Страница 16 из 29
Парнишка работал не только от зари до зари, временами и ночь прихватывал. И в церковь потому не удавалось часто ходить, особенно в летнюю страду. А туда тянуло. Иван сам придумывал молитвы и на простом языке все о себе поведывал Богу. Не разумом, а сердцем чувствовал, что пребывает в Нем. Вспоминал свои ребяческие грехи, даже уже прощенные, и искренне в них каялся. Свой первый грех он помнил особо.
Рос семнадцатый ребенок в среде своих племянников, а те хоть и родные были, но разные. Кто-то высмотрел однажды, что бабушка оставила деньги в платье и повесила его в шкафу. Подговорили старшие Ванюшку взять, мол, мать тебя не тронет, не трусь. Ванюшка стал героем. На деньги купили халвы и тайно пировали под кроватью. Мать быстро догадалась, в чем дело, и отходила всех полотенцем. Как воробьи, рассыпались все по избе и потом собрались на печке. Тут заходит отец. Что случилось? Мать все и рассказала. Сидят птенчики на печке, съежились. Михаил Павлович и говорит, слезайте мол, бить не буду, ругать не буду. Выстроил дед команду ребятни и велит рассказывать все, как было, кто подглядел, кто деньги вытаскивал, кто халву покупал. Бог, мол, все видит, от Него ничего не утаишь. Кинулся младший сын отцу в ноги: «Батюшка, прости. Никогда больше не буду воровать». – «Что ж, хорошо, что признался. Иди к маме, проси у нее прощения». Ванюшка и к матери в ноги.
Остальным отец велел пойти к родителям, все рассказать и попросить прощения, а потом вернуться к нему. Вскоре опять собрались ребятишки, и Михаил Павлович спокойно, веско говорил с ними о Боге, о грехе и в заключение наказал всем положить по три поклона, попросить у Бога прощения и обещать, что такое никогда не повториться. Урок, преподанный отцом, запомнился на всю жизнь.
Был и еще грех. Уже в подростках сверстники многие курили и подтрунивали над теми, кто не имел этой вредной привычки. Обзавелся Иван табаком, бумагой, спичками и собрался в компанию ребят. А тут отец. «Что это у тебя в карманах?» – «Да ничего особенного». – «Ну-ко, выверни». Упал Ванюшка в ноги: «Батюшка, прости». А тот: «Наказывать не буду, но дай мне слово, что никогда не будешь курить». Слово это будущий инок сдержал.
Вот в таких мальчишеских грехах и каялся Иван перед Богом. Тяжелая работа не грубила его сердце, не одевала панцирем черствости, а даже наоборот, позволяла острее чувствовать свою слитную причастность к природе, созданной Великим Творцом.
Его непоказную доброту особенно чувствовали животные. Они прямо льнули к Ивану. Когда тот был еще совсем мал, конь Васек даже голову нагибал, чтобы мальчонка смог на него забраться. Однажды, уже подростком, косил он на Ваське в паре с братом Пашуткой. У того нерадение было ко всему, не имел он любви ни к какому делу. При смене лошадей оставил брат свою косилку зубьями кверху, и в траве Васек напоролся на ножи. Заржал конь и жалобно посмотрел на Ивана. Тот сразу все понял. Рванул с себя рубаху и под ноги. Кровь хлестала струей. Мальчишка туго перевязал раны, распряг и медленно повел хромающего Васька домой. Дороги почти не видел, невольные слезы застилали глаза. В конюшне состоялось объяснение. Иван только просил покаяться брата в этом вольном или невольном грехе, но Пашутка был груб, и в бранных словах злость переливала через край. Тут и случилось невероятное. Сзади к обидчику подошел Раскат, схватил зубами Пашутку за шиворот и мощным движением шеи выкинул его в широкие ворота. Не будь кучи сена, убился бы злодей.
После этого случая отец отделил Павла. Для его немалой семьи был построен дом, выделена скотина и инвентарь. Не хотелось Пашутке уходить из отчего дома, где так привольно жилось, где можно было незаметно, как ему казалось, проехаться на других, но пришлось. Такова была воля батюшки.
