Страница 20 из 24
Сколько Сергей пробыл без сознания он не знал, но когда он открыл глаза, первое, что он понял, что лежит в луже. Может, когда потерял сознание он упал в нее, может, пока был в отрубоне она успела собраться, потому как ливень просто стоял стеной, что бывает крайне редко ранней весной в холодную погоду. Но бесспорно одно, если бы он лежал не на спине, то непременно бы захлебнулся. Какое-то время Сергей приходил в себя прямо в луже, пытаясь понять, что произошло. Но толком он ничего не мог вспомнить, лишь только лицо «разухабистого» иногда скользило в его сознании, но с чем оно связано не знал… А ливень все хлестал и хлестал по лицу приводя окончательно в чувство Сергея, и с возвращением в реальность, он понял, что ему срочно нужно подыматься…
Ели-ели поднявшись, он побрел на остановку, которая едва подсвечивалась одиноко стоящим фонарем. В лихие девяностые вообще с освещением было туго, особенно на периферии, и поселок Грушевский был почти весь погружен во мрак и дождь. На остановке, в полумраке, Сергей разглядел, что кожаный плащ, который был на нем весь разорван на немецкий крест. Все более и более приходя в себя Сергей ощутил, что напрочь окоченел – он промок до нитки, а температура на улице была градусов пять. Сев на лавочку, и рассматривая разорванный в клочья плащ Сергей увидел, что на него что-то льется. Он присмотрелся, и понял – это кровь стекает с его лица. Проведя озябшей рукой по нему он обнаружил, что она бежит из разломанного вдрызг носа…
Лихие девяностые имели еще одну особенность – с транспортом тоже была напряженка, особенно с общественным, и уехать вечером было очень сложно. Частники довольно редко пронизывали своими жигулями стену дождя, и заметив на краю дороги молодого человека в разорванном плаще, с раздолбанным кровавым лицом, делали крутой вираж в сторону, и исчезали в ночной мгле. Сергей проголосовал с полчаса пугая частников и продолжая околевать, как вдруг, к остановке подъехал ПАЗ-ик.* Из него стали выходить люди, и он внутренне радуясь спасению, выждав пока все сойдут, вошел в автобус. Водитель глянув на него расширил свои глаза толи от удивления, толи от возмущения, и через секунду произнес:
– А ты куда прешь?! А ну выходи!
Двое мужиков стоящих возле него обернулись, и увидев окровавленное разбитое лицо Сергея, его лоскуты вместо плаща, тут же впряглись за водителя:
– Э-э… Давай, давай вали обратно…
– Да я заплачу, у меня есть деньги, – совершенно опешив прошипел разбитыми губами Сергей.
– Мужчины! Да выкиньте эту пьянь! – вписалась в разговор женщина интеллигентного вида.
– Вы что женщина?! Меня избили. Мне надо домой, – не веря своим ушам, обратился Сергей к «интеллигентке», при этом пытаясь подняться на верх со ступенек.
– Товарищ не понимает, – сказал один из мужиков, обернувшись к женщине. И желая ей доставать приятное, а за одно рисануться, схватил за остатки плаща Сергея, и одним рывком выкинул на улицу… Двери мгновенно закрылись, и ПАЗ-ик на всякий случай газанул на всех парах в ночную мглу…
«Товарищ»… Как-то засело это слово в сердце Сергея после этого случая. С тех пор, если он видит зажравшегося чинушу, то мысленно называет его товарищем. Или если видит хама, или пройдоху, или беспердельщика, или еще кого, то теперь на все случаи жизни было у него универсальное определение для них – товарищ…
Сергей, опять лежа в луже, ошарашенно смотрел вслед автобусу еще не веря, что это произошло… Весь этот короткий разговор был для него какой то дурной сон, он никак не мог поверить, что его не впустят… Что вот сейчас немного возразят, а потом преодолев брезгливость, и вспомнив, что они все же люди все равно впустят,… дадут согреться,… сухую одежду,… остановят кровь, которая упорно шла из сломанного носа… Но действительность оказалась куда рациональней и циничней: Никто не захотел чтобы в его уютный и теплый мирок, подсвечиваемый плафонами автобуса, ворвался грязный, окровавленный, с месивом вместо лица не пойми кто, от которого не весть, что можно ожидать…
