Страница 8 из 9
– Надо что-нибудь придумать, – размышлял вслух деятельный Семён, когда они уже ехали в автобусе, – чтобы родители не заподозрили… Ну, что вот мы с тобой вдруг пришли… Вроде как бы… А зачем?
– Я не знаю, – без энтузиазма отозвался Сашка.
– Может, скажем, поесть пришли?
– Ну, конечно, – усмехнулся Сашка, – я что, беспризорник?
– О-о-о! Придумал! – закричал Семён на весь автобус. – Операция «Помойка»! Ты пришёл к нам помыться, потому что у вас нет горячей воды…
– Хорошо, буду мыться, только не ори так.
Семён обиженно замолчал, но дурное настроение смогло продержаться у него не более пяти минут.
– Ну что, женишок, – с любопытством спросил он, – как настроение? Боевое?
– Боевей некуда! – усмехнувшись, отозвался Сашка и задал встречный вопрос: – Слушай, Сёма, а ты вот… почему не женишься?
– А на фига? – искренне удивился Семён.
– Как это «на фига»?.. Ну, вот я женюсь, – не отставал Сашка.
– Правильно делаешь! – подытожил Семён. – А мне и так хорошо.
– Как это «так хорошо»? – завёлся Сашка. – А жениться что, уже нехорошо?
– Почему? – рассмеялся Сёмен. – Очень даже здорово! Но для такого дела влюбиться нужно, как ты в Светку! Ты же влюбился в неё? А?
– На! – неожиданно огрызнулся Сашка и, отвернувшись к окошку, всю оставшуюся дорогу разглядывал проплывающий в обратном направлении их движению городской пейзаж за окном автобуса.
Сашка у Семёна действительно помылся, и к тому же мама Семёна накормила Сашку вкуснейшей домашней окрошкой, а ещё пирожками с яйцами и зелёным луком. И после этого радушного приёма, поблагодарив Семёновых родителей, они отправились угонять их старенький «москвич».
Они забрали родительскую легковушку и, благополучно избежав нежелательных встреч с инспекторами ГАИ, припарковали машину на площадке у Сашкиного дома. Завершив операцию под кодовым названием «Помойка», Сашка и Семён поспешили к Серёге Куманёву, где «угонщиков» должен был поджидать небольшой мужской коллектив друзей, жаждущих пропить Сашкину холостяцкую свободу.
Ждать их, конечно же, никто не ждал – все к тому времени порядком нагрузились водочкой. Праздник находился в высшей точке веселья.
Настойчиво пел с пластинки Юрий Антонов, видимо, ещё надеясь как-то повлиять на шумящую за хмельным столом «прозу» жизни.
– А-а-а, явился именинник! – Куманёв закричал Сашке с порога.
– О, да вы уже тёпленькие, – перехватывая инициативу, ответил Семён. – Аллё, гараж! Завтра – свадьба, смотрите не перепутайте!
Семён присел к столу навёрстывать упущенное, а Сашка из вежливости покрутился на кухне, посидел за столом с развесёлыми друганами, подавив спазм, выпил рюмку противной, настоявшейся в жаре тёплой водки и вышел на воздух.
Нет, не так Сашка представлял себе предстоящую собственную свадьбу. И по-другому предполагал он принимать на свою душу все эти хлопоты, приготовления, заботы, выполнение традиций, которые должны быть приятными, волнующими и уж ни в коем случае не тягостными. Как выпитая с парнями рюмка тёплой водки.
«Друзья называются, – злился Сашка, пристроившись с сигаретой на детской качельке у песочницы, – лишь бы выпить… А где я и что я? По барабану!»
Конечно, в глубине души он понимал, что друзья тут ни при чём – они честно радуются за молодого жениха, то есть за него, за Сашку Сотникова, отправляющегося в семейное плавание, и он на их месте вёл бы себя так же. Откуда пацанам знать, какие кошки скребут у него на душе, если он сам окончательно не разобрался в том, что же всё-таки происходит и, главное – зачем это всё происходит. И что даже сейчас он никак не может представить себя стоящим рядом со Светой в качестве жениха, напротив официальной дамы из ЗАГСа, складывающей их самостоятельные личности в очередную «ячейку общества».
