Босс

Амелию защищает одно только имя, а значит, волноваться не о чем. Да и вряд ли кто-либо смог бы навредить ей. Короткого взгляда на эту бестию обычно хватает, чтобы понять, что с ней лучше не связываться. И дело не во внешности. А в диким пламенем горящих глазах, часто жирно подведённых, смотрящихся пустыми серыми блюдцами на аккуратном кукольном личике. Люди непроизвольно отворачиваются от неё, подсознательно ощущая страх. Нику же не страшно — точнее, не от того, как сильно преобразилась девушка, которую три недели назад подвозил в Браунвилль. Он помнит тот вечер и скромную секретаршу Терезу, стесняющуюся спросить, долго ли им ещё ехать. Но из-под маскировки спустя короткое время проступило нечто совсем иное — маленький забитый зверёк, управу на выходки которого находит только сам Босс. Если он не рявкнет команду «к ноге» своей злобной сучке — так ласково её окрестили другие шестеренки его картели — то каждому может достаться от крепких зубок.

Обычно она смешно огрызается, если Ник, подвозя её по очередному заданию от Алекса, начинает заводить разговоры. Просто не любит ездить в гробовом молчании, да и наблюдать за ней забавно. Тем, как она старательно носит свою новую кожу, эту чёрную куртку, чтобы только не обнажать боль за стеклянными глазами. На интуитивном уровне, но это ощущается легко для того, кто сам терпит такую же тяжесть внутри. Эми слаба — а пытается казаться не сломанной, цельной, способной дать отпор. И это выглядит жалким, потому что каждый из обслуги Браунвилля не раз видел её в истинном положении, о котором говорит тонкий кожаный чокер с круглым кольцом посредине тощей шеи. Ни разу не снятый за три недели.

Лёгкий летний ветер начал играть в светло-русых, чуть волнистых волосах водителя, но он приносит с собой только новый поток вони, и Ник с отвращением отбрасывает под ноги недокуренную сигарету. Ненавидит такую часть работы. Да и саму работу хочется послать к чёртовой матери, вот только выбора ему никто не давал. Держи язык за зубами, крути руль, следи за всеми пятью тачками в гараже Босса — и может, твою тушку не утопят в ближайшем болоте. Он знает, что эти угрозы не пустые. Потому как именно ему в компании со старым дворецким Кларксоном приходится периодически вывозить трупы и прикапывать в лесу. Уборщик. Ещё одна, негласная обязанность. Тихо вымывать кровь из багажника, борясь с тошнотой и отвращением.

Хлопает дверь за его спиной, и из дома выходит Эми. Недобро прищуривается на осветивший лицо солнечный луч. Она снова в боевом виде: кожаные куртка и брюки, удобные ботинки, привычный ошейник. Жидкие прямые пепельные прядки в художественном беспорядке, а пасмурно-серые глаза кажутся особенно тёмными, словно гуще собрались тучи в небе. На фоне общей бледности кожи выделяются только губы, накрашенные насыщенной вишнёво-бордовой помадой. В руке девушка держит небольшую белую коробку с ручкой, наподобие ланчбокса, вот только Ник помнит суть распоряжения Алекса, и потому уверен, что там не вчерашний салат.

— Поехали, — небрежно бросает она водителю и расслабленно падает на переднее сиденье машины. С лёгким отвращением кидает коробочку себе под ноги и подхватывает с приборной панели его сигареты, не спрашивая разрешения. Впрочем, по тому, как дрожат её тонкие пальцы, Ник сразу сознаёт, что возражать ей не станет. Яркие пухлые губы Эми трясутся, и она торопливо поджигает сигарету, делая первую затяжку с прикрытыми на секунду глазами.

— Как всё прошло? — не может не поинтересоваться он, устраиваясь на месте водителя и заводя двигатель. Чтобы прислужница Босса не решила, что он лезет не в своё дело, приходится тут же торопливо добавить, — Успешно, или нам придётся вернуться сюда ещё раз?

— Сам прибежит, — чуть хрипло буркает Эми, морщась от отвращения и пиная коробку под ногами. — Не стала ждать, тут слишком воняет. Если ублюдок захочет пришить обратно палец, то уложится в двенадцать часов со своим долгом.

