Страница 11 из 15
– Поэтому никуда мы драться не пойдём. Мы сейчас посидим, выпьем, поговорим за жизнь, да, Длинный? Вот! Я же тебе говорю – он нормальный пацан. Мы, может, его вообще к себе в команду возьмём, вон он какой здоровый вырос. Длинный, у тебя какой рост?
– Почти одиннадцать вершков21 – рассеяно ответил Антипа.
Як восхищённо присвистнул:
– Отличная палка – дерьмо мешать! – и толстяк заржал в голос, откинув голову и почти касаясь затылком стены.
Почему-то на этой идиотской шутке, которую Антипа не слышав в свой адрес со времён беспорточного детства, паника исчезла без следа, а голова стала холодной и ясной. И – главное – он понял, что делать.
В очередной раз опозоренный клиент «Луны и гроша» наклонился к столу, пряча лицо от стыда, но уже через мгновение диспозиция изменилась.
Несколько событий произошло практически одновременно:
Антипа распрямился стальной пружиной и в его руке блеснул металл.
Як поперхнулся смехом и замер, прижавшись головой к бревенчатой стенке и смешно скосив глаза – в ямочку чуть ниже его кадыка упиралось остриё ножа, выхваченного Антипой из сапога.
Баба кошкой вскочил из-за стола, но был остановлен выставленной вперёд ладонью Антипы.
От соседнего столика ртутью перетекли два мужика и замерли в шаге от Антипы. Один – круглоголовый крепыш с разбойничьей рожей, второй – совершенно неприметный, глазу зацепиться не за что.
– Ополоумел, что ли? – поинтересовался Баба. В его голосе не было ни страха, ни злости, он именно что был просто очень удивлён. – На ленты же нарежем.
Он не угрожал, он информировал, и оттого его слова прозвучали особенно жутко.
Антипа оскалился, как волк, загнанный в угол овчарни. Терять ему было нечего.
– Может, и нарежете, да только не он. – и Оксаков мотнул головой в сторону красной рожи толстяка, на которой обильно выступил пот. – С перерезанной глоткой нарезать как-то несподручно.
И чуть надавил на нож, отчего за ворот толстяку потекла красная капля.
– Достаточно. – тихий голос неприметного прозвучал так весомо, что сразу стало понятно, кто здесь главный коновод. – Убирай нож, поговорим серьёзно. Не тронем.
– Сперва объяснения. – не согласившись, мотнул головой Антипа.
– Твоё право. – согласился неприметный, но излагать ничего не стал.
Вместо этого он неторопливо вернулся к собственного столику, взял свою кружку, сел напротив Антипы и посмотрел ему прямо в глаза.
– Я коротко – Яку, по-моему, сейчас не очень удобно. В «Луне и гроше» не очень любят чужих. Точнее – совсем не любят чужих. Здесь бывают важные люди, обсуждаются немелочные сделки, ведутся серьёзные разговоры, в общем, чужие глаза и уши нам здесь без надобности.
Теперь следи за руками – в корчму вваливается никому не известный, прости уж, молокосос, одетый не по-воински – не то отчисленный школяр, не то забухавший стряпчий. Тут два варианта. Либо ты бродящий по городу с открытым ртом селянин, который сам не знает, куда припёрся. Либо наоборот – именно что знал, куда припёрся, то есть хочешь нанять людей. За другим в «Луну и грош» посторонние не ходят, выпить можно и в более приятных местах.
Первый вариант отпал после того, как ты не свалил после издевательств Герхарда (корчмарь, внимательно прислушивающийся к разговору, отсалютовал Антипе кружкой), а остался в корчме, да ещё и принялся шариться глазами по посетителям.
Неприметный сделал долгий глоток, опустошив кружку, и продолжил:
– Ну а дальше всё просто. Мы вчетвером сейчас на мели, заказов у нас нет, и нам нужна работа. Но есть тонкость – мы не работаем на абы кого. Я много раз убеждался – подряжаться к слизнякам и дуракам в конечном итоге выходит себе дороже, и вместо приварка получаешь убыток, а то и лишнюю дырку в шкуре. Поэтому мы и устроили эту небольшую проверку.
Антипа убрал нож от шеи Яка, и сел за стол, даже не повернув головы в сторону освобождённого заложника. Тот, впрочем, плюхнулся рядом как ни в чём не бывало. Оксаков меж тем взял свою пивную кружку, и, запрокинув голову, выцедил добрую половину.
– Ну и что показала проверка? – выдохнув, поинтересовался он у неприметного.
– Резкий ты. – неприметный тем временем извлёк откуда-то нож и теперь вертел его между пальцами с непостижимой быстротой. – В драке – телок неумелый, но резкий. И в кашу себе срать не даёшь. Это хорошо.
