Страница 1 из 3
Глава I. Виды и течения анархизма
Все многочисленные течения, так или иначе называющие себя «анархическими», можно разделить на два больших вида: индивидуалистический и социальный. И здесь встаёт большой вопрос. Это будет не «Что первично для человека? Личное или общественное?» А «Почему антагонистические направления объединены под анархической идеей? Что общего между ними?»
Поскольку первым человеком, назвавшим себя анархистом, был французский социолог и философ Пьер Жозеф Прудон, то первым течением, которое стоит разобрать более подробно, будет мютюэлизм. Он возник в первой половине XIX века и относится к коллективистскому анархизму. На тот момент для рабочих и ремесленников Франции «общества взаимной поддержки» (sociétés de secours mutuel) были единственной легальной формой объединения с целью отстаивания своих прав.
Прудон считал, что основной причиной социальной несправедливости в капиталистическом обществе является наличие частной собственности. Бедный человек – слаб, его эксплуатируют сильные, те, кто имеет собственность; тогда как у бедного нет ничего кроме своего труда. Так формируется зависимость (несвобода).
А свобода, по мнению Прудона, возникнет в тот момент, когда каждый член общества будет привносить одинаковый вклад в его развитие. Соответственно, вознаграждение за свой труд любой человек должен получать в зависимости от затраченного вклада.
Поскольку деньги делают людей зависимыми, то необходимо от них избавиться. Поэтому у Прудона и возникала идея организовать «Народный банк», который действовал бы по принципу натурального обмена. Например, сапожник захочет обменять свои сапоги на любой другой товар, который сможет предложить банку другой вкладчик. Стоимость сапог определяется как временем, затраченным на их изготовление, так и издержками производства. На сумму равную стоимости товара (пары сапог) приобретаются меновые свидетельства банка (боны), на которые уже можно выкупить другой понравившийся товар равный по стоимости. К сожалению, данный банк просуществовал всего пару месяцев. Он закрылся после ареста Прудона в 1849 г. и его последующих тюремных заключений.
Если рассматривать индивидуалистический анархизм, то необходимо остановиться на его истоках, а именно на эгоистическом учении младогегельянца Макса Штирнера. Важно учесть, что сам он никогда себя не называл себя анархистом, и слово «анархия» ни разу не упоминается в его трудах.
В своей работе «Единственный и его собственность» он рассуждает о свободах человека, о том, каким способом они приобретаются: «Дети не имеют права на совершеннолетие, потому что они несовершеннолетние: то есть потому, что они дети. Народы, не добившиеся полноправия, не имеют права на полноправие: выйдя из состояния бесправия, они приобретают права на полноправие. Другими словами, то, чем ты в силах стать, на то ты имеешь право. Все права и все полномочия я черпаю в самом себе. Я имею право на всё то, что я могу осилить. Я имею право низвергнуть Зевса, Иегову, Бога и так далее, если могу это сделать, если же не могу, то эти боги всегда останутся относительно меня правыми и сильными. Я же должен буду преклониться перед их правом и силой в бессильном „страхе Божием“, должен буду соблюдать их заповеди и буду считать себя правым со всём, что я ни совершу согласно их праву, как русская пограничная стража считает себя вправе застрелить убегающих от неё подозрительных людей, действуя по приказу „высшего начальства“, то есть, убивая „по праву“… Я только на то не имею право, чего я не делаю вполне свободно и сознательно, то есть на то, на что я сам себя не уполномочиваю» [15].
Из этих слов можно понять, что свобода есть преодоление отчуждения. Не будешь бороться – останешься в зависимости. Только так. Полноправным народом может стать только тот народ, который будет бороться против гнёта метрополии (здесь сразу вспоминается право народов на самоопределение в национально-освободительной борьбе, провозглашённое марксистами). Свободен только тот человек, который в состоянии принимать решения самостоятельно, а не «по указке» того или иного божества. Что касается права и высшего начальства, то здесь «красной линией» проходит мысль не о том, что они подлежат отрицанию и уничтожению. А то, что право и законы не всегда являются справедливыми, поэтому авторитет высшего начальства стоит ставить под сомнение, и принимать решения, желательно, собственным разумом.
