Страница 4 из 6
В субботу утром она спустилась в холл ко времени молитвы. Ее спросили, останется ли она на молебен или нет. Она ответила, что будет делать то же, что и все, а затем спросила, может ли она почитать, и сказала, что когда-то все знала, но теперь почти забыла. Тогда ее спросили, молилась ли она сегодня, на что она ответила, что ей не было позволено этого. А на вопрос, привычно ли для нее молиться дома, ответила, что не имеет на это достаточно времени. Тогда кто-то сказал ей, что если ей не позволено молиться или что-то подобное, что слышат уши, то она может молиться тайно, в сердце и душе. И начал разъяснять ей, что Бог воспринимает внутренние вздохи и стоны сердца ровно так же, как самые громкие крики из уст. Тут с ней внезапно случился припадок с мучениями более сильными и странными, чем когда-либо прежде. А когда ее унесли, то припадок продолжался и нарастал все время молитвы, хотя она слышать ее не могла. Неистовые ее крики, визг и непрерывное чихание неоднократно вынуждали прерывать молитву, что сильно впечатлило всех присутствовавших. Когда молитвословие закончили, она, со вздохом вытирая глаза, пришла в себя, став такой же, как и все, будто с ней ничего не происходило.
Она спустилась к обеду, и с началом молитвы ее снова прихватило (как обычно), хотя стоит сказать, что больше страдала молитва, чем она сама, но всем было нехорошо. Во время обеда ее прихватывало, и с ней порой случались забавные припадки. То ее руку проносило мимо еды, а то еду мимо рта, дразня и не позволяя попасть в рот, отчего она то улыбалась, а то сильно смеялась. И среди прочего стоит отметить, что, будучи в припадке, она выглядела более милой и радостной, чем когда пробуждалась от него. Впрочем, вид ее, мучимой даже в очень слабой мере, огорчал любого. Вне припадка или очнувшись от него, она выглядела как все.
Наконец господин Гилберт Пикеринг вспомнил примету, опробованную в Варбойс, согласно которой, если взять кого-то из детей в припадке и отнести на примыкающий к дому церковный двор, то он тотчас пробудится. Если же отнести обратно, то станет как прежде, а если вынести наружу, то придет в себя. В доме же ребенка немедленно прихватывало. И это было проверено так часто, что может считаться доказанным. Поэтому мы решили поступить так и сейчас, взяли девочку и вынесли из дома. Она немедленно выздоровела. Но в доме ее прихватило опять.
Впрочем, уверенность вскоре подвела нас (поскольку Сатана исключительно непредсказуем), хотя на протяжении трех дней, если ее в припадке выносили из дома, то он покидал ее и не возвращался, пока ее не приводили обратно. Тогда мы радовались, воздавая великую хвалу Богу за такое временное избавление детей. В связи с этим у присутствовавших возник вопрос, что думать о происходящем. Некоторые говорили одно, другие другое. В конце концов решили, что этому Духу не было поручено досаждать ей за порогом, поскольку он всего лишь раб злого замысла, который его сдерживает. Подобно тому, как Ангел Божий сказал Лоту: «Я не могу сделать дела, доколе ты не придешь туда» [Быт. 19:22], – так и ангелы Сатаны не могут выйти за пределы своих поручений. Но как только такое мнение оформилось и было высказано, описанная примета немедленно дала сбой. Теперь, наоборот, когда она была за порогом, то вопила, и можно было подумать, что ее рвет на части и вконец изничтожает, что изумляло и пугало более, чем при виде ее.
Будет слишком долгим описывать все хитрости и коварства Сатаны в искажении и покорении частей и сочленений этого дитя, но про некоторые новомодные проделки того, кто является князем мира сего и зачинщиком новых манер, следует сообщить.
Далее следуют наблюдения за определенные дни.
С 16 февраля до 26-го [1590 г.] ее прихватывало обычно по пять или шесть раз в день, бывало по десять, иногда дважды, а то и раз, но не до ночи. 17 февраля она постоянно прерывисто задыхалась, а на вопрос о причинах ответила, что ее к этому принуждают. Затем она пыталась бороться с этим, закрывать рот и сопротивляться, но удержаться не могла, пока, в конце концов, после длительной борьбы и состязания, не победила, но не ранее, чем услышала в ушах, что этот Дух, как мы и думали, был духом воздушным. Он входил с дыханием и выходил через него. Это был обычный признак ее пробуждения от припадка и выздоровления, когда она растягивала руки, часто и долго вздыхала, слегка протирая глаза. И как только она прекращала вздыхать, то тогда можно было считать, что она очнулась от припадка.
