Страница 5 из 6
Архангельск. Станция на левом берегу, город напротив. Мрачный полдень, грязный истоптанный талый снег, широченная пустая Двина. Все деревянное – вокзал, перрон, склады, пристань. Пароход «Москва», почти морской, с высокими бортами. Длинная очередь на переправу в город.
Переплыли. Близко от пристани нашли «Дом крестьянина», оставили узлы в камере хранения. Расспросили дорогу. Долго-долго ехали трамваем вдоль города. Лозунг: «Даешь пятилетку в четыре года!» Снова переправа – через Кузнечиху, рукав Двины, в Соломбалу.
С трудом разузнали дорогу на наш завод «имени Молотова». Там электростанция, куда нас распределили. Болото, на сваях – эстакада из досок, покрытых слоем грязи. Вдали маячит труба: «Вон ваш завод». Снег с дождем, темнеет. Измучились. «Не добраться!» Оставили чемоданы в крайнем домике. Нет, не боялись, что украдут. Вернулись в Дом крестьянина: койка, столовая, кипяток. «Правда» на стене под стеклом. Комфорт.
Утром легко добрались. Пешком пять километров от города. Весь завод и поселок на щепе, слой два метра. Нигде ни кустика. Поселок: деревянные одинаковые двухэтажные дома и дощатые бараки. Река, на берегу огромные штабеля бревен, два низких деревянных корпуса лесозаводов, внутрь по желобам из бассейна ползут бревна. Непрерывный металлический скрежет транспортеров. Этот звук над поселком до сих пор стоит в памяти.
Электростанция дает ток в общую сеть на город и лесозаводы. Их в окружности пятнадцать, пилят доски на экспорт: «валютный цех страны». Наш – самый молодой и большой, «стройка пятилетки».
Станция считается временной, поэтому у нее деревянный корпус в четыре этажа и железная труба. Транспортеры на столбах тянутся от корпусов завода, по ним плывет щепа внутрь станции и дальше, на склад.
В поселке нашли контору. Директор (из рабочих) недоверчиво оглядел: мальчишки, мне восемнадцать, Севке девятнадцать. Но зачислил сменными техниками, иначе – сменный мастер, сменный механик. Можно назвать и совсем пышно – «начальник смены». До нас они все были из рабочих (вот были времена – начальник в 18 лет!).
Выдали пропуска, карточки, талоны на столовую: не шутите, для ИТР (инженерно-технических работников)! Тут же отсчитали подъемные и дорожные – около двухсот рублей. Таких денег отродясь не видел. Зарплату назначили 125 р. плюс «ночные». Маме 50 послал, и еще останется.
Проводили в общежитие, в дом на краю поселка.
Комната на первом этаже, стены нештукатуреные, пять деревянных кроватей с досками. Стол под газетой, хлеб, кружки, тараканы. Ведро с водой, жестяной таз. Три табуретки, одежда на гвоздях в стене. Следы клопов. Печка, дрова. Уборная во дворе.
Уже живут трое механиков, как мы. Познакомились. Рассказали, где набить матрацы – есть только стружка. Соорудили постели – ватное одеяло из цветных лоскутков немного смущало. Ничего, народ простит.
Потом ходили в столовую. Отличная! Никогда в жизни так не ел.
Обязанности. Авария. Работа
Станция. Я вижу ее до мелочей даже с открытыми глазами. Маленькая дверь с улицы в машинный зал, через которую мы вошли в первый раз. Сразу окутал ровный гул турбогенераторов.
В машинном зале на высоких фундаментах две турбины – большая на 5000 киловатт и малая на 1600, куплены старыми. Здесь же распределительный щит. Тут царствовали щитовой монтер и машинист. Они сидели за столиками и каждые полчаса записывали показания приборов.
В котельной на бетонном полу смонтированы четыре паровых котла. Высота в три этажа, с железными трапами и лесенками. Вверху у водомерных стекол и манометра сидели водосмотры. Они регулировали поступление воды в котел. Они же давали гудки.
На втором этаже стоял кочегар. Он смотрел за топкой и регулировал подачу топлива. В самом низу, где вентиляторы и насосы, работали два подростка-зольщика, их обязанность – выгребать золу. Главным в котельной был старший кочегар.
