Страница 6 из 15
Однако спустя пару минут – или несколько столетий? –что-то дотронулось до его пятки. Лежащий на боку бывший Егор недовольно подтянул ноги к подбородку, но прикосновение повторилось, и теперь оно больше напоминало толчок. Счастливый обитатель нового мира недовольно поморщился, но толчок повторился, а потом последовал ещё один. Они были нежными и деликатными, но всё более и более настойчивыми. Наконец, один, на редкость сильный, сдвинул бывшего Егора с места.
«Чёрт знает что! – подумал тот. – Отдохнуть не дадут» – и попытался передвинуться вперёд, чтобы выйти из зоны поражения. Это оказалось весьма проблемным, а потом вдруг стены сдвинулись, мягко обволакивая его и толкая вперёд.
Через несколько минут сомнений не осталось – его выдавливали, словно пасту из тюбика. Деликатно – но неумолимо.
Потом пришла боль, но это было не страшно – к боли он давно привык. А вот изгнание из Рая – причём ни за что! – было настолько обидным, что он чуть было не расплакался.
Да ладно, что уж там – уже практически расплакался.
Но не успел.
Голову сжало особенно сильно, давление стало практически нетерпимым, но потом всё вокруг него как-то исчезло и вспыхнул яркий свет, пробивавшийся даже через закрытые веки.
От неожиданности он заорал.
Заорал позорно, можно сказать, завизжал, как та увидевшая крысу уборщица в районной больнице, где он однажды случайно оказался.
– Сын у тебя, боярыня, – услышал он женский голос. – Ишь, горластый какой, и шлёпать не пришлось – сам разорался! Добрый воин будет.
Он всё понял сразу, мгновенно – зря, что ли, в прошлой жизни перечитал массу фантастики?
И, не сдержавшись, мысленно застонал, не прекращая, впрочем, мстительно орать в полный голос.
Потом, наконец, взял себя в руки и мысленно произнёс: «Ну что, как говорил Лунтик – я родился. Хеппи бёздей меня».
Тем временем его вытерли какой-то тряпкой, и другой женский голос произнёс:
– Дай его.
Он по-прежнему ничего не видел – глаза почему-то не открывались – но почувствовал, как его прислонили к чему-то мягкому и тёплому. А потом чем-то заткнули орущий рот.
Инстинкты всё сделали сами, без него – и он ритмично зачавкал. А потом в рот полилось что-то несусветно вкусное.
«Чёрт! Вот я запопал – думал он, продолжая лихорадочно сосать и глотать – Я – новорождённый младенец. И что мне теперь делать? Я же сейчас, похоже, пару лет смогу только есть, спать и это… обратное действие к понятию «есть». Какие тут могут быть, к чертям собачим, добрые дела? Ну и как мне качаться?».
– Как сына назовёшь, боярыня? – спросил меж тем первый женский голос.
– Да имя давно выбрано, – прозвучало у него над головой. – Жданом назовём. Ждан Адашев-Белёвский, значится, будет.
«Очень приятно, будем знакомы» – подумал юноша, ставший младенцем. Новоиспечённый – во всех смыслах – Ждан, похоже, наконец-то наелся и его начало клонить в сон. Понимая, что вырубится буквально через несколько секунд, и противиться этому чувству он никак не может, новорождённый постарался не упустить какую-то очень важную мысль, только что пришедшую ему в голову.
«Что? Ах, да – а не надул ли меня старый? Похоже, есть только один способ это проверить».
И, уже почти засыпая, он шепнул про себя: «Мастер, баланс».
Перед глазами вспыхнули цифры:
92 650
И Ждан счастливо провалился в сладостное небытие.
Глава 3. "…тем им милей господа"
Через три месяца после перерождения моего героя двое крестьян старого князя Белёвского, ожидая, когда дворовые разгрузят подводы, вели неспешный разговор.
– Помрёт, говорят, князь-то.
– Да кто говорит-то?
– А все и говорят. Вон хоть шурин мой. У него племянник у князя в дворне, тот так и говорит – плох, мол, князь. Как свечка тает. Не знаем, говорит, доживёт ли зимы.
– Борони Господь! – торопливо перекрестился его собеседник. – Может, ещё оклемается? Хороший князь, лишку с нас не драл никогда, всё по договору брал. А ещё и третьего года тому, когда два года подряд неурожай был, и мы все деревней лебеду жрали, зерна из своих запасов подкинул.
