Страница 4 из 59
Если бы кто-нибудь заглянул в отсек, то увидел бы на лице Петра Петровича болезненно трагическое выражение, которое как бы говорило, что он узнал что-то очень тайное и очень важное…
Но никто из членов экипажа не мог сейчас подняться. Нарастающее ускорение с огромной силой прижало их к лежакам.
Надя мысленно разговаривала с дедом-астроботаником. «Не надо, дедушка, сокрушаться. Мы же не присыпаны землей, мы будем вечно летать среди звезд. Видишь, как они роятся вокруг…» А Игорю снилось, что он попал под реактор, и вся многотонная бетонная защита давит ему на грудь.
Перед глазами у него танцевал серебристый серпик на темно-коричневом фоне, сердце билось, точно птица в силках, и он шептал: «Венера… Венера…»
ПИСЬМА В ПРОШЛОЕ
Милый дедушка!
Может, хоть на бумаге вылью свою тоску о Петре Петровиче. Он погиб, останавливая реактор. Очевидно, сила ускорения прижала его к сердечнику двигателя, и под собственным весом раздавилось его сердце, произошли кровоизлияния… Это был настоящий человек! Кристально чистый, сердечный, золотой человек. Игорь плакал. Чтобы сдержаться, он кусал себе губы. Не уберегли… Потеряли… Какая жестокая и неумолимая смерть. Неужели человечество ее никогда не переборет?
Прошло больше года, как мы стартовали. Больше года в ракете! А сколько же прошло на Земле! Игорь утверждает, что много, очень много. Он прочитал мне целый курс по теории относительности, и я теперь хорошо знаю, что на телах, которые движутся в тысячи раз быстрее, чем Земля, время проходит совсем иначе — медленнее. Год нашего полета равен примерно 50–70 земным годам…
Это так, но все-таки оно не укладывается в моем сознании! Когда мы прощались, тебе было шестьдесят пять. Неужели ты, дедушка, уже не встречаешь розовых утренников и не слышишь журчание горного ручья! Игорь доказывает, что если бы мы попали на Землю, то увидели бы новое поколение…
Если бы ты знал, как мне хочется пройтись босыми ногами по земле, хочется почувствовать ветер, дождь, солнце. Помнишь, как я любила грозу! Сердце сжималось от страха и радости; казалось, на небе великаны дерутся, кидаются молниями и ездят в железных колесницах по железным крышам, а когда перевернут гигантскую цистерну, то вода заливает все вокруг. Или вдруг загромыхает так, что, кажется, рушатся горы, перекатываются камни, и от того облегченно вздыхает земля.
А тут в ракете тесно, царит полная тишина. Особенно за ее обшивкой. Тишина и вечный холод космического пространства. Ох, как они угнетают нас, дедушка, если бы ты знал! Но мы не сдаемся. Одному тут можно было бы сойти с ума, а вдвоем — это уже коллектив.
Игорь решил наладить управление ракетой и работает с таким рвением, что, я верю, добьется своего! Ведь он уже соединил разрезанный кабель. Теперь не отступает от электроники: то сидит над схемами, ероша пятерней свою лохматую шевелюру, то без конца проверяет сложную схему проводки или экспериментирует с полупроводниками. Если не разговаривает, то мурлычет «космические» песенки, которые сочиняет сам. Вот одна из них:
Наблюдение неба проводим по очереди. Однажды, дежуря у бортового телескопа, я обратила внимание на три яркие звездочки. Мне показалось, что раньше их не было. Особенно меня поразило то, что яркость их менялась. Разбудила Игоря, который тут же припал к окуляру. Какую-то минуту он смотрел, а потом бросился к торпедному аппарату — на нас мчались метеориты! Опасность была страшная и неожиданная. Пальцы у Игоря дрожали, и он никак не мог наладить аппарат. В телескоп уже было видно большие каменные глыбы, которые, медленно вращаясь, приближались к нам. Один камень был величиной с наш домик. Мне показалось, что на нем стоит какая-то ослепительно-белая статуя, но то, конечно, была игра света. Все ближе и ближе… Я закрыла глаза, ожидая удара. Но в этот момент металлическое тело ракеты сотряслось — это выстрелил аппарат, и Игорь успел распылить метеориты атомными «торпедами»!
