Госпожа Дозабелда

— И чё?!

— ...Мы требуем немедленно освободить благородного рыцаря Инше, — слегка закипая, продолжил жрец, — и передать нам выбранную им жертву...

— Зачем? — всё тем же тоном перебила Дозабелда.

— Вы препятствуете воле богов! — влез в разговор самый молодой по виду жрец.

— Считаю до трёх, — раздражение в душе матушки Ираиды превратилось в холодную ярость, — и если вы в течение этого времени не уберётесь отсюда, то я буду стрелять.

— В кого? — совершенно не понимая, как такое богохульство вообще возможно, хором произнесли жрецы.

— В вас, — ответила Дозабелда, и начала отсчёт: — Раз.

— Но мы...

— Два.

— Боги...

— Три.

— Гнев...

— Вы ещё здесь?!

— Покорись воле богов, нечестивица!.. — вскрикнул самый старый жрец и замахнулся на Дозабелду посохом.

В ответ дочь защитника Белого Дома плавно потянула спусковой крючок на себя, и арбалетный болт вошёл самому старому жрецу прямо в сердце. Не успело тело убитого упасть на землю, как Дозабелда резким движением рычага взвела тетиву арбалета и положила болт в желоб. Однако выстрелить она не успела, поскольку Вера и Надя были быстрее.

Ошалевшие от такого кощунства храмовые стражники застыли в немом изумлении. Солдаты молодого претендента на престол также были несколько удивлены. И только выбравшаяся из госпитального шатра и ещё не до конца оправившаяся от родов Агриппина закричала: «Бей язычников!».

В тот же момент Кира и Лариса разрядили свои арбалеты в командира храмовой стражи. А Артём, выхватив меч и крича: «Мужики, не дайте бабам всех врагов перебить!», – бросился на стражников. Когда он пробежал сквозь строй своих духовных сестёр, в «картинку» вернули звук – храмовая стража с визгом, бросая оружие, рванула от представителей новой веры. Когда они все уже были спиной к христианам, Артём оступился и рухнул на землю. С трудом поднявшись, прихрамывая, сын купца сделал несколько неуверенных шагов в сторону убегающих и обиженно прокричал им вслед: «Стойте, гады!». Но «гады» его пожелание не расслышали, а даже если кто и услышал то всё равно оставил его без внимания. Этого солдаты принца Аэриоса уже не выдержали и истерично заржали. Естественно, о преследовании противника не могло быть и речи.

* * *

— ...Значит, ты, уважаемый Арран Гарт, считаешь, что нужно срочно сниматься с места и уходить? – уточнил Аэриос.

— Так точно, Ваше высочество, — ответил сотник, — войско у нас небольшое, обучено плохо, баб и детей защитить мы не сможем. А жрецы убийство своих нам не простят.

— А Вы что скажете, лейтенант?

— Нужно укрепить оборону, мой принц, — степенно ответил Уло, — возвести частокол, взвести ловушки – некуда нам отступать.

— Как - некуда?! А ничейные земли? — несколько истерично спросил сотник.

— А что ты, сотник, вместе с бабами и детьми собираешься там есть? — закипая уточнил лейтенант.

— А что мы здесь-то будем жрать, сидя в глухой обороне? — распаляясь ответил ему Арран Гарт. — Жрать-то и сейчас особо нечего, тем более что всю еду к нам везут из тех же ничейных земель.

— Место сбора верных принцу людей назначено здесь, — отчеканил Уло. — Если мы уйдём – они нас не найдут. Да и наёмники, которых мы ждём, могут посчитать, что они свободны от контракта.

— Если мы взведём все эти грыковы ловушки, то первыми кто в них попадёт будут дети, да и бабы ненадолго отстанут, — горячась, возразил Арран Гарт. — А вражьему войску что есть ловушки, что их нет...

— Дорогой, я ничего не пропустила? — медовым тоном жены, которая застаёт своего благоверного вместе с любовницей, спросила незаметно подошедшая Дозабелда.

Аэриос, несколько опешивший от такого тона своей супруги, даже потерял дар речи, а Уло, закалённый в придворных паркетных боях, широко улыбнувшись, тоном истинного царедворца ответил:

— Ничего интересного, ваше высочество, – обычный военный совет.

— Без меня? — подчёркнуто удивлённым тоном, вскинув левую бровь, уточнила Дозабелда.