Словно оглушенный после этого «благородного» поступка, Сергей еще какое-то время беспомощно барахтался в луже, но затем пришедши в себя, он все же встал, и продолжил голосовать. Но все было тщетно, редкие частники только прибавляли скорости, как только Сергей попадал в свет фар их автомобилей, и чем больше он стоял, тем реже желтые лучи разверзали ночь наполненную струями дождя. Холод, через промокшую насквозь одежду казалось забрался ему под самое сердце, и когда уже начали неметь руки, Серега решил идти пешком,… до дома было примерно тридцать пять километров…
Сколько он шел Сергей не знал, но знал только одно, что нужно идти, останавливаться нельзя, и его силуэт изредка освещали проезжающие мимо автомобили. В свете желтых фар можно было разглядеть, что кровь по прежнему тихой, тонкой струйкой бежала из его носа на разорванный в клочья плащ. Она никак не хотела останавливаться, и Сергей начал чувствовать подступающую к нему слабость, а инстинкт самосохранения сквозь звон в голове от полученного сотрясения мозга говорил ему, что это бессилие от потери крови. Когда онемевшей рукой Сергей затыкал себе нос, то его кадык произвольно, периодически начинал ходить, давая понять, что кровь течет теперь в глотку, и он автоматически сглатывает ее. Тогда Серега снова отпускал разломанный нос, и теплая, солоноватая жидкость, вновь следуя законам физики капала на плащ, чтоб потом раствориться струями дождя…
Но вот наконец-то показались одинокие фонари следующего поселка Экем, который был в километрах десяти от Грушевского. Сергей уже ели-ели передвигал свои ноги, и шлепая по лужам он взял курс на остановку, которая так-же едва освещенная, совершенно пустая и одинокая стояла возле федеральной трассы. Серега уже все понял: дойти самостоятельно до дому он не сможет. Помимо слабости и звона в голове у него началось головокружение, да такое, что все меркло в глазах. Дойдя до остановки, и сев на лавочку он попытался проанализировать, что дальше делать: Пойти в поселок, постучаться к кому-нибудь и попросить, чтоб они позвонили и вызвали ему скорую помощь? Но Экем так же был погружен во мрак от веерной системы,* и стучаться к кому-то глубокой ночью в проливной дождь, практически не давало шансов на успех. Идти искать больницу – тоже бесперспективное занятие, потому как он и примерно не знал где она, а ночь и проливной дождь сводили к нолю встречу со случайным прохожим. Оставалось одно – ждать какого-нибудь транспорта… Одно немного успокаивало Сергея: кровь практически перестала идти, и лишь только сочилась из носа. Закутавшись в остатки плаща и поежившись, стуча зубами, он принялся ждать мысленно начав считать, чтоб отвлечься от пронизавшего его тело холода.
Где то на пятьсот шестидесяти показались фары, которые через минуту явно обозначили, что едет автобус. У Сергея замерло сердце, и он решил не вставать, и не голосовать, чтоб не отпугнуть водителя, и в очередной раз не смотреть на удаляющиеся красные фонари. Он опустив голову поднял воротник, и стал прислушиваться, как бьется его сердце, и как с приближением гула мотора оно все быстрей и быстрей набирает обороты…
Автобус остановился и открыл двери, но из него никто не выходил… Секунда,… другая,… пятая,… Сергей не выдержав, и стараясь держать голову вниз не спеша встал, и двинулся к раскрытой двери. Все его естество хотело просто изо всех сил ринутся в это спасительное прямоугольное пространство, но он превозмогая этот порыв спокойно подошел, поднялся по ступенькам, и немного пройдя по проходу остановился… Водитель закрыл дверь, и автобус медленно тронулся… Серега внутренне ликовал, и даже звон в голове куда-то исчез. Но не знал он, что это судьба-злодейка просто играет с ним, дав ему передышку…
Автобус вез какую-то вахту откуда-то издалека, и поэтому он оказался глубокой ночью возле остановки, и весь салон в нем дремал. Вот только вопрос остается открытым для Сергея до сих пор: Почему он остановился, когда ему не надо было никого высаживать, и он был не рейсовый? И почему терпеливо дождался пока Сергей в него не сядет? Действительно, в этом есть какая-то мистика, но как-бы там ни было, он теперь стоял в проходе, и периодически размазывал сочащуюся кровь из сломанного носа. Это в полутьме заметила сидящая рядом женщина, которая не спала, и она сердобольно спросила: