Страница 7 из 17
– Разве так не должно быть? – ответил я вопросом на вопрос.
– Даже у Игроков с темной кармой существует нечто, чего они никогда не сделают. Темная карма не значит, что ты плохой. Просто у тебя свой взгляд на определенные вещи. Как и светлая карма не делает из Ищущего святошу. А ты… ты…
Она замолчала, задохнувшись и не в силах продолжить. Троуг потупил взор, как девица из высшего общества, услышавшая матерное слово. Я разглядывал своих друзей, очертания которых еле просматривались в темноте, и чувствовал подкатывающую злобу.
– Договаривай. Что я?
– Ты становишься другим. Словно после смерти Охотника все то темное, что было в тебе, выплеснулось наружу. И оно затмило светлое. А ты не такой. Это не ты настоящий. Будто кто-то другой говорит за тебя.
– Откуда ты знаешь, кто я такой? Из-за того, что посидела пять минут среди моих родных? Или потому, что мы вместе отбивались от рахнаидов? Или потому, что я спас тебя и подстраховал с младшим братом? На моем месте мог быть кто угодно! И ты не знаешь, кто я такой!
Мне показалось, что глаза Рис блеснули в тусклом фонарном свету. Она не ответила, лишь резко развернулась и побежала прочь. Я хотел крикнуть девушке что-то вслед. Обидное, хлесткое, однако ничего не приходило в голову. Стоял, тяжело дыша и выпуская пар изо рта. Зато сказал Троуг:
– Знаешь, Серега. Мы часто ведем себя как мудаки. Однако одни это осознают, а другие – нет.
И он побрел вслед за Рис. Не подал руки, не похлопал по плечу, даже не махнул на прощание.
– Да и пошли вы! – крикнул я в крепкую спину Троугу. Рис уже скрылась из виду.
С другой стороны показалась фигура в черном. Страж прошел мимо, сделав вид, что меня не существует. Словно не заметил перебранки. Думаю, скажи он хоть слово, чтобы я вел себя тихо, это бы стало последней каплей. Но он промолчал. А я остался совсем один, в темноте. Темнота была снаружи и внутри.
Злость постепенно отступала, оставляя после себя обугленные куски души. Нет, так не должно быть. Я не могу позволить Ликам окончательно поработить меня. Иначе буду жить лишь от одной вспышки гнева к другой. Охотник, мудрый и опытный Охотник, не зря писал об этом. Я должен все контролировать.
И еще этот долбаный меч. Каждый раз, когда беру его, хочется пустить клинок в дело. Кажется, что он жаждет крови. Как же все оказалось непросто! У меня в руках была необыкновенная мощь, за которую стоило заплатить не менее дорогую цену. С ним я одновременно силен и слаб.
По щекам текли горячие слезы, они скатывались к подбородку и там уже замерзали. Тело словно одеревенело. После выплеска огромного количества адреналина накатила апатия. Я стоял на темной улице общины и чувствовал себя одиноким. Наверное, как никогда в жизни.
Глава 4
Хорошо возвращаться туда, где тебя кто-то ждет. Видимо, для этого и заводят собак, кошек, попугаев и прочую живность – чтобы создать иллюзию, что ты кому-то нужен. Ты востребован. А за миску сухого корма или почесывание за ухом – уже не так важно. Ты не один.
Поэтому когда я услышал шкворчание сковородки на кухне, то зашмыгал носом. Сентиментальным стал в последнее время. Да и настроение скачет, будто у наркомана – разгон от сюсюканий до «убью-покалечу-уничтожу» быстрее, чем у «Бугатти» до сотки. Над этим тоже надо работать. Да черт возьми, над всем надо работать!
– О, хозяин, как дела?
– Средней паршивости. Ты ничего не сломал, пока меня не было?
– Обижаешь. Я уже почти неделю, как ты это, значитца, выпивать начал, чин-чинарем. Ни одного инцеста…
– Эксцесса, – поправил я его.
А сам вспомнил табличку, которую обычно вешают на предприятиях – столько-то дней без происшествий. Надо тоже такую заиметь. Неделя для Лаптя – срок серьезный. Соответственно, скоро обязательно что-то случится, к бабке не ходи.
– Дарья Михайловна не придет?
– Нет, у нее другие планы.
– А этот… корл который, будь он неладен?
– Тоже нет.
