Опричное царство

– Мудрый ангеле и светлый, просвети ми мрачную мою душу своим светлым пришествием, да во свете теку во след тебе…

Кажется ему в такие мгновения, что душа его, словно птица, возносится над многострадальною русскою землей и, словно гордый ястреб, осматривает свои владения. Вот его царство, его вотчина, его дом, вверенная ему предками земля, благословленная Богом, последний православный оплот во всем мире. Один путь у царства этого – к единодержавию. Когда не с кем будет делить власть. Лишь тогда удастся сокрушить вечных врагов – Литву и Крым. Следовало скорее захватить Литву – это было необходимо, и Иоанн верил: король Сигизмунд – лишь узурпатор на принадлежащих по праву ему землях. Иоанн воспринимал это как должное, ибо Полоцк, равно как и Ливония, как и Киев – исконно русские земли, владения его предков. И теперь, когда водрузил он на себя царский венец, уравняв тем самым себя с римским императором, необходимо было вернуть то, что Русь утеряла в страшный период раздробленности и татарского ига. И родится великая славянская империя, простирающаяся от Константинополя до моря Балтийского, и потянется далее, на восток, где гудят тишиной дикие сибирские степи…

В то время когда Иоанн вынашивал все эти великие планы, мечтая стать повелителем всех славян и владетелем всех православных святынь, в Европе разгорались религиозные войны, которые утопят в крови весь этот «цивилизованный», «старый» мир. Война, кою затеял Иоанн против Литвы и Ливонии, тоже в какой-то степени религиозная, ибо один из поводов предстоящих походов на Литву – это «крестовый поход» против лютеранства, так ненавидимого русским царем. Но Европа пока не глядит в сторону незнакомой им полуазиатской страны, не считает нужным делать это, но Иоанн верит – однажды они не только будут бояться Русь, но и станут просить помощи!

Но как всего этого достичь, коли кругом одна измена? Бояре, привыкшие жить по старым дедовским укладам, не понимают своего царя, не представляют этого величия страны, ибо в величии этом не должно быть их власти. Богатство, земли, размеренная служба, собственная власть в своих владениях, независимая от царя, по-прежнему их единственные цели. Интересы великой державы разнятся с их интересами, и потому так легко, ежели обделены они вниманием государя и землями, предают Иоанна, уходят в Литву, сговариваются с татарами. И все царство состоит из этих владений, владений тех, кто готов предать в любую минуту. Уже Иоанн понимал, что без упразднения боярства крепкая и сильная Россия не родится, но в то же время еще слишком рано было для таких мощных перемен – боярство вросло, как кость, в систему управления государством, без него невозможно представить саму власть, равно как и без церкви.

Надлежало окружить себя менее знатными, но верными людьми. Однако власть развращает, потому и удалены были от двора Адашев и Сильвестр. Начиная строить с Иоанном новую Россию, они также предали его в трудный час, и этого он не смог им простить.

Перекрестившись, продолжил Иоанн:

– Запрети всем врагом, борющимся со мною. Сотвори их яко овец, и сокруши их яко прах пред лицем ветру, соблюди меня, грешника, от очию злых человек!

Надлежало все изменить. В корне. Он строит свое царство, новое царство. Царство православия и самодержавия. И уже предвидел, что придется пролить реки крови. И он был готов к тому.

Глава 2

– Эти чертовы прохвосты никогда не договорятся меж собой, никогда! – разражался криком великий литовский канцлер Николай Радзивилл. – Я должен быть в Литве, командовать войсками в столь опасное время, а я просиживаю свою задницу вместе с этими тупоголовыми баранами в Польше!

Он тяжело ступал по вычищенной от снега дорожке к крытым саням, поддерживая полы длинной медвежьей шубы. За ним, невольно наблюдая за неуверенным шагом канцлера, шагал молодой, талантливый посол Михаил Гарабурда. Они покидали очередное заседание литовской и польской знати, где стоял давний вопрос об их объединении в одно мощное государство, способное противостоять московитам и шведам.

Наконец Радзивилл, кряхтя, взобрался в сани и стал поторапливать Михаила.

– Закройте к черту эти двери, холодно! Ух! – потирая руки, говорил канцлер. – Ладно. У меня здесь припрятана бутылка великолепного теплого вина.