Слово главы большой семьи – для всех непреложный закон. Был у Михаила Павловича брат в соседней деревне. Детей у него девять человек мал мала меньше да теща старая. Всего двенадцать. Выбивался он из сил, хирело хозяйство. На помощь был послан на три месяца Иван. Работал опять от зари до зари, валял валенки. Работа прибыльная для хозяина, но тяжелая. За день можно было сделать только один валенок. Кормили дарового батрака плохо. Хлеба и то вдоволь не ел. Хозяйка иногда украдкой принесет под кофтой краюшку, вот и весь добавок. Исхудал Иван, но молча тянул свою лямку, не жаловался, не роптал и все стерпел. Очень помог дяде, выправил тот хозяйство. Когда вернулся работник домой, мать с причитаниями отпаивала да откармливала своего кроткого сыночка.
При всем своем смирении и кротости не пасовал молодец и перед смертельной опасностью. Дело было зимой. Поехал он в гости к своей племяннице, которая только на год была моложе его. Все детство провели вместе и очень дружили. Надежда вот уже несколько месяцев как была выдана замуж в другую деревню, и Иван очень скучал по ней. Путь недалекий, всего двадцать километров, но опасный. На дорогах баловали банды. Грабили, ездоков убивали, а если хорошая лошадь, беда. Иван знал об этом, но надеялся, что все обойдется. Верил, что Господь не оставит его, самому только надо быть настороже. Запряг он Раската в сани и поехал. Был в гостях только ночь и утром засобирался домой. Тут один дружок прибежал. Смотри, мол, наши лихие будут тебя ждать на дороге. Поехал. Вскоре впереди показались сани. Укатанная дорога, путь один, не разъехаться, кругом снег. В санях трое крепких мужиков скалятся, предвкушая легкую добычу. Умница конь все понимал. Иван только крикнул: «Раскат, давай!» Конь рванул в сторону, снег по брюхо, еще рывок вперед. Тут один из бандитов прыгнул с ножом на Ивана, но не тут то было. Он так крутанул налетчика, что у того опорки слетели с ног, а Раскат уже на дороге. Разбойники не стали ждать своего подельника, который барахтался в снегу, и в погоню. Конь был у них хорош, да охаживали его еще кнутом. Раскату же кнут был не нужен. Он дело свое знал. Оторвался Иван от погони, но пожалел Раската, притормозил. Тут подоспели бандиты, и опять вперед. Раскат весь в мыле, а на лошадь налетчиков и смотреть страшно. Несутся сани, пыль снежная клубится, сзади ругань и угрозы. Вот и родная деревня, отчий дом, ворота открыты. И надо же, будто гонца ждали. Стоит отец, любимый брат Сеня и несколько селян. На их немые вопросы Иван крикнул: «Разбойники гонятся!» и пролетел в ворота. Тут подоспели преследователи и угодили в руки крепких мужиков.
За Раскатом прямо охотились. На Пасху все были в храме. В полночь крестный ход, потом такой желанный первый радостный возглас священника: «Христос воскресе!» «Воистину воскресе!» – отвечал нестройный, но искренний хор прихожан. Кругом счастливые лица, а у Ивана камень на душе, места себе не находит. Побежал к дому, он совсем рядом. В кресле сидит немощная бабушка. «Ванюшка, – говорит, – что-то неладно. Соседская собака заходится в лае у нашей конюшни». Иван рванулся к двери, а та: «Куда? Стой! Не ровён час, разбойники. Возьми отцов ливольверт». Внук быстро достал наган, купленный Михаилом Павловичем по случаю у одного фронтовика, и к конюшне. Не думал, кто там, как ему придется встретиться с теми, кого и людьми-то назвать нельзя, если пошли на поганое дело в такую светлую для души ночь. Ворота открыты, внутри темно. Только хотел войти, появилась голова Раската, которого кто-то вел под уздцы. Мелькнула мысль: «Почему Раскат такой покорный?», а рука сама вскинула наган. Выстрел в воздух. Вор бросил поводья, под брюхо коню и через плетень. Иван за ним. Догнал, повалил, руки за спину. «Сколько с тобой, ну?» – только кости хрустнули. «Трое», – прохрипел поганец. Что-то знакомое показалось в голосе. Повернул скрученного лицом кверху и обомлел – сосед. Вместе росли, вместе ласкали Раската. Взмолился парень, мол, делай что хочешь, только папаше не говори. Но куда там. На выстрел уже прибежали. Вор валялся в ногах у Михаила Павловича. Старик был вне себя, но простил. Сказал только, если что еще будет, случай сей приложится.
Это шли уже послевоенные годы. Революция и Гражданская война как-то обошли село стороной, только отголоски больших событий, вроде баловства на дорогах и бандитских вылазок, временами потряхивали глубинку.