Наша жизнь теперь идет размеренно, однообразно.
Оба мы сильно похудели, осунулись, потому что паек пришлось уменьшить в десять раз, больше уменьшать нельзя ни на грамм. На Земле, где значительную часть энергии человек вынужден отдавать на преодоление тяготения, мы бы на таком пайке не прожили и двух недель. А тут получается большая экономия энергии. У Игоря выросла изрядная борода, и над ней мы иногда прикалываемся. «Юный дедушка» — так прозвала я его. А он меня провозгласил хозяйкой звездных просторов.
Игорь человек замечательный — такой отзывчивый, умный, энергичный. Я знаю: на Земле у него осталась любимая. Ни одного слова не сказал он о ней, но она все время с ним — в его воображении, сердце. Я это чувствую и… немного завидую ей. Вот если бы и меня кто так верно любил!
Какое это большое счастье — быть человеком! Иногда думаю: какие-то атомы сгруппировались так, что вышел камень. А мои атомы соединились таким образом, что дали совершенно новое качество — живую, мыслящую материю. И вот я лечу среди звездных миров. И не они вмещают меня в себя, а это я охватываю их умом и ношу в голове!
Хоть мы невероятно далеко от Земли, от всей Солнечной системы, но чувствуем себя частью человечества. Мы — его глаза, его взгляд, брошенный в будущее. Разве мы имеем моральное право на пессимизм? Разве не должны работать?
Но тоска все-таки грызет сердце… Полжизни отдала бы за то, чтобы взглянуть на тебя, родной. Хотя бы издалека…
Дорогой Дедушка!
Прошли целые годы с тех пор, как мы покинули родную планету. Игорь уверяет, что на Земле уже прошли века. Если бы знать скорость нашей ракеты, то можно было бы вычислить… И приборы молчат… Века, или нет, но, наверное, очень много. Я знаю, что пишу эти письма в далекое прошлое. Это очень странно, и мне как-то самой не верится. Однако это — факт, вытекающий из теории относительности… и значит, ни меня, ни Игоря там уже никто не ждет.
А звезды играют всеми цветами спектра. Какое же это величественное зрелище! На темном бархате рассыпаны блестящие драгоценные камни: белые, желтые, голубые, синие, красные… Помню, как ты мне рассказывал древнегреческий миф о музыке небесных сфер. Иногда мне кажется, что я слышу эту нежно-тревожную, непостижимо-прекрасную музыку.
Целыми «днями», как зачарованная, любуюсь звездами, мечтаю в мыслях о потерянной Земле. И тогда становится легче на душе. Порой мне становится жаль саму себя. Молодость, любовь… Неужели этот огонь погаснет, даже не будучи разожжен? А как бы мне хотелось иметь семью, чтобы рядом бегал маленький сынок, такой шалун с веселыми глазами. И вот такого мужчину верного, как Игоря: его давно никто не ждет на Земле, а он любит… Кого? Свою давнюю мечту. Я уважаю его верность. Правда, иногда становится тоскливо от того, что Игорь не видит во мне девушки, но это лишь на мгновение. Мы стали братом и сестрой. Это чувство оттесняет все другие. А разве оно не прекрасно? Я не имела брата — и вот он рядом, навсегда.
Время от времени фотографируем небо. Все научные наблюдения я записываю в бортовой журнал. Игорь в шутку говорит, что я пишу «Войну и мир». А сам он сделался поэтом! Сколько написал стихов! Может, это потому, что здесь нет ярых критиков?
Мы не теряем оптимизма. Но что же будет с нами? Неужели так бесследно и погибнем? Ничто мне так не терзает, как мысль о том, что проживешь жизнь пустоцветом и не оставишь ничего хорошего, никакого следа.