«Но любовь, но любовь, – крутилась в Сашкиной голове прилипшая антоновская песня. – Золотая лестница, золотая лестница без перил…»
Выходит, что он просто не любил Свету и боялся признаться в этом даже самому себе. И до сегодняшнего дня Сашке хватало веских, почти что колоссальных доводов, чтобы обманывать себя. Мол, «не в любви счастье», или – «главное для мужчины крепкий тыл», ну и в довесок самого идиотского из всех аргументов, что «стерпится – слюбится». А теперь все эти доводы рухнули, не устояв на своих глиняных ногах.
Утром они виделись, и когда Света уходила домой, чтобы закончить последние свадебные мелочи: приготовить «интерьер» для выкупа, доделать платье, да и вообще распрощаться навек с девичьей жизнью, уже стоя в дверях, она вдруг быстро обернулась и, глядя в упор на замершего со Светиными сумками Сашку, собравшегося её проводить, спросила:
– Ты… не пожалеешь потом? Что женишься на мне?
– Ну, ты скажешь, – глядя немножко в сторону, ответил он. – А чего я должен жалеть?
– Так не пожалеешь?
– Нет, конечно…
– Хороший мальчик, – улыбнулась Света и по-матерински погладила Сашку по голове.
Света ещё в девчонках в своём развитии стремительно опережала сверстников и сверстниц, и входящий в пору сокровенных знаний Сашка, волею судьбы и классной руководительницы оказавшийся со Светой за одной партой, с замиранием сердца наблюдал, как его соседка постепенно, день за днём, превращается в девушку. Его, конечно, смущала такая невольная близость с красивой девочкой, тем более теснота парты предполагала случайные касания его худой коленки о её мягкое бедро и более волнующие задевания подростково-неуклюжими Сашкиными руками уже довольно большой Светиной груди. Света в такие моменты бросала на Сашку оценивающий взгляд, но ничего не говорила. А Сашка не знал, что и думать…
В девятом классе они уже украдкой целовались, ходили в кино на вечерние сеансы и зимой на каток, где, отъехав подальше от скользящей по льду публики, дурачились, бегали наперегонки и в конце концов, обнявшись, валились в сугроб. И Сашка, уже не случайно, а намеренно утыкался руками в «мягкое женское», как обозначил телесные округлости слабого пола великий поэт, и цепью мелких поцелуев продвигался по Светиной щеке, чтобы, дойдя до её губ, почувствовать вместе с лёгким вкусом помады ответное движение.
На большее он не решался, даже то, что они себе позволяли, вряд ли одобрили бы в школьной комсомольской организации, и, узнай об их обжиманиях классная руководительница, вызов на педсовет стал бы для Светы с Сашкой наименьшей из возможных неприятностей.
А перед выпускным экзаменом по литературе у них всё-таки случилось то, что называется сближением тел, которого избежать было невозможно, а откладывать на потом – глупо. Человеческая натура, как это часто бывает, победила все святые правила, положенные для соблюдения юным ленинцам.
Светины родители ночевали на даче, и они в пустой квартире готовились, обложившись книгами, разбухшими от множества пёстрых закладок, соответствующих ответам на экзаменационные вопросы. Медленно подкралась душная летняя ночь, своим томным маревом без спроса наполнившая комнату через открытое окно. Они сидели на кровати напротив друг дружки, прислонившись к противоположным спинкам, и Света, держа в руках хрестоматию, проверяла Сашку на знание вопроса «Кому на Руси жить хорошо?». Он, перечисляя всех возможных кандидатов, подходивших под это определение, вроде как в шутку теребил пальчики на её ножке. И вдруг Света, отложив в сторону Некрасова, как-то по-кошачьи потянулась и довольно решительно сняла с себя футболку, под которой, возможно, по случаю жары, нижнее бельё оказалось излишним.
Сашка даже замер на время от весомой наготы грудей, налившихся таким спелым желанием, что казалось сок этого желания вот-вот начнёт сочиться из приплюснутых сосков. А Света, взяв за запястье Сашкину руку, повисшую в воздухе во время декламационной жестикуляции некрасовских виршей, притянула её к себе и положила на левую грудь – туда, где с явным нарастанием пульса стучало её женское сердечко.