Страница 39 из 56
Польские представители 76 раз выступили в прениях и отправили 56 записок в соборные комиссии, из них на долю Войтылы пришлось 24 и 16 соответственно. Завидная активность! Земляков-иерархов так впечатлила его бурная деятельность, что со временем они доверили Войтыле право говорить от их имени316. Вышиньский, правда, не терпел самодеятельности и пытался держать под контролем членов своей делегации, руководя ими, как полководец солдатами317. Однако, по воспоминаниям австрийского кардинала Кенига, примас не слишком забивал себе голову соборными делами, полагая куда более важным защищать позиции католичества в советском блоке. На его фоне Войтыла, хоть на первых порах несмелый и неуверенный в себе (Кениг поначалу даже принял его за простого ксендза), действительно выглядел очень солидно318.
Любопытно, что один из светских экспертов собора, Рамон Суграньес де Франч (почетный председатель Международного института Жака Маритена), которому довелось сидеть рядом с Войтылой на сессиях, отмечал, будто епископ вроде бы даже и не интересовался происходящим: «Собор не тронул его сердца. Хотя Войтыла регулярно присутствовал на заседаниях, он не проникся».
Как это понимать? Вероятно, такое впечатление возникло от того, что Войтыла постоянно что-то читал и делал заметки. Своему биографу Джорджу Вейгелу он признался, что прямо на заседаниях написал несколько стихотворений и часть своей главной философской работы – «Личность и поступок». Да и «Тыгодник повшехны» не оставался в небрежении, регулярно печатая размышления своего постоянного автора о событиях в Риме319. Однако это не значит, что Войтыла не следил за выступлениями. Он умел делать несколько дел одновременно, что постоянно демонстрировал гостям в бытность архиепископом и понтификом, когда прямо во время разговора просматривал корреспонденцию. Эта манера нередко выводила из себя его собеседников, но Войтыла был неисправим320.
Другим человеком, который недооценил вклад Войтылы, был знаменитый богослов Конгар. В начале собора он с пренебрежением отозвался в дневнике о приехавших поляках: «Они не смогли привезти с собой ни одного теолога, да и вообще не подготовлены, разве что самую малость». Речи же самого Войтылы «не произвели… особенного впечатления». Надо, однако, учесть, что Конгар вообще невысоко ставил восточноевропейских католиков, уверенный, что ничего путного от них не услышишь. Оно и немудрено, учитывая чрезвычайно скромное представительство на соборе католического клира из соцлагеря. Достаточно сказать, что Вышиньский был единственным кардиналом с той стороны «железного занавеса»! Де Любак и ряд иностранных епископов держались совершенно иного мнения о высказываниях Войтылы321.
Примечательно, однако, что и сам Вышиньский поначалу не обращал на Войтылу внимания. Он не включил его в список польских кандидатов для работы в соборных комиссиях, который составил в октябре 1962 года, а спустя четыре месяца забыл отметить его в перечне из сорока четырех иерархов, собиравшихся прибыть на вторую сессию. Ничего удивительного – первые две сессии Войтыла держался в тени, ограничиваясь выступлениями на мелкие темы. Лишь начиная с третьей (сентябрь – ноябрь 1964 года) его голос стал слышен322.
Откуда же взялась в нем жажда обновления? Элементарно – из того же отсутствия нормальной семинарской муштры. Войтыла воспринимал церковь не как организацию, стоящую над суетным человечеством, а как сообщество пастырей, живущее в толще народной. Поэтому все, что отдаляло духовенство от паствы, он почитал лишним. Наложили отпечаток и его впечатления от послевоенной жизни в Польше и Западной Европе. Он видел, что сельская цивилизация уступает место городской и церковь должна приспособиться к этому, иначе ее перестанут слушать. Об этом он говорил в одной из лекций для учащихся папских вузов в октябре 1963 года323.
В анкете для подготовительной комиссии собора он синтезировал те мысли, что в разрозненном виде были выражены на страницах его философских работ: о церкви как Божьем проекте по спасению людей; о человеческой природе, через постижение которой можно постичь природу церкви; о необходимости сделать основой этики персонализм, то есть личность человека как подобие личности Бога324. Вейгел подметил, что в своих предварительных постулатах Войтыла радикально отличался от большинства епископов: если те перечисляли, что должна сделать церковь для своего улучшения, то Войтыла призывал обратить внимание на то, что хотели бы услышать от церкви верующие325.
