Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 15

– А Залман на тебя похож?

– Очень. Он упертый, никого не боится и не любит просить.

– Это я уже поняла. Внешне он на тебя похож? Как он вообще выглядит?

Интересно, почему женщинам всегда важно знать, кто как выглядит, а главное – какое это имеет значение? Я задумался. Мы, все шесть старших братьев, похожи на отца и друг на друга. У нас у всех квадратные лица с холодными серыми глазами, тонкими губами и тяжелой нижней челюстью. Последнее было как раз виднее всего у меня и у Залмана, потому что я брился, а у него по молодости на лице еще ничего не росло. Залман был невысоким, худеньким, с идеально прямой спиной и перемещался как тень – быстро и тихо. Я же габаритами напоминал промышленный холодильник и мог бы служить живой иллюстрацией к поговорке «Слон в посудной лавке».

Я продолжал рассказывать, а когда дошел до фразы «Я никогда его не бил», гверет Моргенталер засмеялась звонким девичьим смехом – так, что слезы на глазах выступили.

– Шрага, ты не перестаешь меня умилять. Да разве в этом дело?

– А в чем же? Неужели он меня так ненавидит за то, что я перестал соблюдать? Бина у нас тоже благочестивая, но ей же это не мешает.

– Вот именно, – уже серьезно заговорила гверет Моргенталер, прикуривая очередную сигарету от субботней свечи. – Дело не в соблюдении и не в том, кто кого бил или не бил в детстве. Залман завидует тебе здесь и сейчас.

Любимый сын директора коллеля, гений изучения Торы, гордость йешивы завидует отступнику, способному только таскать тяжести на стройке в компании гоев и других таких же отщепенцев. Интересная, конечно, мысль.

– Вот подумай, – продолжала гверет Моргенталер. – Судя по твоим рассказам, твой брат ведет достаточно аскетичный образ жизни, мало ест, мало спит и все время учится. Он усвоил, что его будут любить только за успехи в изучении Торы, и готов костьми лечь, чтобы этого добиться. Пойми, Шрага, для него изучение Торы – это средство, а не цель. Если бы он действительно находил в этом радость, он бы жил спокойно и ко всем бы относился нормально, как та же Бина, например. И вот приходишь ты, не учишься, соблюдаешь абы как, а тебя все равно все любят. Как после этого твой брат должен к тебе относиться, если тебе даром достается то, чего он не может добиться, занимаясь по двадцать часов в сутки?

– Гверет Моргенталер, вы строите свою догадку на вещах, которые еще нужно доказать. Вы знаете, как с ним носится вся йешива? Его даже ребе принимал. А от меня люди на улице шарахаются и плюют вслед.

– А дома? Кого дома больше любят?

Я задумался. Выходило, что меня.

– Вот видишь, – правильно истолковала мое молчание гверет Моргенталер. – Значит, с одной из своих догадок я попала в точку. Твой брат не глуп и наблюдателен. Думаешь, он погружен в изучение Торы и не замечает, что мать собирает и заворачивает перекус тебе на стройку, а не ему в йешиву? Что, когда Бина гладит одежду, твои вещи она складывает отдельно, чтобы ты их не искал, а все остальные братья должны искать свое в общей куче? Что малыши виснут на тебе и слушаются тебя с первого слова? Думаешь, ему легко жить в комнате с четырьмя младшими, или сколько их там, и каждый день в разных вариантах слышать, что Шрага самый лучший брат на свете?

– А йешива? Ведь он там окружен такой любовью и таким почтением.

– В йешиве любовь условная, и твой брат это понимает. Если завтра появится какой-нибудь другой мальчик, который будет более успешно изучать Тору, твой брат потеряет свою корону будущего гаона[29] и останется не у дел. А любовь и уважение к тебе матери и младших – это вещи неразменные. Твое место в их сердцах не сумеет занять никто. Кстати, я могу быть неправа, но, возможно, именно поэтому твой отец не предпринимает никаких решительных шагов, чтобы изгнать тебя из общины. Он боится, что твоя мать и все дети, кроме Залмана, просто уйдут с тобой и будут жить хоть в караване. Представляешь, как он будет опозорен? Уважаемый человек, а не может удержать жену и детей в повиновении.

Я невольно улыбнулся, представив себе эту картину.

– Ну хорошо, если Залману так важно, чтобы его любили дома, почему он ничего для этого не делает? Почему он всех игнорирует и в упор не замечает?

– А ты делал все, что ты делал, для того чтобы тебя любили?

