Страница 6 из 13
– Не могу взять в толк, чем этот вертопрах привлёк государя? – сказал резкий в своих суждениях Ермолов.
Барклай был готов к такому вопросу:
– В течение нескольких лет Фуль преподавал государю основы военного искусства.
– Подальше от такого искусства, – со злобой в голосе произнёс Ермолов. – Его искусство пруссаки с лихвой познали в битвах при Иене и Ауэрштадте.
Полковник прусской армии Карл Людвиг Август Фуль считал себя большим военным теоретиком. Когда в 1806 году началась война Пруссии с Наполеоном, Фуль, будучи докладчиком по делам главного штаба при прусском короле Фридрихе-Вильгельме III, составил самый, как ему казалось, непогрешимый план разгрома Наполеона. Война началась 8 октября, а уже 14-го, ровно через шесть дней, Наполеон и маршал Даву уничтожили всю прусскую армию в двух одновременно битвах при Иене и Ауэрштадте.
– Да, Иена, Ауэрштадт, потом Аустерлиц – всё это победы Франции и одновременно позор Пруссии и Австрии. Но нечто похожее может случиться и с Россией, – грустно произнёс Барклай.
– Если принять план Фуля?
– Разумеется. Я тщательно изучил наш Дрисский лагерь, его расположение, его укрепления и местность и пришёл к неоспоримому выводу, что оставить здесь армию, значит, её потерять. Остаётся убедить в этом государя, который одобрил план Фуля и рекомендовал его мне для исполнения. Впрочем, вы осведомлены об этом не хуже меня.
Ермолов отпустил несколько «крепких» выражений в адрес незадачливого стратега Фуля, а Барклай, чтобы уйти от неприятной темы, неожиданно спросил:
– Как вы оцениваете действия генерала Витгенштейна? Он, как и вы, участвовал в кампании 1805 года.
Военный министр, он же командующий 1-й Западной армией, конечно же знал всё о генерале Витгенштейне, но хотел услышать мнение такого прямого в своих суждениях человека, как начальник его штаба.
Ответ Ермолова не заставил себя долго ждать:
– Могу сказать только хорошее: решительный и толковый кавалерийский военачальник, обладающий незаурядной личной храбростью. Правда, тогда он ещё не был произведён в генералы.
– Какие конкретно его действия вы бы отметили?
– Конкретно… В кампанию 1805 года Витгенштейн, командуя кавалерийским отрядом, участвовал в боях, предшествовавших генеральному сражению под Аустерлицем. 24 октября в арьергардном бою под Амштеттеном он действовал под командованием Багратиона, а затем Милорадовича и отбил несколько атак конницы Мюрата, за что был награждён орденом Георгия 3-й степени. Но особо отличился 16 ноября в бою под Вишау – за четыре дня до Аустерлица, когда с тремя полками лёгкой кавалерии разбил отряд французской конницы, захватив более 400 пленных. Вот, собственно, и всё.
– Благодарю… весьма лестные оценки.
В это время совсем рядом сильно громыхнуло. Ермолов остановился. Барклай последовал его примеру. Но причиной остановки бывалого артиллериста Ермолова был не громовой разряд – он слышал взрывы и похлеще. Всё дело было в вопросе, который Ермолов не решался задать своему непосредственному начальнику, но всё-таки задал:
– Прошу меня извинить… у вас с генералом Витгенштейном связаны определённые намерения?
Барклай ответил не сразу, говорил не спеша:
– От вас не считаю должным скрывать. Если завтра государь одобрит мой план взамен этого… с позволения сказать… стратега Фуля, то корпус Витгенштейна будет прикрывать отход нашей 1-й армии…
– Разумно. Витгенштейн умеет действовать в арьергарде.
– …а затем защищать дорогу на Петербург, – закончил свою мысль Барклай.
– На Петербург?
– Вас это удивляет?
– В немалой степени.
Командующий 1-й Западной армией, он же военный министр, оценивающе посмотрел на своего начальника штаба и продолжил:
– Москва – символ России, но столицей является Петербург. А кто же не мечтает овладеть столицей? Поэтому Наполеон выделил для движения на Петербург два корпуса: Удино и Макдональда. Это для начала. Он надеется взять столицу малой кровью.
Они снова продолжили движение вдоль берега Дриссы. Ермолов обдумывал услышанное.