Ник тяжело вздыхает, бросая тревожный взгляд на «ланчбокс». Переносной холодильник. Теперь ясно. Старая школа, проверенные методы, которые даже раздражения уже не вызывают, только усталость. И недоумение: с чего Алекс стал отправлять её на столь грязные делишки? У него что, нет более опытных шавок? Да десятки парней синдиката разобрались бы с задолжавшим денег наркоманом быстро и без нервов. Но надо посылать именно Эми, которая от волнения уже добивает первую сигарету в несколько затяжек, выдыхая струйкой дым в открытое окно. Джип выезжает на трассу, и впереди дорога в Браунвилль, где эту девчонку ждут с отчётом о работе. Опаздывать нельзя: виноваты окажутся оба. Рутина.

— Во времена правления Герра-старшего так не церемонились, — грустно усмехается Ник, напряжённо вглядываясь в дорогу — просто бесит глупая тишина. — Ты дала ему время, а ведь он и сам понимал, что за ним придут. Таких обычно кончали на месте, вот и всё.

— Много ты понимаешь в подпольном бизнесе, — Эми избавляется от окурка и с наслаждением откидывается на сиденье, выравнивая дыхание. А потом вовсе бесцеремонно забрасывает ноги на приборную панель, звеня замками, и невозмутимо убирает с лица непослушные волосы. — А как же его долг? Сорок тысяч сами из воздуха не появятся, от трупа их не добиться.

— Думаешь, их можно вытрясти из такого конченного героинового торчка? Они уже не люди. Это машины для добычи дозы, без эмоций и без разума. Твоя угроза только заставит его сбежать, а не вернуть деньги Боссу. Плевать ему на палец, хоть член отрежь, у наркоманов нет абсолютно никаких понятий, чувств, честности…

Он резко обрывает поток слов на полуфразе, задохнувшись от слишком ярко проступивших воспоминаний. Нервы обжигает, заставляя Ника дёрнуться, а во рту проступить отчётливую горечь. Саднит. Он думал, уже не может так ныть, но всё равно печёт и кусает изнутри, если начать об этом говорить. Эми вдруг поворачивает к нему голову, удивлённо подняв брови. На секунду он отвлекается от дороги, ловя внимательный, изучающий взгляд, в котором мелькает понимание. Чёрт. Когда сидит, вот так близко, маленькая и хрупкая, но в тоже время всегда готовая выпустить когти — так она слишком похожа на неё. На девочку, которую обязан был защищать, и не смог, проиграв порошку и шприцу без шансов на реванш.

— Ты и правда, очень хорошо с этим знаком, — задумчиво подводит итог Эми, продолжая столь пристально смотреть на него, что грозит спровоцировать аварию. Словно впервые за три недели работы видит в нём человека с внутренним миром, а не просто безликое существо в форменном костюме, призванное доставлять её задницу из точки «А» в «Б». От следующих слов Ник и вовсе крепко сжимает пальцы на руле, даже костяшки ломит. — Сам сидел на игле или…

— Или. Моя сестра Мэл умерла полгода назад от передоза, — слишком торопливо выпаливает он жгущие рот слова. Тут же закусывает губу от напряжения: слишком много усилий потребовала простая фраза, которую буквально заставляет себя произнести вслух. Думал, отболело. Но продолжает давить виной. Продолжает крутить тошнотой желудок при воспоминаниях об изломанном костлявом тельце и исколотых синих руках. Каждый день внушал себе: сделал всё, что мог. Три раза запирал её в клинике, но Мэл всё равно сбегала. Десятки, сотни внушающих прописные истины бесед и ультиматумов, и не меньшее количество смытых в унитаз доз. За каждую из которых теперь платит он, вынужденно работая на настоящую мразь. Только мразью он и мог называть Алекса, хотя бы за то, что его товар убил Мэл. Да, в словах Эми есть смысл: отдать долг за наркомана может только оставшийся в живых.

Но говорить об этом с практически посторонним человеком… Нет. Не правильно, не к месту, ни к чему вообще. Надеялся, что получится вспомнить Мэл, сыграв безразличие в голосе? Какая наивность.

— Не буду нести дерьма вроде «мне жаль», потому что ты знаешь, что мне нихера не жаль, — предельно честно и неожиданно тихо признаётся Эми, а затем словно ободряюще кладёт руку ему на плечо в странно тёплом, приятном жесте. — Я не могу искренне жалеть о смерти девушки, которой не знала. Но я в курсе, как хочется за наигранное сочувствие въебать человеку меж глаз. Так что нет — я не жалею ни тебя, ни её, — даже через ткань пиджака маленькая ладошка кажется ледяной. Амелия тут же снова тянется к пачке сигарет. Чёрт возьми, как же здорово, когда тебя понимают и не лезут на участки внутри, огороженные колючей проволокой. Ник не сдерживает короткой просьбы, вызванной признательностью за такое отношение: