Страница 13 из 32
Наступила ночь. Мура, утомленная дорогой, уборкой и массой новых впечатлений, заснула, едва только опустилась на постель. Но Кирилл не мог уснуть. Сегодня он еще частный человек, ничем фактически не связанный с тою новою жизнью, которая ему предстоит, а завтра начнется его служение. Он против всякого желания мысленно проверял свою готовность приступить к этому служению. Он не знал еще, что́ собственно преподнесет ему жизнь и в каких формах он выразит свое воздействие на нее. Примеров перед его глазами не было. Были примеры совсем другого рода.
Традиция духовного звания, сколько ему было известно, состояла в постоянной борьбе с прихожанами из-за дохода. Прихожанин норовит дать поменьше; духовенство мало обеспечено и вынуждено драть побольше. Больше заработать, получше устроиться, обеспечить семейство – вот неизбежные его задачи.
Душа Кирилла возмущалась при мысли о такой программе. Удастся ли ему провести свою? Удастся ли ему возбудить к себе доверие в прихожанах? Не станут ли они смеяться над ним? Ведь традиция вырабатывалась веками. К дурному люди привыкают так же, как и к хорошему. Устанавливалась она дружными усилиями многих поколений, которые действовали в разное время, повсеместно, но все в одном и том же направлении. А он один хочет поднять меч против всей этой несметной рати, против ее векового дела.
Сквозь открытые окна в комнату западал бледный луч месяца: с деревни доносился отдаленный лай собак; сторож проснулся и прозвонил двадцать ударов. Мура сквозь сон спросила его, почему он не ложится спать.
– Ночь больно хороша. Не спится, – ответил он, и мысли его перешли на Муру.
Вот она спит беззаботно – молодая, полная жизни и здоровья. И она любит его искренно, и сердце у нее доброе. И вот, имея около себя такое существо, может ли он сказать, что он не один? Станет ли она ободрять его, помогать ему? На эти вопросы, которые пришли ему в голову в такой ясной форме в первый раз, он не мог ответить. Это дурно, что они раньше не сговорились. Бог знает, чего она ждет и что может случиться.
– Ложись спать, Кирилл! – полураскрыв глаза, промолвила Марья Гавриловна.
И Кириллу показалось, что это как бы ответ на его сомнения. Нет, с этой стороны ему нечего бояться. Она любит его. В нем сосредоточены все ее радости. Ну, значит, она будет идти с ним рука об руку, что бы ни случилось.
На другой день уже в девять часов сторож явился к ним и объявил, что в церкви дьяк и дьякон дожидаются отца настоятеля.
– Да и тытарь17 пришел, только вот отца Родиона нет. Может, прикажете известить их?
Но Кирилл счел своим долгом лично навестить отца Родиона. Он надел рясу и велел сторожу вести его к священнику.
Отец Родион жил в собственном доме, который построил, как он объяснил, для того, чтобы после его смерти было где главу преклонить вдове и дочерям, которых у него было полдюжины. «А то ведь ежели в церковном доме, так сейчас приедет новый и на улицу их выгонит». Поэтому он свою половину церковного дома великодушно уступил товарищу. Дом его стоял неподалеку от речки, отдельно от крестьянских хат, и отличался от них размерами, черепичной крышей и желтыми ставнями.
Отец Родион находился в томительном состоянии духа. По правилам ему следовало первому пойти к настоятелю и представиться. Но так как настоятель этот был «молоденек», а он, отец Родион, пятнадцать лет уже славил Господа в чине иерейском да почти столько же в меньших чинах, то самолюбие не позволяло ему этого. И знал он, что ежели настоятель пришлет за ним, он в конце концов должен будет пойти, и все-таки не двигался с места.
Приход Кирилла вывел его из затруднения.
– Пришел представиться вам, отец Родион. Зовут меня Кириллом, а по фамилии Обновленский, – сказал Кирилл.
– Оно бы следовало, чтобы я вам представился, отец Кирилл, потому вы есть настоятель!..
– Ну, какое тут в деревне настоятельство?! – простым и искренним тоном сказал Кирилл. – В товарищи меня возьмите, вот и все!..
– Оно конечно. Так бы и следовало!
