Страница 2 из 5
Вот в пламени неожиданно возник оловянный солдатик. Ветер принес к нему бумажную балерину. Розовая фигурка тотчас же запылала. И, сгорая, превратилась в Мать. Она наклонилась к кроватке маленького мальчика. Он раскинул ручки и что-то забормотал в бреду. Мать прикладывает к его лобику влажную тряпицу. Она плачет и крестится. Снова и снова начинает "Отче наш" и не может вспомнить слова молитвы.
А мальчик мечется в жару, и его окружают большие мыльные пузыри. Их оболочки переливаются всеми цветами радуги. Самый большой шар приблизился к Матери и с легким пшиком лопнул ей в лицо. От этого она быстро постарела и превратилась в Старуху: "Я довольна, сынок. Ты учись и ни о чем не думай. У меня все хорошо. В богадельне сытно кормят и топят в большие морозы." Красные, сморщенные от постоянной стирки, руки со вздувшимися венами теребят черную юбку.
По щеке Старика медленно ползут две слезинки.
– Мамочка моя. Гордая, заботливая. Ты никогда не унывала, а я… я даже не знаю, где твоя могилка… – Старик вздохнул и посмотрел на ладонь. – Давай прощаться, дружочек, – рука, помедлив, отдала огню последнюю реликвию. Листок молча вспыхнул. Самый маленький, он горел дольше всех. Но ничего не сказал. И уже в самый последний момент, когда горячая волна пробежала по сгорающим жилкам, он выпрямился…
– Можно мне сорвать листок на память? – Молодой человек показал на цветочный горшок.
– Вы хотите запомнить меня? – Кокетливо выдохнула пышная девушка с сонными глазами.
– От вас у меня останется билетик. Нет, этот листочек будет мне напоминать Венецию.
– Но ведь в Венеции нет деревьев! Как же можно напоминать то, чего нет? Купите лучше нашу керамику или стекло, – такого нет нигде. Или, на худой конец, подберите мишуру с маской, после карнавала они еще несколько недель будут валяться на улицах. – В глазах девушки было такое искреннее изумление, что молодому человеку, не осталось ничего, как объяснить свой поступок.
– Видите ли, – нервное лицо незнакомца порозовело от стеснительности, – я не слишком богат, чтобы купить ваше прекрасное стекло, а брошенная маска хранит чужую память. Этот листочек со временем засохнет. И тогда, глядя на его резную форму, я увижу необыкновенной красоты дворцы и дома на набережных, а эти линии, по которым сейчас бежит сок, помогут вспомнить каналы.
– С вонючей водой, – засмеялась красотка.
– А этого запоминать я не стану! – улыбка осветила глаза молодого человека. И девушка поняла, что она могла бы в него влюбиться, несмотря на бедную одежду, худобу длинного тела и некрасивое бледное лицо.
– Пожалуй, я сделаю это, – девушка притянула его к себе. – От Венеции, – плотоядно прошептал ее сочный рот. И сладкий долгий поцелуй оборвал дыхание молодого человека…
… Старик провел ногтем по своим губам, потом прижал их обеими руками и закрыл глаза…
– Стоит мне на секунду выпустить тебя из вида и вот оно! – Гневный коренастый парень готов был броситься на захватчика.
– Я… простите…
– Луиджи, – голос девушки был жарким. – Синьор – гость нашего города. У него даже нет денег на сувенир. Не будь скупым, – пусть у него останется мой поцелуй.
Луиджи смерил гостя недружелюбным взглядом и молча кивнул в знак согласия, хотя у него были явно иные представления о гостеприимстве.
– Не люблю я эти карнавалы, пора уже за дело приниматься, – проворчал он и припал к устам девушки, как страждущий в пустыне.
– Так я сорву его? – Робко подал голос молодой человек.
Синьорина попыталась показать глазами, что ей все равно, но кавалер знал толк в лобзаниях, – ресницы плотно сомкнулись, надолго спрятав любопытный зеленый свет. Молодой человек потоптался сконфужено, а потом воровато все-таки сорвал листок. Он хотел о чем-то спросить девушку, но вряд ли стоило дожидаться ответа, – скорее он доберется до места назначения, чем закончится этот последний карнавальный поцелуй. К тому же и ему перепало немного – самую малость. Но ему польстило, что судьба подарила такой сувенир.