– Откуда у вас такие сведения, если не секрет? – спросил он.
– От нашего человека в Париже. Впрочем, он уже не в Париже, вернулся. Мы с полковником Закревским слушали его доклад.
– Закревский… это ваш старший адъютант?
– Он ещё и начальник Особенной канцелярии – службы внешней разведки, если угодно. Только между нами: в 1810 году с величайшего позволения государя-императора я учредил такую службу. Сначала её возглавлял полковник Воейков, а ныне – полковник Закревский. О причинах смены руководства я бы не хотел говорить.
Барклай-де-Толли мог бы добавить, что планы Наполеона стали известны ему благодаря, в первую очередь, деятельности графа Чернышова, военного агента во Франции и подполковника Чуйкевича, военного агента в Пруссии, но промолчал. Знать об агентурной деятельности не надлежало даже начальнику штаба.
– Воейков… Воейков… не имел чести знать, а вот с полковником Закревским довелось вместе драться при Прейсиш-Эйлау, – сказал Ермолов и тут же с удивлением произнёс: – Но позвольте, разведка в Париже? В моём понимании разведчики – это драгуны или гусары, втихую разъезжающие по тылам врага.
При упоминании о Прейсиш-Эйлау Барклай почувствовал, как больно кольнуло сердце – в этом сражении он едва не потерял руку. А это было бы концом карьеры. Но, не подав виду, пояснил:
– Несомненно драгуны, гусары, казаки – это разведка, тактическая разведка. Но есть ещё и разведка стратегическая.
В это время снова громыхнуло. Дождь усилился и вскоре превратился в ливень. Густые ветви деревьев уже не защищали, и генералам пришлось искать убежище.
1 июля 1812 года на военный совет в Дрисский лагерь прибыл Александр I. Его сопровождали ближайшие советники, среди которых своей самоуверенностью и надменностью выделялся генерал Фуль. Среди прибывших были также председатель департамента военных дел Аракчеев, государственный секретарь Шишков и министр полиции Балашов. Руководство 1-й Западной армии представляли её командующий генерал от инфантерии Барклай-де-Толли, начальник главного штаба армии генерал Ермолов, командиры пехотных и кавалерийских корпусов, генерал-интенданты и другие высокопоставленные военачальники.
План генерала Фуля заключался в том, чтобы 1-я Западная армия Барклая-де-Толли отступила от границы в укреплённый Дрисский лагерь, расположенный на левом берегу в излучине Западной Двины. Туда же должны быть направлены ближайшие подкрепления и накоплены значительные запасы продовольствия. 1-я Западная армия, опираясь на этот лагерь, должна была удерживать неприятеля с фронта. В то же время князь Багратион со 2-й Западной армией должен был ударить в правый фланг и тыл французов. Выгоды расположения здесь заключались в том, что река образовывала вогнутый полукруг. По мнению Фуля, если бы французы вздумали овладеть лагерем с фронта, то они непременно разбились бы о его оборону, не достигнув цели.
Однако по другую сторону реки не было воздвигнуто никаких укреплений, не существовало ни одного населённого пункта, пригодного для обороны. А Двина, хоть и была рекой довольно широкой, но в то же время крайне мелкой – такой, что не составило бы труда французам переправиться через неё даже вброд.
Когда Барклай взял слово, вокруг воцарилась тишина. Голос его был твёрдым и решительным – это был голос человека, уверенного в своей правоте.
– Я не понимаю, что мы будем делать с целой нашей армией в Дрисском укреплённом лагере? – говорил Барклай, глядя на Александра I. – После столь торопливого отступления мы потеряли неприятеля из виду и, будучи заключены в этом лагере, будем принуждены ожидать его со всех сторон. Это первое. Второе: Бонапарт не настолько наивен, чтобы подставлять свой фланг под удар армии Багратиона. К тому же армия Багратиона вынуждена свернуть на юг к Бобруйску, поскольку её теснят войска Даву, занявшие Минск. Третье: укрепления лагеря никуда не годны, а времени на их усиление нет. Поэтому предлагаю… – он на секунду смолк, – предлагаю оставить Дрисский лагерь и взять направление на Полоцк и Витебск. Корпус генерал-лейтенанта Витгенштейна должен прикрывать отход.