Однако в теории Штирнера встречаются несколько противоречивых моментов. Во-первых, он выступал за сохранение частной собственности. Только не полученной «моральным правом» (здесь имеется в виду правом передачи по наследству), а добытой физической силой (отобранной или отвоёванной). Во-вторых, философ был неоднозначен по поводу места государства в обществе. С одной стороны, если каждый индивид будет жить автономно (обособленно, отдельно) друг от друга, то перестанет существовать как общество, так и государство в том числе. С другой стороны, Макс Штирнер утверждает следующее: если интересы индивида и государства совпадают, то нет никакой необходимости избавляться от государства. Напротив, там, где интересы государства и индивида разняться – следует убрать ненужный социальный институт. В-третьих, идея создания «союза эгоистов», где сплачиваются благодаря проявлению жестокости, даже сейчас звучит не просто противоречиво или даже странно, а просто-напросто как оксюморон (горький сахар, высоконравственная проститутка и т.п.).
Не спит анархическое движение и на территории Российской империи. А поскольку одной из особенных черт русского народа является коллективизм, то набирает наибольшую силу именно коллективистский анархизм. Его главный представитель, Михаил Александрович Бакунин, по сей день считается не только влиятельным революционным мыслителем нашей страны, но и признанным деятелем левых политических сил во всём мире.
Идеи Бакунина сформировались под влиянием движения народовольцев, выступавших за освобождение крестьянства от крепостной зависимости с предоставлением земли, а также ликвидацию абсолютной монархии. Конечно же, нельзя не отметить и влияние идей Прудона, с которым Бакунин познакомился, находясь в эмиграции во Франции. А «Манифест Коммунистической партии» был переведён на русский язык именно Михаилом Александровичем.
Пролетариат и крестьяне бедствуют. Их либо не слышат, либо делают вид, что не слышат, либо жестоко подавляют власть имущие, желая, как можно дольше сохранить привычный порядок вещей. Такое положение наблюдается не только в России, но и по всей Европе. Вне зависимости от того, управляет ли государством самодержавный монарх, прикрываясь божьей милостью, или же парламент в республике под маской «народного представительства» (на самом же деле, выполняя приказы и прихоти буржуазии).
Трудящиеся вынуждены подчиняться верхам. Но справедливо ли то, что большинство населения того или иного государства подчиняется меньшинству? Нет.
Так почему же рабочие и крестьяне терпят нищету и произвол из века в век? Почему никто не даст отпор дворянам и буржуям?
Давали и ещё как дают. Просто чаще всего восстания и бунты заканчиваются неудачно для разозлённого народа. Потому они так и называются, что не оканчиваются победой. А причиной этому являются те, кто исполняет роль заступников-охранителей кучки властителей. Это бюрократия, чиновники, полиция, жандармерия и армия.
Конечно, можно не доводить дело до кровопролития. Лучше всего держать массы народа необразованным говорящим скотом. С чем церковь справлялась в XIX веке вполне успешно.
Таким социальным институтам, как суды и законодательство (буржуазное право) также отведена антинародная задача. Потому что пишутся законы именно в интересах правящего класса, а судебная власть всячески старается их защищать.
У крестьянина русского и итальянского одни и те же проблемы: голод, нищета и помещики. Между французским и немецким пролетарием меньше различий, чем между их соотечественниками-капиталистами. «Французские работники были противниками войны, затеянной последним Наполеоном, и накануне этой войны они манифестом, подписанным парижскими членами Интернационала, громко заявили своё искреннее братское отношение к немецким рабочим: и когда немецкие войска вступили во Францию, они стали вооружаться не против народа германского, а против германского военного деспотизма» [1].