Страница 10 из 56
На рубеже 1939–1940 годов Кароль написал свою первую пьесу – «Давид», но она сгинула в неразберихе военного времени. Сам он характеризовал ее как «драму, вернее драматическую поэму, частично библейскую, частично взятую из польской истории». Затем появились еще две пьесы в стихах на ветхозаветные темы: «Иов» и «Иеремия».
Первая, «греческая по форме, христианская – по духу» (как он отозвался о ней в письме Котлярчику), следовала библейскому тексту, а заканчивалась видением креста и Божьего Сына, искупающего грехи человечества. Войтыла не удержался в ней от параллелей с современностью, написав во вступлении: «Действие происходит в ветхозаветные времена, до рождества Христова. Действие происходит в наше время, во время Иова – для Польши и для мира. Действие происходит во время ожидания, мольбы о суде, во время тоски по Христову завету, выстраданному Польшей и миром»65.
Вторая пьеса обыгрывала сюжеты из древности и польской истории начала XVII века: ангелы являли знаменитому теологу и придворному проповеднику Петру Скарге видение, в котором пророк Иеремия обличал грехи Израиля. Вдохновленный этой сценой, Скарга пророчил королю и вельможам крах Речи Посполитой, если та не исправится. Происходил долгий диалог Скарги с гетманом Станиславом Жолкевским (известным у нас Клушинской битвой и пленением Василия Шуйского), в котором формулировался старый романтичный идеал Польши как «бастиона христианства», долженствующего соединять моральную чистоту с гражданским мужеством.
В пьесе, достаточно наивной и ученической, чувствовалось сильное влияние Выспяньского, но при этом налицо были литературные способности и душевный порыв автора66.
Невзирая на знакомства с театральными деятелями, эти сочинения так и не были поставлены: Котлярчик деликатно сказал, что они не совсем подходят для сцены67. Позднее, когда Войтыла прославился под именем Иоанна Павла II, режиссеры все же обратили внимание на его драматургию: ныне пьесы понтифика регулярно идут на польской сцене. Сам первосвященник, впрочем, не дал себя обмануть внезапному признанию. «Интересно, стало бы так, если бы не случилось того, что случилось?» – заметил он однажды.
Ранней весной 1940 года произошло его знакомство с актером Юлиушем Остервой. Познакомились они, как водится, у Кыдрыньского – главного источника театральных связей Войтылы. Остерва в тот момент носился с идеей создания принципиально нового театра, этакого театра-монастыря, который бы сеял мораль и распространял веру. Заодно актер мечтал организовать театральную школу, основанную на принципах доминиканского ордена. Пребывающий в своих грезах, Остерва будто не осознавал происходящего вокруг: войну полагал за кару Божью, которая принесет моральное очищение, и хотел обратиться к немецким властям за разрешением для своей школы. «Понятия театра для нас уже недостаточно, – поделился он с молодыми актерами. – Нужно что-то большее <…> Актер – это не шут, он выполняет высшее предназначение».
Остерва усадил обоих (Войтылу и Кыдрыньского) за переводы классических пьес – от Еврипида до Шекспира – «на человеческий язык», чтобы они стали понятны любой кухарке. С середины 1940 года начались репетиции «Гамлета» в новом переводе. К планируемому спектаклю Остерва привлек товарищей Войтылы по «Студии драмы 39». Их встречи происходили на квартире главы Студии Тадеуша Кудлиньского – члена подпольной просветительской организации католиков «Уния», куда затем вступил и Кароль. Кроме «Гамлета», репетировали также польскую классику (Выспяньского, Жеромского, Норвида). Кудлиньский пытался организовать выступления труппы в зале, принадлежащем администрации городского водопровода, но вскоре среди тамошних сотрудников начались аресты, и Кудлиньский свернул свою деятельность. Остерва, часто болевший, то и дело отлучался на сельскохозяйственные работы и вскоре охладел к театральным выступлениям, проходившим в маленьких помещениях перед очень узкой аудиторией. Войтыла тоже немного разочаровался в нем68.
В феврале 1941 года скончался отец Кароля, и Войтыла перебрался к Кыдрыньским. Он и его товарищи продолжали репетиции, но после крушения планов на официальное выступление это уже смахивало на подполье. Именно так воспринимали свою деятельность товарищи Войтылы по «Студии 39».
