Кольца Лины

Возница придержал лошадей, и, нагнувшись, заговорил с кем-то подошедшим.

Женщина в фартуке всплеснула руками:

— Поймали-таки!

— Эх, дурень! Добегается… — пробурчал тот, кто возжелал меня пощупать.

Я не могла глаз отвести от бедняги в клетке, и сердце замерло, словно от предчувствия… чего-то. Нехорошего?..

Молодой мужик. Плечистый, наверное, рослый. Небритый, весь какой-то побитый, поцарапанный и пыльный — не удивительно, в его положении. Волосы, темные и, кажется, довольно длинные и спутанные, завязаны в пучок сзади. Рубаха… и не поймешь, какого цвета. Руки связаны. Ну вот, еще и руки, клетки мало, что ли?

Какой-нибудь преступник, которого привезли на суд местного… "барина"? И чего же он натворил, бедняга? А может, и не бедняга, а напротив, злодей, каких мало?

В последнее мне что-то не верилось, или, скорее, не хотелось верить. Может, потому, что истинный злодей, гад и сволочь притащил сюда меня, лишив при этом возможности разговаривать, а он, между прочим, являлся мельником и во всех отношениях достойным членом местного общества.

Пленник поднял голову и равнодушно оглядел двор. И взгляд его остановился на мне, кажется, с каким-то недоумением. Поскольку я тоже смотрела на него во все глаза, наши взгляды встретились.

Странное ощущение. Как будто в голове зазвенело и поплыло…

Глаза на темном лице были необычайно светлые, яркие. Серо-голубые.

У меня у самой серые, но другого оттенка.

Пленник медленно опустил голову, и глаза его словно погасли.

— Ишь, как на тебя смотрел, — усмехнулся мой "братец" Эвер. — Гадает, кто ты, наверное. Тут все свои, а тебя он не знает.

Ничего себе! Значит, человек в клетке — тут тоже "свой", раз знает всех, кроме меня!

Я повернулась к Эверу, взглядом попросив пояснения — кто это? По крайней мере, постаралась попросить. Он догадался, чего я хочу, и пояснил:

— Это Дин, здешний сумасшедший. Давно в замке живет, имень о нем заботится. Только нравится ему убегать, вот и приходится погоню посылать, искать. Имень гневается.

Вот как, значит. Не разбойник, не злодей, всего лишь сумасшедший. Так я тоже тут вроде как сумасшедшая. И тоже намерена отсюда сбежать- но это на крайний случай. Меня вернут обратно связанной и в клетке? Милая перспектива.

Словно отвечая моим мыслям, Эвер сказал:

— Он знаешь какой сильный! Небось, клетку ломать пытался, потому и связали. С ним, когда разойдется, и трое не управятся.

Я выразительно шевельнула бровями, и Эвер добавил:

— Он настоящий сумасшедший, не как ты, не думай. Говорят, он вообще дикий. И он, это… беспамятный, поняла? Только три года своей жизни помнит, а то и меньше. То есть, этот день через три года тоже начисто забудет. Раньше вроде всего год помнил.

Очень странно, подумала я. Во всяком случае, что-то еще не слышала о таком, чтобы человек мог помнить только последние годы своей жизни. Хотя, человеческий мозг — вещь сложная все еще до конца не изученная, как не раз говорила моя мама. Может, у него травма какая-нибудь была, в детстве или даже позже — кто знает, давно этот несчастный живет тут, в замке. Спросить бы, хоть и у того же "братца", так я же немая. Ох, мельник, ох, гад!

Мама. Она не специалист по мозгу, вовсе нет. Но она врач, терапевт, в больнице скорой помощи работает. Наверное, как раз недавно вернулась с суточного дежурства и обнаружила, что я пропала. Нет, наверное, решила, что я уехала куда-нибудь на всю субботу с Димкой — были такие планы. Так что она пока не волнуется. Если, конечно, Димка еще не позвонил ей, разыскивая меня. Где-то в парке осталась валяться моя сумка…

Возница щелкнул кнутом, и телега с клеткой проехала дальше, я провожала взглядом, пока она не скрылась за углом какого-то низкого строения. Беспамятный сидел неподвижно, опустив голову.

— Эй, ты, как тебя — Камита? Пойдем! — позвала меня появившаяся в дверях экономка.

А я уже забыла, Камита я или нет, только раз это имя и слышала. Какая разница, пусть Камита! Раз нельзя быть Линой.