– Так и будет! – подтвердил Кирилл. – Куда мне в настоятели, когда я и служить-то как следует еще не умею!
Отец Родион вел себя сдержанно и говорил с расстановкой, обдумывая каждое слово. Кто его знает, что он за птица. Говорит-то он хорошо, а как до дела дойдет, неизвестно, что будет. В виде меры предосторожности он для этого случая и рясу одел самую поношенную и обтрепанную, хотя была у него новая, хорошая ряса. Пусть не думает, что он нажил тут деньги: пожалуй, еще сократить его вздумает.
Они с четверть часа поговорили о разных общих предметах. Отец Родион спросил, правда ли, что Кирилл первым магистрантом академию кончил. Кирилл ответил.
– А что же вас, позвольте спросить, в деревню заставило поехать? Удивительно это!
– Здоровье! – ответил Кирилл. – Здоровьем я слаб, и город мне вреден.
«Не стану я объяснять ему. Не поймет, пожалуй», – подумал он, глядя на пухлое лицо отца Родиона с довольно-таки тупым выражением.
– Ага, это действительно, что деревенский воздух поправляет человека! – сказал отец Родион и подумал: «Оно как будто не видно, чтобы здоровье его было плохое».
Во всяком случае, после короткого разговора его недоверие к новому товарищу значительно смягчилось. «Что ж, может, он и чудак, а сердцем добр и не фордыбачит18, носа не задирает». Но у него был наготове один вопрос, который должен был послужить самым верным пробным камнем. И когда они поднялись, чтобы идти в церковь, он сказал:
– Вот что, отец Кирилл, дабы не было никаких недоумений, надо бы спервоначалу изъяснить касательно доходов.
– А что, собственно, отец Родион?
– Насчет дележа. У нас так: две копейки идет священникам, а третья на остальной причет.
– Ну что ж, коли это обычай, я нарушать его не стану.
– Так-то так! А вот касательно этих двух копеек, которые вот на священников идут… Как с ними быть?
– С ними? А, разумеется, пополам делить!
«Нет, он таки хороший человек! Истинно хороший! – подумал отец Родион. – Отец Мануил, так тот себе большую долю брал… А ей-богу, он таки хороший человек».
И с этого момента взгляд отца Родиона просветлел, движения сделались более свободными и речь потекла живее.
– Уж вы извините, отец Кирилл, семейство мое я вам впоследствии представлю, потому оно в настоящее время не в порядке! – сказал он, и после этого они отправились в церковь.
Луговская церковь оказалась зданием старинным. Ее невысокие своды были черны от сырости и кадильного дыма, иконы до такой степени стерты, что различать на них лица могли только коренные прихожане луговской церкви. Все здесь требовало капитального ремонта, начиная с дырявого, двадцать лет не крашенного пола, паникадила с позеленевшими от времени подсвечниками и кончая самой церковью. Притом же церковь была очень невелика, не больше как душ на триста.
– И то пустует! – с сожалением заметил отец Родион.
У самого входа с правой стороны на возвышенном месте перед стойкой стоял тытарь – приземистый, широкоплечий мужик с короткой седоватой бородой, с тщательно смазанными церковным маслом и прилизанными волосами. Он был в цветной узорчатой жилетке, в ситцевой рубашке, широких штанах, однако ж городского покроя, и без сюртука.
– Карпо Михайлович Кулик, наш церковный староста! – отрекомендовал его отец Родион. – Один из наиболее почтенных поселян. Имеет достаток. Три сотни овец и прочее.
Кулик наклонил голову и подставил ладони для получения благословения. Кирилл благословил его молча.
– Трр-етье трр… – начал было Кулик, но никак не мог выговорить всю фразу.
– То есть третье трехлетие он тытарем служит, – пояснил отец Родион. – Он заика! – прибавил он; а Кулик отдернул шелковый платок, покрывавший стойку, и глазам Кирилла представился целый ряд систематически разложенных кучек восковых свечей разного калибра, от самого тоненького, двухкопеечного, до полтинничных – свадебных. Было очевидно, что Кулик недаром прослужил три трехлетия в должности тытаря и, во всяком случае, научился в порядке содержать свечной стол.
17
Тытарь (искаж. ктитор) – церковный староста.
18
Фордыбачить – возражать, дерзко противоречить.