– Да не свисти! – хмыкнул первый. – Что, вот прям так из своих и кормил вас? Небось ещё причитал – спать, мол не могу, с боку на бок ворочаюсь, всё думаю – как там народишко мой подлый живёт? Сыт ли, пьян ли?
И первый заржал над собственной шуткой.
Но второй шутки не поддержал, смерил собеседника долгим взглядом и подчёркнуто сухим тоном ответил.
– Как он там спал – не знаю, в светлице его ночевать не доводилось. Да и кормить не кормить, а вот зерна для сева подкинул, про то всем ведомо. Мы ж за два-то года всё подчистую подъели, сеять почитай что и нечем было. Тут интересно, что мы к князю в ноги падать не ходили, он сам про нашу беду откуда-то прознал. Сам и прислал пять мешков – а мы их уж сами обществом по дворам делили. Потом осенью, знамо дело, в двойном размере своё вернул, не без того, но мы и за то ему благодарны были. Спас он нас, чо уж там.
Князь – он, знаешь ли, не дурак как ты, он потому и князь, что вперёд думает. Вот померли бы мы от бескормицы, или поразбежались бы по дорогам христарадничать – какая ему в том корысть? Да никакой, кроме убытка! А так – и деревня на месте осталась, и своё он с прибытком вернул, и общество теперь знает, что князь у нас не мироед какой, а с пониманием человек, который своих людишек бережёт. Который пусть своё с нас возьмёт, но не за так, а прикроет, если что, а то и поможет. А нам что ещё надо? Да ничего больше и не надо, остальное мы сами себе сообразим. Потому и говорю – жалко, коли князь помрёт.
– Эт да, – поскрёб затылок его собеседник. – Да я ничего не говорю, князь Гаврила – он нормальный хозяин, чо уж там. Тоже не без греха, конечно, того же Оксакова-пса, скорей бы ему сдохнуть, к себе приблизил, но в целом – нормальный у нас князь. Почитай, что у всех соседей ещё хуже, мы на ярмарке с осенней с окрестными мужиками долго болтали, так они про своих такое рассказывали… У нас, короче, лучший. А самое главное – случись князю помереть – там непонятно даже, кому мы отойдём, кто у нас новым князем будет. Сынка-то ему бог не дал.
– А я тебе про что? – поддакнул первый. – Дочек его мы сызмальства помним, но хозяйствовать-то не им. Мужик хозяином станет, а мужей их общество, почитай, и не знает совсем. Мы их и не видели никогда. А ну как упырь какой приедет, нас всех прижмёт и три шкуры драть станет? Мы бы, может, и отправили бы человечка ловкого про нового князя расспросить, и денег общество на такое выделило бы, да про кого спрашивать – непонятно. Кому из зятьёв он в духовной4 княжество отписал – про то никому не ведомо, мы всю дворню опросили – никто не знает.
– А может не помрёт? – жалостливым тоном спросил расстроенный первый. – Может, оклемается? Вот верно говорят – от добра добра не ищут. Как подумаю, что к новому барину привыкать придется – сразу матерно лаяться хочется, а меня поп и так неделю в церкву не пускал за сквернословие.
– Может и не помрёт, – фаталистично изрёк собеседник. – Опять же – видал, барчук какой-то вслед за нами приехал, одет по-господски. Мож, лекаря какого князю привезли?
– Тьфу, скажешь тоже. «Лекаря привезли…». Какой ещё в задницу лекарь? Это тиун5 князев, Оксаков, пёс шелудивый, своего воронёнка домой высвистал. Не узнал, что ли? У них же одна рожа на двоих, и та чернильно-кляузная.
– О, блин… Точно. А я-то думал, кого он мне напоминает? – протянул его собеседник. – Вот уж точно народ говорит: крысы бегут с тонущего корабля, а стервятники – наоборот, слетаются.
Тут от амбара крикнули, что мешки давно разгрузили, и забирайте уже свои телеги, балаболы. Но, даже выводя лошадь под уздцы, опознавший сыночка крестьянин никак не мог успокоиться: «Лекарь… Такому лекарю… (дальше непечатно)».
4
Духовная – завещание.
5
Тиун: здесь – управляющий.