Страница 11 из 12
Мы представились. Я буквально кожей чувствовал напряжение, исходившее от моих спутников. Кристина и Рамон явно были не в своей тарелке.
– Евгений Сергеевич, у вас телевизор работает? – спросил я, когда мы уже сидели за столом, на котором красовалась кастрюля с картофельным супом, миска со свежими огурцами и помидорами, чугунок с гречневой кашей и тарелка с вареными яйцами.
– Увы, милок, – откликнулся хозяин. – Давно уже не работает… Антенну надо бы починить, да недосуг… А что такое?..
– Да что-то ни одной машины на Дмитровке… И людей тоже не видно. В вашей деревне есть еще кто живой?
– Живой?.. – переспросила до сей поры молчащая бабка. – Эх, гости дорогие, нашли об чем толковать… Нет бы кино обсудить, о творчестве Теренса Малика поговорить, скажем…
– О «Тонкой красной линии»? – решил проявить я эрудицию, удивленный столь прихотливым вкусом хуторян.
К моему стыду, это был единственный фильм режиссера Малика, который я помнил. Да и тот мне не нравился.
– «Древо жизни» его не смотрели?.. Хорошее кино, – отозвалась хозяйка. – Немного дидактическое, но хорошее… В нем подростковые годы героя сравниваются с развитием и рождением Вселенной. Две противоположности борются в душе юноши – добрая, любящая мать и жесткий, требовательный отец. И, что ни говори, правильные вопросы ставятся в фильме. Почему несчастья падают и на праведников? Любит ли нас Создатель? Какое место мы занимаем в этом мире?
– Простите, а ответы на эти правильные вопросы он дает? – вскинулся я. – Или как в «Тонкой красной линии» – трехчасовое сотрясание воздуха и повторение прописных истин, да еще и с жирной росписью в конце «я тоже не знаю ответов»?.. Впрочем, о чем это я… Нам в Москву надо! Как бы это организовать? Есть тут кто с машиной? Наша заглохла напрочь. Смартфоны не работают, такси или эвакуатор не вызвать.
– Майкл, – укоризненно сказал Евгений Сергеевич, во взгляде которого промелькнуло что-то лазаревское, – более всего на свете вам сейчас нужно думать о тех вопросах, что Малик поставил в «Дереве жизни». Зря, что вы постоянно скатываетесь от общего к частному, погружаетесь в круговерть физического мира… Меняете «Тонкую красную линию» на «Трансформеров». Мы могли бы сейчас многое узнать. Впрочем, как изволите. Живые души? Нет здесь больше живых душ, кроме нас. Да и мы живые только с определенной точки зрения…
С этими словами дед взял столовый нож и быстро надрезал кожу на своем левом запястье. Крови не было, кожа соскользнула, как целлофан, – через аккуратное зияющее отверстие мы увидели набор светлых пластиковых стержней, которые шевелились в такт движениям пальцев.
Midgard Schlange
(1935)
Подземная лодка была собрана из отсеков – наподобие вагонов поезда метро. Каждый из них достигал шести метров в длину, был шириной почти семь метров и высотой три с половиной метра. Общая длина «поезда» была почти четыреста метров. Головную часть, где находилась кабина «машиниста» – пост управления, – венчала головка с четырьмя полутораметровыми бурами. Они, как и гусеничная ходовая часть, работали от двадцати электродвигателей, по полторы тысячи лошадиных сил каждый. Питание для всего этого бралось от дизельных электрогенераторов с тысячекубовым топливным баком.
Вы поняли масштаб системы? Скорость? До нескольких километров в час внутри скальной породы и до десяти в мягкой земле! Вооружение? Две тысячи мин и еще двадцать четыре шестиметровые подземные торпеды плюс двенадцать пулеметов. Гений инженера Риттера разработал машину в 1934 году, а спустя год мы уже испытывали ее в Альпах. Меня переполняла гордость и одухотворение. А страха не было совсем, ни капельки. В случае успешных испытаний будет построено не менее двадцати таких поездов. Секретное оружие, стальной кулак, «Змей Мидгарда» точно позволит переломить исход любого сражения. Искра, которая пройдет под землей через любое препятствие.
– Правый заклинило!
Ожидаемый результат – слишком быстро шли.
– Скорость один километр в час.
– Оба левых! – Панель управления стала почти вся мигать красным.
Я понял, что дело совсем дрянь. Шум. Треск. Дребезг.
– Капитан, все буры вышли из строя. Мы не можем двигаться.
Лицо боцмана, а мы были на мостике вдвоем, было не просто испуганным, оно казалось мертвенно-бледным. Впервые за пятнадцать лет совместной службы я видел этого седого морского волка в таком состоянии.
– Вальтер, ситуация в пройденной штольне?
– Обвал в пятидесяти метрах сзади, глухой.
– Задний ход, всю мощность на гусеницы. Включить задний бур.
– Электрогенераторы дают десять процентов. Лодку им не сдвинуть с места.
– Результаты проверки?
– Что-то с топливом. Не уверен, возможно, саботаж. Такое чувство, что половину пути мы прошли с нормальным баком, а сейчас в нем оказалась вода.
– Полная остановка всех систем. Перезапуск.
Пять минут в абсолютной темноте. Я пытаюсь думать о Германии, но в голову лезут лишь чулки Изабеллы. Три дня назад, обедая, познакомились с ней, вечером уединились в гостиничном номере. Она была… Слабое мерцание. Похоже, нет мощности даже для освещения.
– Капитан, генераторы дают два процента мощности. Система перешла в режим максимальной экономии энергии. Заряда аккумуляторов хватит на час. По протоколу…
– Вальтер, отставить. Помню протокол. Если через час не будет найдено решение проблемы, будьте уверены, подорву лодку. Жаль, конечно, что спасательные капсулы отсутствуют на борту, но в следующих версиях «Змея» они точно будут.
Право слово, я произносил все это с полной уверенностью, что смогу это сделать.
– Было приятно с вами служить.
– Мне тоже, – буркнул я.
Хуже всего ощущать себя запертым в каменной ловушке.
– Что говорим команде?
– Плановая часовая вентиляция.
Через минуту боцман вернулся и молча сел. Я достал бутылку и два стакана. Странно, но даже сейчас страха не было. Разлил двадцатилетний виски, почти всю бутылку – стаканы под самый край. Мы молча выпили. Разлил остатки.
– Капитан, можно с вами поговорить как с товарищем? – спросил боцман.
Ну вот, и старого морского волка пробрало – решил подушевничать. Впрочем, мы и раньше с ним вели умные беседы о смысле мироздания. Сейчас, пожалуй, самое время расставить все точки над «i».
– Что же нам еще остается? Или есть идеи, как нам вернуться домой?
– Идей нет. Зато пришло в голову совсем другое. Прошу прощения, если что…
– Да говорите уже.
– Капитан, с какого возраста вы себя отчетливо помните?
– А что?
– Вот если вы теперь оглянетесь назад – то изменилось ли ваше мироощущение? Я имею в виду не жизненный опыт, не вызубренные прописные истины, не набор заумных слов, а именно ваше мировосприятие и ощущение себя в мире. Есть ли различие с тем, что чувствуете сейчас?
– Нет. Никаких различий…
– Получается, что какими мы приходим в мир, такими же и уходим? Неизменными… В чем же смысл?
– Смысл, я думаю, в оценке ситуации. Пример – как вы сейчас воспринимаете происходящее?
– А разве от восприятия что-нибудь зависит? Взорву я лодку или нет, все равно обратного пути нет. Ну, отсрочим конец на несколько часов, на сколько воздуха хватит…
– Как сказать. Ведь своими действиями на исход мы повлиять не можем, зато можем изменить отношение к происходящему. Итак…
– Страха нет. Да и других эмоций – тоже. Сам себе удивляюсь, до чего спокоен.
– Ни малейшего?
– Ни капли…
– Пойду проверю генераторы, – пробормотал боцман и начал что-то крутить на панели. – Мощность растет.
– Что?! – вскинулся я.
– Уже тридцать процентов, нет… сорок. Похоже, было что-то вроде пузыря в системе подачи топлива… Пятьдесят.
– Включить бур.
– Мы снова двигаемся.
– Вальтер, это была проверка?
– Капитан, ваше восприятие запустило лодку, поверьте. Ваше бесстрашие.
– И ваши наводящие вопросы?
– Я был в отчаянии, как и вы, но я дрожал от ужаса.