Страница 2 из 19
– Благодарю. Доброго вечера, Петр Сергеевич.
– Спокойной ночи, господин Эминов.
У дела, которым в данный момент занимался Петр Сергеевич, не было никакой связи с его прежней профессией. Он был горным инженером из Москвы. Предположить его возраст было довольно трудно. Его волосы были поредевшими, но еще не тронутыми сединой, кожа была белой, а глаза голубыми. У него были тонкие пальцы. По размеренным, учтивым манерам было нетрудно определить, что происходил он из аристократической семьи.
Когда в 1920 году пал Севастополь, он проник на один из последних кораблей генерала Врангеля, отходящих от крымских берегов. Сеит однажды слышал от него, во время застолья, что больше всего он скучает по оставленным в России пожилому отцу и пианино. Петр Сергеевич никогда не говорил о женщинах. Возможно, он никогда не любил их, а возможно, расставание с женщиной ранило его так, что он не хотел говорить о прошлом.
Необходимо было снова найти себя и заново все начать. Сеит встал с кровати. Со стаканом и сигарой в руках он погрузился в кресло, стоявшее у окна. Доносившиеся голоса исчезали в сгущавшихся сумерках тишины весеннего вечера. Теперь он мысленно мог совершить путешествие в любое время или место, в котором хотел оказаться. Он закрыл глаза.
Действительно, интересно, какой же самый дальний год, до которого он мог дотянуться в своих воспоминаниях? До сегодняшнего дня он никогда об этом не думал. Был ли это праздник по случаю обрезания? Нет, нет, он мог помнить времена и гораздо ранние.
Внезапно комната наполнилась свежестью и зеленью высоких вековых чинар, кипарисов, дубов, сосен. И великолепный сад, сад его дома, который он помнил с детства, предстал у него перед глазами. Среди необъятной зелени, которая соединялась с лесом, он увидел своих братьев и себя… Как же они были веселы и беззаботны… Он начал мысленно размещать скамейки из кованого железа под большой чинарой. Столы, а на них холодные лимонады, печенье, чай в огромном серебряном самоваре…
Из одного из окон на верхнем этаже донеслись в сад волшебные звуки пианино, на котором мама играла очаровательный ноктюрн Шопена. Внезапно он увидел свою мать на широких мраморных ступенях у главного входа в дом. Молодая женщина, выходящая из широкой двери, украшенной витражным стеклом, спускалась по лестнице, придерживая подол платья. В тот момент, когда она вышла из тени листьев плюща и фиолетовых виноградных гроздьев, которые, обвиваясь, тянулись до второго этажа дома, на свет явились ее темно-синие глаза.
Всадник, въехавший в передний сад, в котором росли саженцы роз, слез с лошади и передал поводья управляющему.
Каким же молодым и красивым был его отец в те годы, когда надевал свою форму, украшенную медалями, и сапоги с иголочки, каким же величественным он был! Насколько же волновались все они при возвращении отца из Санкт-Петербурга! Мирза Эминов во время каждого приезда инспектировал имение и виноградники, а затем давал поручения управляющему и снова возвращался к семье. В его коротенькие визиты они слушали рассказы о том, как их отец совершал путешествия вместе с царем, об официальных парадах, в которых он участвовал, и о балах. Сеит слушал его, замирая, и мечтал о том дне, когда тоже станет офицером, как отец.
Он вспоминал о лете в Алуште, когда ему исполнилось двенадцать. Он вспомнил, как волновался перед обрядом обрезания, атмосферу праздника, царившую в доме, и подарки, которые он получал. Какое же огромное счастье подарил ему отец – черного-пречерного игрушечного пони. Еще – огромный сверток, который он открыл с восторгом и криками радости. Как же сильно он разволновался, когда он понял, что это – подарок царя Николая, как же было приятно почувствовать себя самым важным ребенком на земле. Он вспомнил лакированную черную шкатулку, на которой были нарисованы девушки и молодые люди под деревьями, и улыбнулся. Он помнил, как вращался и пел бронзовый петух на крышке, когда поворачивался ключ, и словно бы видел волшебную шкатулку перед собой. Интересно, нашел ли ее кто-нибудь? Да нет! Должно быть, шкатулка давно сгнила под деревом в Алуште. Кто знает!