Хмурое небо висело, словно рваная простыня, над померкшей предвечерней Венецией. Ветер яростно задувал и посвистывал в водосточных трубах. У городской заставы стоял почтовый дилижанс. Четверка лошадей лениво постукивала копытами по мостовой. Возница недовольно поглядывал на небо, – хорошо было бы успеть до дождя. Ночью трудно ехать по такой погоде, но, если повезет, можно удрать от нее, и оставить дождь в Венеции. Этот коренастый толстый увалень считал себя почтенным человеком и очень любил, когда его называли возницей. Не кучер какой-то, который знай себе погоняет лошадей, а уважительно – Возница.
Дилижанс должен быть в порядке, ведь путь предстоял неблизкий. Надо проверить подпруги, внимательно осмотреть колеса. Возница задумчиво постучал палкой по ободу и долго прислушивался к глухому звуку. А потом удовлетворенно хмыкнул, дескать, все в порядке, – молодец, телега!
Закончив с колесами, он принялся проверять двери. Но двери занимают его много меньше, – ведь они имеют отношение к пассажирам. А пассажиры – это не по его части. Вот с колесами все должно быть в порядке, мало ли какие затруднения возможны в дороге, – иная лотерея так выпадет, что лишь резвые ноги лошадей да крепкие колеса смогут отъединить жизнь от смерти. И, хотя все в руках провидения, но и осторожность с предусмотрительностью никогда в лишних не бегают.
Надобно заметить, что для посадки пассажирам было затруднительно добираться. Каретам в Венеции ездить неудобно, а к окраине города вечером на гондоле добраться мудрено, – последняя застава находится далеко от каналов. Когда в путь собирались знакомые, Возница подавал дилижанс поближе к городским дорогам. Но сегодня поездка может и не состояться. С утра не было продано ни одного билета, и Возница уже готов был расстроиться, тем более, что прямо над головой висели тяжелые низкие тучи. А это значило только одно, – дождь готов разразиться в любую минуту.
– Кому веселье, а мне сплошные убытки.
Всю карнавальную неделю дилижанс на Верону не ходил. Не очень-то по распутице покатаешься. Только это не самая большая забота, – просто, желающих отправиться в Верону не было. В Венецию на карнавал съезжались любители жарких праздников. Город любил и денежки, и праздных их хозяев. Но гонять порожняком неюного возраста карету было жалко, потому и заработка на проводах зимы не предвиделось никакого. Все эти обстоятельства и застыли на лице Возницы суровой и безрадостной гримасой.
– Господа! Пора отправляться! Дилижанс Венеция-Верона отходит через пять минут! Поторапливайтесь! Я никого ждать не буду.
На зычный крик к дилижансу приближается неброско одетый путешественник с небольшим саквояжем. Ему около 28-30 лет. Он осторожно несет на себе поцелуй самого красивого города. Возница делает вид, что не замечает молодого человека. И впрямь, мало ли ходит разного люда у городских ворот. На нем ведь не написано, что он спешит к отправлению. Вот и нечего заранее радоваться. Путешественник должен знать свое место. Коли собрался ехать, то будь добр, прояви почтение.
Возница выпрямился, а молодой человек, сняв шляпу, поприветствовал его. Сразу видно – иностранец. Они всегда медленно и тщательно подбирают слова. Да еще и говорят тихо, – поди разберись, чего им нужно. Возница не любил иностранцев. С ними не поговоришь о ценах на масло и видах на урожай. Однако, уже один пассажир. Только бы он оказался не последним.
– Любезный синьор! Скажите, пожалуйста, когда мы приедем в Верону?
– Господин иностранец, я не любезный синьор.
– Извините, я, как всегда, что-то напутал. Господин нелюбезный синьор, когда ваша замечательная карета прибудет в прекрасный город Верону? Теперь правильно?
– Фу ты, – угрюмо буркнул Возница. – С этими иноземцами просто беда. – Где ваш багаж? Имейте в виду, места мало.