могут успокоиться. Но в перерывах между приступами смеха пытаются соображать, что делать. Как выяснилось, врачиха за свою практику с мышиными укусами ни разу не сталкивалась. Побежала по поликлинике других докторов звать на совет. В какой кабинет она заходила, сразу было слышно – по взрывам хохота. Возвращалась с очередным врачом, и Селин им раз за разом вынужден был пересказывать свою историю болезни. После чего новый врач закатывался вместе с другими, собравшимися ранее. А когда сошелся полный консилиум и насмеялся до икоты, пришли к выводу, что Сашке надо ехать в городскую санэпидемстанцию – там и в мышах больше понимают, и случаями бешенства ведают.
Он и покатил – на противоположный конец Москвы. Если не ошибаюсь, куда-то на «Юго-Западную». Насилу отыскал адрес, тычась с расспросами по улицам и переулочкам. Хотя в санэпидемстанции над ним смеяться не стали. Наоборот, проводили к чрезвычайно серьезному сотруднику. Тот развернул на столе кучу бумаг и принялся заполнять нечто вроде протокола:
– Мышь была белая или серая?
– Серая.