Но это уже было давно. Сейчас ему хотелось подумать о том, что было потом. Итак, середина лета 1905 года. В то лето вместе с отцом они отправились из Алушты в Петербург, и Сеиту на мгновение показалось, что это было вчера. Он с наслаждением вспоминал дни, когда он вместе с отцом бродил по особняку, разглядывая все новое, что попадалось на глаза. Дом в Коломне, старые слуги, полковник Моисеев, его чудесная жена Ольга, несчастная, безнадежная красота вдовы отцовского друга Евгения, льняные волосы ее детей-сирот, погодков, их глаза облачно-голубого цвета оживали у него перед глазами.
Училище и тамошняя форма, так похожая на форму отца. Одиночество и тоска по отцу.
Вернувшись с Русско-японской войны, отец сказал ему: «Сынок, не спеши в жизни ни чему-либо радоваться, ни чему-либо огорчаться».
Теперь Сеит лишь горько усмехнулся, откинув голову на спинку кресла и выдыхая в воздух кольца сигарного дыма. Насколько отец был прав! Разве не для того, чтобы испытать его, его жизнь сменялась радостью и печалями?
Однако один период, хоть и короткий, был окрашен волнением, наслаждением, воодушевлением, следовавшими одно за другим. Те годы были периодами самых свежих надежд и бесконечных ожиданий, связанных с будущим. Он запомнил день выпуска из училища, когда он надел форму поручика. Тот день запечатлелся в его памяти словно фотография из далекой эпохи, черты которой еле видны сквозь завесу времени.
За соревнования по верховой езде он, юноша – один из лучших юнкеров, – получал награды, которые ему вручал лично царь. Но дороже всех остальных наград для него были часы в золотом футляре, украшенные царской монограммой и драгоценными камнями. Он соскучился по приятному звуку, который эти часы издавали в начале каждого часа. А сейчас кто знает, для кого эти часы отсчитывают время? Прошло совсем немного времени с того дня, когда он был вынужден продать их вместе с орденами на рынке Капалычарши. Интересно, на чей палец ушло фамильное кольцо Эминовых с сапфиром и бриллиантом, которое отец вручил ему на двадцатилетие?
Он провел рукой по лицу, словно хотел прогнать груустные мысли. Внезапно перед глазами начали появляться приятные воспоминания. Неужели этот мужчина с уставшей душой, который сидел сейчас здесь, в этом кресле, был тем самым молодым кавалеристом, поручиком Эминовым? У того было столько надежд, столько ожиданий от будущего… У нынешнего рвется каждая нить, за которую он держится, а душа готова в любой момент отделиться от тела.
Последний год, который он вспомнил, – 1916-й. Санкт-Петербург и Москва, усыпанные снегом. Его мысли вернулись к тому вечеру, когда мятежная его душа впервые натолкнулась на то, что не в состоянии была понять. Неужели действительно позади осталась та ночь, когда он встретил свою настоящую любовь, голубые глаза которой сверкали стыдливой горячностью, белая кожа – чистотой, а светло-русого цвета волосы, обрамлявшие красивое лицо, гармонировали с нежными губами, которые застыли от смущения? Та девушка шестнадцати лет, в самом расцвете красоты и юности, с которой он еще не был знаком, заставила его сердце трепетать при первой их встрече. Александра Юлиановна Верженская из Кисловодска… Маленькая Шура. Милая прекрасная Шура. Она наполнила жизнь Сеита горячим желанием, скрытым за непосредственностью. И вот сейчас она плыла по Босфору на корабле, который следовал в Париж. Она уходила, забрав с собой все снега Москвы и Санкт-Петербурга, звуки колоколов, мелодии вальсов, запах свежих виноградных лоз с виноградников Алушты, ветер с берегов Крыма, пахнущий морской водой. Интересно, собирается ли она хранить эти воспоминания, собирается ли вспоминать о тех моментах, которые они провели вместе, или развеет их по ветру на новых берегах, к которым плывет?
Глубоко вздохнув, он поднялся, и отзвук его вздоха растаял у него на губах. На сердце было неспокойно. Что бы он ни делал, как бы ни старался вспомнить былое, он всего-навсего вновь возвращался к последнему дню. Невозможно спастись от прошлого.