– Да нет, конечно.

– Так почему?

– Не знаю. Мне не пришло в голову, что в моей ситуации можно вести себя как-то иначе.

– Ну вот ты сам себе и ответил. Тебя всегда будут любить просто за то, какой ты есть, а Залманом будут почтительно восхищаться с большого расстояния, пока не появится другой объект для восхищения. Он тебе завидует, но не может себе в этом признаться. Я уверена, что он придумал для себя какую-нибудь отмазку в стиле «зелен виноград».

– При чем тут виноград? – удивился я.

– Есть такая история про лису, которая, не имея возможности добраться до винограда, сказала: «Все равно он зеленый и кислый». Скорее всего, твой брат тратит много сил, чтобы убедить себя, что ты – грубое животное целиком во власти своих инстинктов, что ты перестал соблюдать исключительно для того, чтобы есть свинину и спать с женщинами, и что мать и младшие дети тянутся к тебе, чтобы тоже увязнуть в грехах. А так как сам он никого не любит, он даже не делает попытки их от этого удержать.

– И что мне с ним делать?

– А что с ним нужно делать? Ты его что, боишься?

– Уже нет.

– Ну и пусть живет как хочет. Не забывай, сколько ему лет, у него еще есть много времени, чтобы поумнеть. И потом ты, кажется, говорил, что его уже сватают.

– Ну, сватовство можно бесконечно долго обсуждать, прежде чем оно состоится.

– Так вот, пока вы живете в одном доме, можно попробовать снять напряжение.

– И как?

– Постарайся не тыкать его носом в свое превосходство. Ты действительно превосходишь его по всем статьям, так не торжествуй над ним, а пожалей его. Глядишь, и злиться перестанет.

Не могу сказать, чтобы я пришел в восторг от этого совета. Если Залман не может найти утешение и радость ни в изучении Торы, ни в любви к близким, то я ничем не могу ему помочь. А перестраивать ради него отношения с остальными – это выше моих сил. Задолго до этого разговора я пытался уговорить маму и Бину не делать ради меня лишней работы, но безрезультатно. Они в один голос твердили, что им это в радость. Если Залман позиционирует себя как взрослого человека, знатока Торы, который вправе нам, грешным, указывать, что запрещено, а что нет, то с его стороны было бы странно ожидать, что я буду его жалеть и подстраиваться под бзики в его голове. Он не маленький ребенок, не уже на три четверти слепая Риша. Из-за болезни она вела себя немножко по-детски, могла подойти и обнять меня, чего здоровая девочка ее лет, конечно, никогда бы не сделала. Так как я должен себя вести, чтобы Залман перестал меня ненавидеть? Оттолкнуть мать, и Бину, и Ришу? А не слишком ли он много хочет? Он вообще понимает, что посягает на самое светлое, что у меня есть в жизни? Я ему устрою демонстрацию превосходства. Да, я сказал демонстрацию превосходства, а не драку. Хоть бы его уже посватали поскорее, что ли. Вот «повезет» бедной девушке.

Я рассказал про Нотэ и получил такой же подробный, но гораздо более дельный совет. Подкладывая мне в тарелку третий кусок орехового торта, гверет Моргенталер высказалась в том смысле, что Нотэ надо отвести к врачу проверить щитовидку и вообще проверить на любую болезнь, от которой в организме замедляются какие-то процессы. Если он не болен – оставить в покое.

– Я уже не в первый раз повторяю тебе, что все люди разные. Я вполне допускаю, что Нотэ не такая сильная личность, как ты, или Залман, или ваш отец, но это не повод его презирать. Не дави на него, Шрага, не кричи, не строй его, как сержант новобранца. Он не скажет тебе ни слова поперек, просто у него все силы будут уходить на сопротивление. Он действительно начнет болеть, причем серьезно. Оно тебе надо? Тебе для полного счастья не хватает в жизни третьего инвалида, забота о котором на тебя же и упадет? Он может казаться тебе тюфяком и лентяем, но, кто знает, может быть, он думает над открытием, за которое его будет благословлять все человечество? Я понимаю, что тебе не до человечества, тебе надо выживать и тащить на себе весь этот кибуц, но я призываю тебя понять, что ты не изменишь Нотэ до тех пор, пока он не будет готов измениться сам.

29

Гаоны – духовные лидеры еврейского народа, бывшие высшим авторитетом в толковании Талмуда и применении его принципов при решении галахических вопросов (конец VI – середина XI века).