Эвер сунул мне в руки объемный узел с вещами — сама я и не подумала бы его взять. Надо же, мельник и приданым для меня озаботился, вот уж добрый дядюшка.

— Я тебя скоро навещу, — опять пообещал Эвер.

Я ушла, не оглядываясь.

Хотелось, скорее уж, повидать того сероглазого сумасшедшего. Зачем? Да просто так. Может, и близко подходить не стану, а может, перекинемся парой слов. Интересный человек…

Эх! Какой парой слов, я же немая! Проклятый мельник!

Ну хоть бы у него все в порядке было, и то ладно. Раз ни в чем особо не виноват, только в том, что сбежал, наверное, его отпустят? Или запрут где-нибудь? Не первый же раз. Может, у него своего рода обострение болезни начинается, и тогда он убегает, а потом успокаивается.

— Спать будешь тут, — экономка указала мне место на длинной, метров десяти, лавке. — Узел под лавку клади. Ты точно понимаешь меня?

Я кивнула и сунула узел под лавку.

— Одеяла, вижу, у тебя нет. Потом сошьешь, а пока не холодно, вон, дерюжкой укроешься. Переоденься, пойдешь коров доить, сегодня доярок не хватает. Поняла?

Я опять кивнула. Поняла-то поняла, да вот как их доят, тех коров? Нет, положим, кое-как я себе процесс представляла, теоретически. Не то что принцесса из старого мультфильма, которая, чтобы подоить корову, дергала ее за хвост. Но вряд ли это меня спасет, даже если я начну дергать не за хвост…

Экономка недовольно поморщилась и ушла. В узле нашлись юбка и кофта, простенькие и явно уже ношеные, но вроде чистые. Вообще, одежда, в которую нарядила меня знахарка, сгодилась бы тут за праздничную, остальное мое "приданое" было плохонькое. И ни подушки, ни простыни, не говоря уж о комнате, пусть и не отдельной. Просто коридор и длинная лавка во всю его длину, безо всяких ширм и занавесок, и мне на этой лавке выделили немного места!

Ну ничего, решительно сказала я себе. Мне же тут недосуг задерживаться.

В коровник мы пришли с невысокой круглолицей девушкой, которой, видно, досталось меня опекать. Она показала, где взять ведерко, и сунула мне в руки холщовое полотенце.

— Вот эта корова — хорошая, спокойная, такую любой подоит. Потом следующую покажу.

Смотрела она так, словно не сильно обольщалась на мой счет.

Я подавила панику в душе. Буду смотреть, как другие делают, и повторять. Тоже мне, проблема — корову подоить! Я девушка двадцать первого века, я много чего могу! Я такое видела, что здешний народ и представить себе не может. И есть же еще генетическая память — мои далекие прабабки наверняка доили коров.

Корова меланхолично жевала. Я от души понадеялась, что он не почувствует, как я ее боюсь. Что там все делают? Так, надо зачерпнуть воды из ведра и обмыть соски корове, вытереть тем самым полотенцем… Потом я уселась на низкую скамеечку и отважно потянула за соски. Как бы не так… Никакого молока. Я стала действовать иначе, обхватила соски кулаками. Ага, вот оно, молоко…

Корова недовольно мыкнула. Или мне кажется, что недовольно? Ну, прости, если что не так, моя хорошая.

Струйки молока брызгали в подойник, пока я не уронила разламывающиеся от усталости руки. Сил больше не было. Кто бы мог подумать, что это такая тяжелая работа?

Я отдохнула немного, размяла пальцы и снова взялась за дело — не тут-то было! Руки теперь болели немилосердно.

— Что ты возишься? — это подошла моя опекунша, и удивленно смотрела на наши с коровой мучения. — Отвыкла, что ли?

— Да она и не привыкала, наверное, — бросила позади нас другая девушка, видимо, более наблюдательная. — Ты на ручки ее посмотри — такие маленькие и нежные только у младшей ленны, небось. Точно ничем тяжелее иголки никогда не работала.

Я только сжала зубы. Иголкой, да. Видели бы, девочки, мою швейную машиночку! Только кому это сейчас интересно…

— Вставай, — опекунша легонько толкнула меня за плечо. — Все равно тут от тебя толку не будет, это постепенно привыкать надо. И впрямь, какие ручки у тебя, детские прямо. Ну и ну.