И в самом деле, если человек – подобие Божье, то почему только духовенство имеет право рассуждать о церковной миссии? В каждом из нас есть частичка Бога, и все мы можем принять участие в Его работе. Это называется персонализм. Тексты Войтылы пестрят ссылками на эту философию, не уточняя, правда, в чьем изложении. Персонализм для него означал восприятие действительности через восприятие человека, ибо именно в человеке происходит встреча церкви и мира. Церковь должна по-матерински, подобно Деве Марии, заботиться о человеке, дабы постичь его и наполнить благодатью Божией, человеку же следует осознать свое высшее предназначение, то есть стремление к святости. Много позже Войтыла скажет открыто: святой – это совсем не обязательно христианин, но тот, кто живет в соответствии с заповедями Божьими. Не случайно в «Любви и ответственности» оказалась ссылка на Ганди – яркий пример такого святого. Пока же Войтыла ограничивался заявлением, что Христос несет спасение всем жителям планеты, независимо от вероисповедания, а потому самые злосчастные люди на Земле – это атеисты, так как они не способны ощутить всю полноту своей природы, которую дает Искупитель326.
Нельзя установить, к каким итоговым документам собора Войтыла имел прямое отношение. Журналист «Ле Монд», освещавший работу собора, утверждал, будто польский иерарх вместе с Кенигом и Августином Беа (председателем Секретариата по содействию христианскому единству) явился автором декларации «Nostra aetate» («В наш век»), признававшей ценность других мировых религий. Именно эта декларация расчистила путь католическому экуменизму, еще недавно находившемуся под запретом.
Экуменическое движение вызывало у Войтылы жгучий интерес. Уже в январе 1963 года он устроил в Кракове Неделю молитв за единство христиан (традиционное мероприятие европейских протестантов) и пригласил на обед в доминиканский монастырь лютеранского пастора и православного священника. Это был первый случай, когда представитель православного духовенства ступил на порог данного монастыря. «Когда-то здесь сидела инквизиция, а теперь вот мы», – не скрывая восторга, заметил настоятель. «А ко мне как явится доминиканин, так обязательно с курицей – то томистской, то экуменической», – сострил Войтыла327.
315
Из цикла К. Войтылы «Церковь», изданного в журнале «Знак» в 1963 году. Перевод А. Махова.
316
Skrzypczak R. Op. cit. S. 19, 70; Żaryn J. Op. cit. S. 228.
317
Lecomte B. Op. cit. S. 183.
318
Szulc T. Op. cit. S. 212.
319
Skrzypczak R. Op. cit. S. 24; Weigel G. Świadek… S. 222.
320
Lecomte B. Op. cit. S. 237.
321
Skrzypczak R. Op. cit. S. 21–22, 78.
322
Lecomte B. Op. cit. S. 229, 190–191. А. Дескур, напротив, утверждает, будто еще до открытия собора прелаты наперегонки спешили познакомиться с Войтылой, а все комиссии и подкомиссии считали за честь включить его в свой состав (Szulc T. Op. cit. S. 205–206). Вряд ли этому стоит верить – пример с мнимым пророчеством отца Пио показал, что старый приятель Иоанна Павла II был не чужд мифотворчества.
323
Skrzypczak R. Op. cit. S. 78.
324
Ibid. S. 58–59. Немного странное мнение для человека, который осуждал Декарта именно за то, что тот вместо Бога сделал точкой отсчета человека. Но Войтыла, пожалуй, возразил бы на это, что Декарт видел в человеке прежде всего разум, в то время как он, Войтыла, видел в нем душу, то есть элемент божества. Неясно, правда, на каком основании Войтыла вообще заполнял анкету подготовительной комиссии – ауксилиариям она не полагалась (Szulc T. Op. cit. S. 204). Видимо, ему пришлось этим заняться из‐за отсутствия в Кракове архиепископа.
325
Weigel G. Świadek… S. 205.
326
Skrzypczak R. Op. cit. S. 105–110. Еще более резко он выскажет эту мысль в энциклике 1986 года Dominum et Vivifi cantem. Комментируя слова Христа о том, что «всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам» (Мф 12: 31), он напишет: «<…> хула заключается не в оскорблении Святого Духа, а в отказе принимать спасение, которое Бог дарует человеку через Святого Духа» (Dominum et Vivificantem – URL: http://nauczaniejp2.pl/dokumenty/wyswietl/id/393. Портал ZiBaTePa. Дата обращения: 27.04.2018).
327
Weigel G. Świadek… S. 275.