– Тогда что дальше? – спросил Антипа.
– Дальше? Дальше, если у тебя хорошо с деньгами, мы можем продолжить этот разговор. Извини, но никого лучше нас в Белёве нет, и берём мы дорого. Если у тебя с деньгами так себе, я могу свести тебя с кем-нибудь попроще. Причём за посредничество возьму недорого, половину обычного скину за проверку.
– А как я узнаю, что вы так хороши, как себя расписываете? – резонно поинтересовался Оксаков. Тут его взгляд зацепился за пивные кружки, которыми был уставлен стол. – Да вы пиво-то берите, что мы насухую болтаем?
– Это дело! – повеселел неприметный и цапнул кружку. Пить, однако не стал, а заорал в сторону стойки.
– Герхард! Герхард! Давай неси чего-нибудь пожрать, сколько можно над людьми измываться? Немчура ты дикая, сколько раз тебе говорить – русским невможно пить без закуски!
– В просвещённой Европе… – наставительно начал было корчмарь, но неприметный не дал ему договорить.
– Да пошёл ты в задницу со своей Европой. – предложил он. – Пусть там хоть через задний проход пьют, нам-то что? Здесь, слава Богу, пока ещё Россия.
– Здесь Литва – поправил корчмарь.
– Да? А какая разница? – искренне удивился предводитель наёмников. – Всё равно ж русская земля. Северщина – куда уж русее.
– Вот так и неси дух просвещения этим дикарям… – закатил глаза немец, но всё-таки отправился куда-то в сторону кухни.
– И кодда этта немчура уше про закуску поймёт? – с диким немецким акцентом поинтересовался круглоголовый с разбойничьей рожей.
– Да понял он всё давно, Невер. – махнул рукой предводитель. – Ему просто с готовкой связываться лень, вот он в соседний трактир девок за едой и посылает. Ему-то какая разница, если посетители всё равно платят? Там на плите уже готовые блюда стоят – они сразу в расчёте на «Луну…» готовят. Всё равно каждый день – одно и то же!
Он снова махнул рукой и повернулся к Антипе.
– Чем мы хороши? Мы дворяне. – просто сказал он. – Благородные.
Потом посмотрел на пьющего пиво Яка, кадык которого ходил туда-сюда как поршень неизобретённого ещё паровоза, и поправился:
– По крайней мере, у всех четверых – Дар. Причём – воинский.
Трактир, судя по всему, и впрямь был неподалёку – всё та же сисястая подавальщица бухнула на стол огромную сковороду со шкворчащими жаренными колбасками, примостила краюху хлеба и высыпала, как благородным, пять вилок. Ножи в этом заведении у каждого посетителя были свои.
Разговор ненадолго прервался и возобновился, лишь когда все присутствующие сначала набили рты перчёными колбасками, а потом залили жжение пивом.
После этого предводитель наёмников решил, наконец, познакомиться.
– Тебя как звать-то? Антипа? Ну, Бабу с Яком ты уже знаешь. Як, кстати, не прозвище, а имя, он у нас из эстов, а там и покруче имена встречаются. Есть, знаешь ли, такие имена, когда никаких кличек уже не надо.
– Меня зовут не Як, а Йаак – попытался поправить главаря захмелевший толстяк, уговоривший уже две кружки, но тот лишь отмахнулся.
– Баба, кстати, тоже ни разу не русский, он курш22, просто здорово обрусел и говорит уже как мы с тобой. А вот этого любителя закуски зовут Невер.
Круглоголовый пояснил всё с тем же диким акцентом:
– Этто поттому, што меня здесь зовут Фома, хотя на самом деле я Томас.
– Этого Фому неверующего занесло к нам откуда-то с Рейна. Как и Герхарда, кстати. Поэтому они вдвоём периодически устраивают земляческие посиделки, которые всегда заканчиваются одинаково – они набираются до бровей и на всю улицу горланят «Loreley23». С Герхардом, кстати, цапаться не рекомендую, ты ему на один удар. Он четверть века в наёмниках оттарабанил и живым остался, что как бы внушает. Потому и вышибал не держит, что ему они без надобности.
21
В старину рост измеряли в аршинах и вершках. Рост в два аршина (142 см.) полагался минимальным для любого нормального взрослого человека, поэтому обычно говорили «рост столько-то вершков», подразумевая два аршина «по умолчанию». 2 аршина 11 вершков – это почти 190 см.
22
Курши – западнобалтская народность, давшая название Курляндии.
23
Loreley («Русалка») – старинная немецкая песня. Написана в честь одноимённой овеянной романтическими легендами скалы на восточном берегу Рейна, близ городка Санкт-Гоарсхаузен.