Страница 32 из 47
А все возможные темы разговора забыты, а вспомнить о них некому, а разговор хромает, останавливаясь каждую минуту… Потому что — о чем говорить, когда напротив тебя сияют ласковые глаза, тебе улыбается очаровательное лицо, тебе цветут алые лепестки губ?..
И кто знает, сколько бы еще тянулась эта странная и захватывающая беседа, если бы случайно Анна не обратила внимания на аппараты, что стояли на столе:
— А это что? — спросила она.
Мистер Питерс почувствовал твердую почву под ногами.
— Это — моя новая конструкция. Это, Аннушка, чрезвычайная вещь. Я уверен, что вы такого еще не видели.
Анна усмехнулась:
— Опять что-то облучать?.. Знайте, Даниил Яковлевич ругается. Все о молоке.
— Да ничего, все станет на свое место, — рассеянно отмахнулся Мистер Питерс. — Нет, Аннушка, это совсем не то. Здесь мы никого и ничего облучать не будем. С помощью этих приборов мы будем видеть на расстоянии. Вот что.
Анна посмотрела на него удивленно:
— А разве я сейчас не вижу вас на расстоянии?..
— Нет, нет, не то. Вот, мы пойдем куда-нибудь, взяв с собой этот небольшой ящичек, — указал Мистер Питерс на прибор, стоявший на столе. — А этот, — указал он на большой аппарат, который стоял в углу лаборатории, — включим, уходя. И тогда вот на этом экране ящика, который мы взяли с собой, мы увидим все, что происходит здесь, в лаборатории. Андерстенд-ю, понимаете?
Очевидно, разговор про новые аппараты окончательно направил Мистера Питерса на его обычные рельсы, что он даже употребил английское выражение. Однако, Анне это не помогло. Она посмотрела на него широко открытыми глазами и ответила чистосердечно:
— Нет, не понимаю…
— Так это же очень просто. Ну, вот этот большой прибор в углу, что смотрит прямо в комнату своим объективом, будет пересылать изображения. Те картинки, которые попадают в его, так сказать, глаза. А этот аппарат будет принимать их. Будет проектировать на экран. И все. Понимаете теперь, Анечка?
— Нет, — вздохнула она. — Мне очень неприятно, что я такая бестолочь, но… но я ничего не понимаю…
Лицо Анны было такое печальное, что Мистер Питерс не выдержал:
— Не так, не так. Не вы бестолочь, а я. Вот дурак, не умею как следует объяснять! Что бы такое сделать?
Глаза его перебегали с одного предмета в лаборатории к другому, словно ища помощи. Наконец, он решился.
— Слушайте, Аннушка, давайте мы пойдем куда-нибудь, взяв с собой этот телевизор.
— Как?
— Телевизор, прибор, который принимает изображение. Будем смотреть, что он будет показывать нам. А, тем временем, я вам все объясню. Оно на практике лучше получится… Сейчас, сейчас!
Мистер Питерс включил генератор, повернул какие-то ручки на приборе, что стоял в углу. Анна с интересом следила за его движениями. Большие лампы на приборе засияли ровным оранжевым светом. В одной из причудливых стеклянных груш что-то переливалось — словно разреженное голубое пламя. Оно играло, оно плескалось в тонких стеклянных стенках, омывая их изнутри. Это походило на красивый фокус. Тем временем, Мистер Питерс регулировал прибор, поворачивая его ручки, реостаты, катушки:
— Сейчас, сейчас, — бормотал он, — одну минутку…
Пламя в груше переливалось. Оно плескалось вверх, оно медленно меняло свой цвет на более светлый, оно становилось почти белым с едва заметным голубоватым оттенком. Наконец, пламя успокоилось. Оно выбросило в сторону тоненький огненный язычок, который, вибрируя, застыл на широком боку груши. Он то стоял спокойно, то молниеносно пробегал по стеклу, рисуя на нем сложный, тонкий и красивый узор.
Мистер Питерс повернулся к Анне:
— Готово! Пошли.
Он взял второй прибор, и они вышли из лаборатории. Уже в коридоре Анна остановилась и спросила неуверенно:
— А дверь вы не будете запирать? Ведь кто-то может войти и помешать?..
— Так это же мне и нужно, чтобы кто-то вошел. Мы с вами все увидим — и кто войдет, и что он будет делать в лаборатории, — весело ответил Мистер Питерс. — Однако, куда бы нам пойти?.. Чтобы недалеко и никто не мешал?.. А, пойдем в клуб. Там сейчас никого нет. Правда?