– Ну и то хорошо. А то видел у него ножищи? И топчется, главное, топчется, будто конь безумный. Видите ли, не снимает он обувь. Не привык. Коли живешь в хлеву, твое дело. А зачем же в чужой монастырь со своим уставом ходить?
– Ладно, ладно, завелся, тоже мне. – Я разулся и повесил плащ на вешалку. – Есть чего приготовил?
– Ты уж извини, я так, на скорую руку, что бог послал. Щи с кислой капустой да котлеты и толченая картошка.
Ел я без особого аппетита. Обновление не функционировало, хотя все же казалось, что организм чистился недостаточно быстро. Голову чуть-чуть отпустило, но общее состояние оставалось неважнецким. Потому суп я влил в себя почти насильно, заставляя нутро начать нормально работать. С похмелья – именно то что надо. Правильно говорят, что аппетит приходит во время еды.
Желудок, поняв, что его больше не собираются насиловать водкой и пивом, нажал кнопочку «Вкл.» и стал требовать еще еды. Поэтому божественные котлеты Лаптя, такие нежные, что таяли во рту, улетели в один присест. Домовой протянул тарелку с добавкой, положил голову на ладошку и стал наблюдать за мной, одновременно комментируя свой кулинарный талант:
– Я просто немного хлеба добавляю. Перекручу с мясом, яйцо туда, да делать больше почти ничего не надо.
Болтал Лапоть без умолку, а вместе с тем взгляд был настороженный. Как у собаки, что по запаху не может сразу признать хозяина после долгой разлуки. Я и раньше не особо страдал тактичностью, а в последнее время и вовсе избавился от необходимости ходить вокруг да около.
– Чего смотришь, как Ленин на буржуазию?
– Гнев тебя душит, хозяин. Копишь ты его в себе, выхода не даешь, а потом он сам прорывается. Так и сгореть недолго.
Я сдавил зубы, чтобы не нагрубить. Поиграл желваками и оскалился искусственной улыбкой.
– Тебе-то откуда знать, чего я чувствую?
– Так хозяин и домовой невидимыми узами связаны. Вроде как родственники единокровные.
– Допустим. И что ты предлагаешь? Самоконтроль и все такое?
– Скажешь тоже. Копят в себе, копят, а потом от грудной жабы помирают. «Мужчины не плачут» и прочая дребедень, – спрыгнул со стула Лапоть. – Гнев надо выплескивать. Раньше в лес забредали, куда поглубже, да орали дурниной, так, что волки под себя ходить начинали.
– Если дома начну кричать, меня в дурку увезут, – сказал я, расправляясь с последней котлетой.
– Так необязательно голосить. У человека много всяких путей есть. Про Ищущего вообще молчу. Щас…
Он заметался по кухне, гремя шкафами, потом бросился в зал, пронесся вихрем по стенке и вернулся с трофеями. Точнее, со стопкой пыльных тарелок.
– Вот.
– Крутяк. Гости к нам придут, что ли? Только ты помой это добро, а еще лучше выбрось. Тут половина старых и треснутых.
– Так для нашего дела хорошо подходят, – он поставил стопку на стол и протянул мне одну тарелку. – Держи… А теперь бей.
– В смысле?
– Разбей ее. Ну давай, что стоишь как истукан? В жизни таких тупых не видел.
Второй раз меня просить было не нужно. Машина под названием «Необузданная злость» завелась с полуоборота. Я бросил тарелку, с опозданием подумав, что это, наверное, керамическая посуда бабушки и как-то нехорошо с ней так обращаться. Однако Сережа Дементьев ушел в астрал и больше не имел власти над бушующим телом.
За первой тарелкой полетела вторая, потом третья, четвертая. Кухня заполнилась множеством мелких острых осколков, отскакивающих от шкафов и холодильника. Парочка даже отлетела в меня и оцарапала кожу. А вулкан гнева продолжал выплескивать свою магму. На девятой тарелке я остановился.
Дышал быстро, словно пробежал на скорость стометровку. Волосы на коже встали дыбом, в крови бурлил адреналин. Однако удивительное дело: злость, бушевавшая внутри, уносилась прочь, подобно щепке в горной реке. Я замер, прислушиваясь к ощущениям, а потом удивленно спросил:
– Это как?
– Вот так! – ответил Лапоть, подбирая осколки. – В твоем случае гнев – как гной. Его надобно выплескивать, а не копить.