В июле 1941 года в Кракове вдруг объявился Котлярчик, вынужденный бежать с семьей из Вадовиц после ареста старшего брата. Войтыла поселил его в своей пустующей квартире и связал с труппой «Студии 39». Котлярчик немедленно приступил к воплощению своей мечты – созданию нового театра: Театра рапсодов или Театра слова69. Верный товарищ Войтылы Юлиуш Кыдрыньский не согласился с новым направлением и перестал участвовать в репетициях. Войтыла же, который осенью вернулся на старую квартиру, где теперь обитал и Котлярчик, рьяно поддержал вадовицкого энтузиаста. Не менее своего учителя (а может, именно под его влиянием) он был очарован силой чистого слова, незамутненного никакими «красивостями», вроде жестов и декораций. В его «Ренессансном псалтыре» Слову-Логосу посвящено немало жгучих строк, да и сам сборник разбит – вот совпадение-то! – на рапсодии.
Котлярчик выбрал из актеров «Студии 39» четырех человек, которые должны были составить ядро Театра рапсодов. Одним из этой четверки (и единственным мужчиной) оказался Войтыла70.
Премьера состоялась 1 ноября 1941 года. Это был «Король-Дух» Словацкого – пьеса, в которой Кароль уже играл в бытность гимназистом. Но теперь она имела совсем другой антураж. Галина Круликевич вспоминала: «В комнате на стульях или на подушках рассаживались человек тридцать. Они слушали поэзию, декламация была обращена прямо к ним, без жестикуляции или контакта между актерами. Не было не только диалогов, но и каких-либо пояснений. Текст компилировал Метек (Котлярчик. – В. В.). Вместо декораций была свеча и книга на пианино»71.
«Король-Дух» – главное (хотя и незаконченное) произведение величайшего поэта-мистика Польши Юлиуша Словацкого. Соперник Мицкевича в борьбе за поэтический пьедестал, Словацкий представлял мессианизм как страдание в борьбе, а не в смирении. Польша для него – не Христос, а Винкельрид народов72. Этим же настроением проникнуто и знаменитое теперь (но не понятое современниками) стихотворение о славянском папе, написанное Словацким в разгар бурных событий 1848 года, когда первосвященник вынужден был бежать из Рима: по мысли Словацкого, понтифик-славянин, в отличие от итальянца, прислушается к мольбам народов и поведет их к свободе, возглавив революционное движение.
В «Короле-Духе» (разбитом на пять рапсодий) Словацкий использовал идею Гегеля о Мировом духе, чтобы показать, как этот Дух переселяется из одного польского деятеля в другого, перемежая великие достижения бедствиями. Таким образом история двигалась вперед, а народ совершенствовался. Поэма, проникнутая ощущением присутствия Бога в польском народе, писалась во времена, когда этот народ был лишен свободы, что хорошо резонировало с обстановкой 1941 года. Войтыла играл в спектакле короля Болеслава II Смелого – убийцу епископа Станислава Щепановского, канонизированного в XIII веке73. Святой Станислав – один из главных польских святых. К его жизни и особенно трагической смерти Войтыла будет обращаться еще не раз, но уже как пастырь и духовный предстоятель того города, где погиб этот средневековый епископ.
Театр Котлярчика работал необычайно продуктивно. К весне 1942 года были поставлены еще семь пьес на основе польской классики (Словацкий, Мицкевич, Норвид, Выспяньский, Каспрович) и даны двадцать два представления. На одно из них пришел Остерва, оставшийся под большим впечатлением от увиденного.
65
Szczypka J. Op. cit. S. 62.
66
Szczypka J. Op. cit. S. 63–64.
67
Moskwa J. Op. cit. T. I. S. 44.
68
Weigel G. Świadek… S. 86–87; Szczypka J. Op. cit. S. 65–69.
69
В польском варианте – Teatr Rapsodyczny.
70
Szczypka J. Op. cit. S. 70–71; Weigel G. Świadek… S. 87–88.
71
«С папой я была знакома 72 года» // Новая Польша. 10.02.2011. URL: https://bit.ly/2Y3pWjV (дата обращения: 03.04.2016).
72
Арнольд Винкельрид – легендарный борец за независимость Швейцарии от Австрии, пожертвовавший собой ради победы в бою.
73
Szulc T. Jan Paweł II. Warszawa, 1996. S. 34–35.