Сани тронулись. Гарабурда следил, как канцлер толстыми пальцами откупоривал бутылку, вглядывался в обрюзгшие черты заплывшего лица, характерные для тех, кто слишком много пьет.

– Как трясет-то! Не пролейте, – проговорил Радзивилл, протягивая Михаилу наполненный вином серебряный бокал. – Когда они уже осознают, поймут и примут, что если Литва и Польша объединятся, то шляхта заберет у нас все. Король бездействует, ждет, когда мы сами попросим об этом. Тому не бывать, пока я жив!

– В минуты сомнения вспомните о том, что благодаря нам двоим Ливония наша. – Гарабурда поднял бокал. – Ведь именно за нее мы и воюем! Я однажды спровоцировал безмозглого мужлана Кетлера на конфликт с Москвой, а вы одним росчерком своего пера сделали его подданным короля Сигизмунда! После подписания договора с вами в марте сего года Ливония уже стала нашей. Бескровно, заметьте!

– Но все бы ничего, если бы в нашу войну не влезала вся Европа…

– У Европы своя война, между гугенотами и католиками, им не до нас. А что касается Швеции и Дании – их однажды очень легко можно натравить на Москву, а после договориться с ними, возможно, уступить какие-то территории…

– Я был бы более рад нашим достижениям, если бы вся Ливония беспрекословно перешла под крыло Литвы. Новый король Швеции Эрик решил воспользоваться нашей войной с Россией и присвоить некоторые города Ливонии себе. Кажется, русский царь готов уступить ему некоторые города, в частности Ревель, лишь бы не вступать в войну с еще одним соседом. Но Литве нужна вся Ливония, поэтому у нас разгорается настоящий конфликт и со Швецией, что очень затруднит наше положение.

– Не умалчивайте о том, что англичане приложили руку к отношениям Швеции и России! – кивнув, произнес Гарабурда. – Всей Европе уже известно, что Англия привозит морем в Нарву оружие и припасы! Уже не раз германский император призывал королеву прекратить поставки, но, как знаете, она отвергла все обвинения! А после того как шведский король Эрик отдал Ивану Эзель с прилегающими землями, теперь и шведы свободно торгуют в Нарве. Нынче Швеция начала войну с Данией, и уже Москва поставляет английское оружие Швеции. Им есть чем с нами воевать! Еще немного, и Эрик с Иваном поделят между собой Ливонию!

– Царь Иван очень гибкий и хитрый, словно лиса. Каким бы тираном он ни был, он делает все возможное для возвышения своего государства. Необходимо натравить шведов против России. Благо датчане, у которых Эрик отобрал Габзаль и Леаль, вступили в войну с ними на нашей стороне, но трусливый датский король не желает воевать с Россией. И что мы видим? Уже полгода шведы и московиты топчутся на наших землях, жгут и грабят все на своем пути! До крупных городов они еще не добрались и не доберутся! – уверенно заявил Радзивилл, осушив бокал. – При московском дворе есть и мои шпионы, которые докладывают мне о бесчинствах, что творит этот тиран. К примеру тех, кто был близок к так называемому предателю Адашеву, он вырезал целыми семьями, отбирая их имения. Не щадит ни женщин, ни детей, словно они иноземные варвары. Тех, кого обходит стороной смертная казнь, отправляют в монастыри, но и там их настигает гибель. Московское боярство с надеждой смотрит в нашу сторону, и уже многие уезжали во владения короля Сигизмунда! Помню рассказы отца, когда на службу к Сигизмунду Старому пришел недовольный властью Елены Глинской Семен Бельский. Он привел с собою многих приближенных своих, но затем сгинул в татарских степях. Кстати, племянник Семена Бельского, Иван, один из глав Боярской думы и родственник царя, тоже намеревался бежать в Литву. Но кто-то донес на него. Я с интересом наблюдал за происходящим и уже думал, что не избежать смерти находчивому боярину, но вскоре за него вступилась вся московская знать – многие князья, бояре и архиепископы поручились за его верность и заплатили огромную сумму. И вот вскоре Иван Бельский снова заседает в Думе. Видимо, царь понял, что знать ограничивает его в избавлении от неугодных ему людей, и велел поручаться их своими жизнями.