Больше всего хлопот доставляла топливоподача. Станция работала на древесной щепе и опилках – отходах после распиловки бревен. Щепа подавалась на станцию к котлам и на склад по ленточным транспортерам. Они тянулись через заводской двор на высоких столбах. Для работы на складе была команда из двенадцати девушек во главе с их «бригадиршей».
Сменный техник – командир над всей сменой.
Собственно, никаких специальных обязанностей у него не было – обеспечь выполнение графика нагрузок и все. Топливо не экономили. Щепы – избыток, ею засыпали территорию поселка. Вся беда в неритмичности. Если завод стоит, все равно надо давать энергию в сеть. Вот и начинается аврал. Особенно в «часы пик», зимой – утром и вечером – давай 6000 киловатт и никаких разговоров! Диспетчер из города не даст покоя сначала щитовому монтеру, потом сменному технику, потом и директору.
Всего одну неделю мы стажировались и заступили на свои смены. Не было особых трудностей. Помню только первую аварию ночью. Лампочки начали ярко светиться, машинист кричит:
– Сейчас вырубит!
Это значит: наш участок сети отключился от системы, нагрузка упала, турбины идут вразнос и срабатывает автомат, пар закрыт – турбина отключилась. Тут начинается настоящий ад – свет гаснет, предохранительные клапаны на котлах травят пар под крышу со страшным свистом, дымососы останавливаются, пар, дым и искры заполняют всю котельную. Молодые рабочие убегали от котлов на улицу. А ты – командир, за все в ответе!
Конечно, у каждого рабочего на такой случай инструкция, но нужно, чтобы они не растерялись, сделали все как положено. И чтобы, боже спаси, не загорелась деревянная коробка здания.
В первый раз я тоже испугался, толку с меня было мало, в полутьме заблудился на лестницах, но все обошлось – ребята дело знали. Потом уже не боялся. Если сравнить с кровотечением при операции на сердце, такая авария – детская забава.
Освоение профессии прошло успешно и довольно быстро. Через пару месяцев я уже мог заменить любого из рабочих, исключая щитового монтера и машиниста – они не доверяли мне своих дел.
Кроме нас с Севкой были еще два сменных техника. Оба они практики, теорий не знали. Дружбу с ними не водил.
Моложе меня на смене были только зольщики. Все звали Колей и на «ты», но уважали. Наверное, за работу, за простоту без панибратства. Не знаю за что, спрашивать не приходилось.
Смена была хорошая. Старший кочегар Коля Михайлов, почти ровесник – сын эмигранта, поэтому Коля боялся, что чуть что – арестуют. Щитовой монтер, Захарин Григорий, забыл отчество, много старше меня. Биография интересная: в 1914-м удрал от войны на иностранный корабль, плавал по всему миру. Надоело, обосновался в Штатах, переменил много профессий. Поддался на советскую пропаганду и приехал «строить социализм». Потом проклинал тот день и час, а уж коммунистов поносил «от и до». Выглядел очень импозантно – лицо как у профессора, комбинезон светло-голубой с массой карманов и застежек, читал английские книжки.
Только один человек на смене меня полностью игнорировал – старик-машинист. Еще при Цусиме был машинистом на корабле. Лишь через год мне удалось заслужить его минимальное уважение: я пустил турбину после аварии, когда сам старик спасовал и отказался.
Мне удалось сплотить смену примерно за полгода. Потом до конца не знал забот, мог спокойно заниматься в своей конторке. Для этого не нужно всех гладить по головке и сюсюкать о личных делах. Матерные слова я знал с детства, но практику прошел на станции. Теперь без употребления лежат эти слова. Вернее, перешли во внутреннюю речь. Очень помогают при операциях и конфликтах.
Как гудок прогудит, смену сдали, все собираются в «красном уголке» на пятиминутку. Начальник скажет несколько слов о работе, разберет ЧП, если были, пожурит нерадивых, похвалит хороших.
Приятный момент на смене – еда. В полдень, а в вечерние смены – часов в шесть-семь заявлялся зольщик и спрашивал:
– Коля, небось за обедом сходить?
Ему доставляло удовольствие поболтаться по поселку. Иногда что-то перепадало в столовой, наших зольщиков там знали. Рабочим пищу не носили, буфета или столовой не было. Перерыв не полагался, ели тут же, где работают, чаще черный хлеб с кипятком.