— Ну, вообще-то...э-э, когда, э-э, Вы с матушкой Агриппиной обсуждаете, э-э, как проповедовать слово божие, мы же в Ваши дела не лезем, — неуверенно начал сотник, но тут же был перебит рявканьем матушки Ираиды:

— Мы сегодня матушки Агриппины едва не лишились! Я считаю, что это по вашей вине!

— Дорогая, но это же несчастное стечение обстоятельств, — отмер наконец принц.

— Дорогой, ну не мне же учить твоих воинов караульной службе? — звонким жизнерадостным тоном, который в противоположность словам подтверждал, что учить в первую очередь нужно главнокомандующего – легитимного претендента на престол, перебила его Дозабелда. — И что вы нарешали?

— Пока, собственно, ничего, — пожав плечами, ответил Аэриос, наконец сообразивший, как ему вести себя с супругой, – матушка Ираида своей властностью чем-то напоминала принцу его мать в минуту свойственного всем высокопоставленным дамам самодурства.

— Но тогда вот вам моё партийное задание, — весело ответила Дозабелда. — Революция – это путь от победы к победе. Расспросите этого рыцаря, куда он хотел отвезти Агриппину, а потом мы пойдём и снесём этот храм к чёртовой матери! Зло должно быть наказано! Революция должна побеждать! А ещё мы должны убрать всех, кто знает дорогу в наш лес – до того, как они настучат по инстанциям!

* * *

Жемчужная роса, переливаясь всеми цветами радуги, сверкала в лучах восходящего солнца. В этот рассветный час в храме уже не спали. Впрочем, многие из храмовых служек в эту ночь вообще не ложились. Вернувшийся на закате отряд храмовой стражи принёс вести печальные в высшем смысле этого слова. В Кирате не слишком сильно уважали жрецов, и многие из крестьян, горожан и благородного сословия помногу лет забывали приносить богам жертву. Бывало, что самые отчаянные из разбойников влезали по ночам в храмы и крали что-то из утвари. Иной раз, застигнутые с поличным, они убивали храмовых служек, а иногда даже жрецов. Но то, что случилось вчера, было неслыханно. Приспешница некоего иноземного бога в открытую, перед толпой народа, поразила стрелой старшего жреца храма, а двое её сообщниц не побоялись застрелить ещё двух жрецов.

Желанию оставшихся жрецов храма немедленно покарать отступников мешало только одно: командир храмовой стражи был убит, а солдаты – напуганы. Всю ночь жрецы храма, служки и самые ревностные из прихожан до хрипоты спорили, но так и не смогли решить, что же им теперь делать. Ситуацию усугубляло то, что трое погибших жрецов держали в железном кулаке всю свою паству, и теперь большинство растерялись, а оставшиеся начали грызться друг с другом за власть. О каком возмездии может идти речь, когда его придётся самому возглавлять, а в это время оставшиеся займут самые тёплые места?

Никому из тех, кто начал свою борьбу за будущее влияние в храме, и в голову не пришло что «отступники» обнаглеют настолько, что не будут дожидаться возмездия, а придут в храм с войском сами. К тому же жрецеубийцам помогло и то, что уже двести лет в Кирате не приносили человеческих жертв и народ успел отвыкнуть от столь ревностного благочестия. Не зайди жрецы так далеко, неизвестно, на чей стороне выступил бы простой народ, населяющий поселение вокруг храма. Поэтому операция по окружению и блокированию храма, несмотря на все допущенные просчёты лейтенанта Уло и ошибки его подчинённых, прошла идеально – никто из служек, жрецов и наиболее ревностных прихожан и не сообразил, что что-то не так, пока уже не было слишком поздно…

* * *

Лучи солнца, проникая сквозь разноцветные витражи, отражались в многочисленных зеркалах, наклеенных на стены наподобие мозаики вдоль галереи, ведущей к тронному залу, создавая фантасмагорию света; и идущим вдоль галереи казалось, что они плывут в сияющем облаке. Давным-давно, когда большой королевский дворец ещё строился, его величество король Таупус IV повелел устроить зеркальную галерею, дабы никто из приглашённых на королевский приём не мог заранее подготовиться к встрече с монархом. Впрочем, на тех, кто сейчас в сопровождении стражи шёл по галерее света (как её ещё называли) это не действовало. Были они, по крайней мере, некоторые из них, и при прошлом короле, и при позапрошлом, да и вообще первое правило посла состоит в том, чтобы ничему не удивляться. Люди и нелюди, идущие сейчас на встречу с его величеством королём Нисистаксом I, который был первым не только по приставленному к имени номеру, но и как он надеялся, первым представителем новой династии, спокойно беседовали между собой.