26 февраля она читала и пела псалмы, чувствуя себя хорошо весь день вплоть до вечера, когда у нее случился припадок. Она, в ужасе и слезах, стала кричать о вышеупомянутой мамаше Сэмуэл, что та засовывает ей в рот мышь, а то и кошку, лягушку, и иногда жабу, хлопая в ладоши перед своим ртом. Внезапно в этом кошмаре она вырвалась из рук, которые ее удерживали, и выбежала в дверь в другую комнату, где ноги вдруг ей отказали. Она была подхвачена той, что следовала за ней, продолжая кричать про мышь: «Мамаша Сэмуэл, я не буду твоей мышью!» После этого она вообразила, что мышь находится у нее в утробе.
27 февраля она чувствовала себя в целом хорошо, но была в припадке весь день. Она бодрствовала, но при каждом втором слове кивала, будто ее клонило в сон. Многократно, и с едой во рту, и когда делала что-то, она кивала головой и так клонила ее ниже и ниже с каждой минутой. Это состояние дремы, будто во сне, но без сна, продолжалось почти два дня.
28-го, если прежде ее выгибало назад, то теперь согнуло вперед, притягивая к земле, будто вставая на голову и выворачивая руки назад. И если кто-то пытался выпрямить ее, она орала на присутствующих, опасаясь, что ее суставы разорвутся. И никто не решался силой изменить ей стойку.
1 марта во время обеда она вдруг начала очень болезненно чихать. Чихала почти сорок раз кряду и так быстро, что невозможно было сосчитать. Из-за этого у нее пошла кровь носом и горлом. Ночью, будучи в постели, она впала в припадок более жестокий, чем все прежние. Проливая слезы со всхлипами и вздохами, жалостливее которых трудно вообразить, плача и не имея возможности успокоиться (ее рассудок был полностью парализован), она говорила, что теперь ведьмы убьют ее отца, изничтожат ее со всеми сестрами. Это продолжалось более двух часов, после чего у нее во сне случилось сильное кровотечение: не менее пинты вылилось из ноздрей и рта.
Проснувшись утром, она ничего не помнила, даже того, что вообще шла кровь. 2 марта все припадки у нее были веселыми, исполненными, как часто случалось, задорного смеха, такими грубыми и чрезмерными, что если бы они были осознанными, то за них было бы стыдно. Они состояли из легких шуток и веселых проказ собственного изобретения, вынуждающих всех вокруг и ее саму сильно смеяться. В этом приступе она выбрала одного из своих дядюшек, чтобы поиграть в карты. Желая положить припадкам конец, [он согласился,] и они стали играть. Вскоре после принесли книгу и положили перед ней, отчего ее немедленно отбросило. Как только книгу убрали, она тут же выправилась и продолжила игру. Это проверялось и подтверждалось несколько раз.
Во время игры в карты ее глаза были почти полностью сомкнуты, но скрытно кое-что подсматривали. Она видела карты, но ничего более; она узнавала своего дядю, но никого другого; она слышала его и отвечала, но только ему; она замечала, когда он нарушал правила игры и крал ее фишки или карты, но любой другой мог вытащить их из ее рук – она бы ничего не увидела и не почувствовала. Порой она выбирала кого-то другого, кого видела и слышала: иногда маленького ребенка, но не более чем одного на один припадок.
5 марта она впала в горестное состояние и очень захотела домой к отцу.
Шестого числа [марта] в Тичмершскую рощу прибыл один из людей ее отца, которого она часто просила, чтобы отвез ее к родителю в Варбойс, говоря, что знает, что как только они пройдут полпути, ей станет лучше. Желая это проверить, он повез ее на лошади в Варбойс. И едва отъехав на дальность полета стрелы, на берегу пруда она очнулась, удивляясь, где она, и ничего не понимая. Однако как только лошадь повернули обратно, она немедленно снова впала в припадок. Это было неоднократно проверено и доказано и может считаться неопровержимым. Спустя три дня и позднее, когда ее доставляли к этому пруду (поскольку многое гости хотели видеть ее вне припадка и в добром здравии), она пробуждалась и чувствовала себя хорошо, но лишь только ее лицо оборачивалось вспять, ее прихватывало снова.