— Правда, — согласилась Анна.
Однако, дойти до клуба без помех им не повезло. У дверей клуба их встретил грозный Даниил Яковлевич. Фуражка его была глубоко надвинута, выражение лица было подчеркнуто строгое. С ним был Олесь, — мрачный и усталый. Даниил Яковлевич что-то говорил Олесю, но, увидев Мистера Питерса, обратился к нему:
— Ага, и ты, голубчик мой, здесь. Так вот, слушайте вместе мои выводы.
А так как Мистер Питерс на него удивленно посмотрел, мол, выводы? — Даниил Яковлевич добавил:
— Вы, друзья мои, слишком запальчивые. Вам подавай, если опыт, так сразу — в огромном масштабе! Как облучать, — так все подряд. Нет, чтобы все как следует испытать, проверить! Достаточно! Вон, коровы достаточно попробовали вашу систему, до сих пор никак не успокаиваются, льют молоко, как угорелые. Мы обсудили все это, и решили окончательно; никаких экспериментов без моего разрешения на каждый раз. Я так без скота останусь, вот что. Понятно?
Олесь виновато опустил голову. Спорить было нельзя. Это почувствовал и Мистер Питерс: действительно, увлеклись… Он честно ответил:
— Понятно. Так и будет, Даниил Яковлевич. Только…
— Что?
— Только со временем вы увидите, что все будет, как следует…
— В этом я и без тебя уверен. Эка, Америку открыл. Нет, ты мне сделай все, как следует — и без всяких там недоразумений, ошибок, или как там ты, Олесь, говорил?.. Без непредвиденных последствий? Так, так. Ну, идите. А это что? — обратил он внимание на телевизор.
— Так, один прибор — неохотно ответил Мистер Питерс.
— Облучать что-то? — подозрительно спросил Даниил Яковлевич.
Брови его угрожающе сдвинулись.
— Нет, нет, — успокоил его Мистер Питерс, — это для связи.
— Ну, так-то, смотри мне. А Ивану Петровичу я сегодня же письмо напишу обо всем, — пригрозил Даниил Яковлевич.
Однако, Мистер Питерс уже будто не слышал ничего: он спешил в клуб, осторожно неся телевизор.
12. ТЕЛЕВИДЕНИЕ И ДИАЛЕКТИКА
Андрей Антонович согласился. Он долго слушал своего собеседника — старика Потапыча, сторожа совхоза. Того самого Потапыча, который уже не раз с завистью поглядывал на восхитительные волосы Андрея Антоновича, не один раз внимательно слушал авторитетные объяснения владельца кудрявой шевелюры по этому поводу — и не один раз горько качал головой, не понимая ничего. О чем именно просил Потапыч Андрея Антоновича, — мы не знаем. Известно лишь, что Андрей Антонович отказывался уже не раз и не два. Однако, Потапыч настойчиво продолжал упрашивать. Состоялся такой разговор:
— Пойди, попроси кого-нибудь из них, — серьезно посоветовал Андрей Антонович.
— Ишь, стыдно мне, — возразил Потапыч, смущенно поглаживая лысину.
— Но они хорошие ребята…
— Не с руки оно мне, просить их, — вел свое Потапыч.
— Нет, и не мое это дело.
Потапыч хитро прищурил левый глаз:
— А моя старая такие вареники готовит, то-то-то… И ждет тебя, ей-право…
— Нет… черт побери.
Однако, Потапыч заметил определенное изменение интонации.
— Она, слышь, Антонович, говорит, и водки немного припасла…
Андрей Антонович мечтательно прикрыл глаза; м-да, дело серьезное, ничего не скажешь. Рюмочка водки под вареники — это такое обстоятельство, которое многое может перевесить…
Беседа продолжалась, поэтому, не очень долго. Андрей Антонович, все еще не соглашаясь и изображая стойкую непреклонность, заметил:
— Не знаю, что с тобой и делать… Разве что, пойдем, посмотрим. Там увидим…
Вот, вследствие чего, ровно в пять часов этого дня Андрей Антонович и сторож Потапыч шли рядышком, о чем-то таинственно шепчась. Они шли к лаборатории. Именно тогда увидел их Рома, который спешил куда-то по своим делам. Рукав его пиджака был залит молоком, глаза уставшие.