Выжившим

День прошел на удивление спокойно. Никто не задевал его в столовой, никто не грозился оторвать башку. Карла сделала вид, что не было истеричных сообщений и встретила Томми с улыбкой. Алекс корпел над школьной спортивной колонкой.

Минди, пробегая мимо, успокоила Томми – твою роль статуи никто не занял, Попугайчик, репетиция завтра.

Кит Хогарт поздоровался кивком головы.

Все прекрасно, Томми, расслабься. Твоя болезнь принесла уйму пользы – все они остыли и забыли о планах мести и личных разборках.

Аллея закончилась. Томми вышел на улицу, параллельную Школьной. Здесь тоже было тихо. Пара магазинчиков с пропыленными чайниками на витринах, солнечные холодные блики на стеклах, засиженных мухами еще до пришествия Христа.

Припаркованные машины пусты и выглядят сонными. Дорогу неторопливо переходила кошка в красном ошейнике. Это был старый район города, окруженный со всех сторон шумными центральными артериями. Маленький островок тишины. Кое-где даже сохранилась брусчатка.

Томми остановился, наклонился и потрогал гладкие булыжники. Теплые.

Наверное, по ним ездили еще двуколки, а какая-нибудь дама в платье цвета молодой травы восседала на них, придерживая рукой развевающуюся вуаль. С ней, конечно же, сидела негритянка-нянька с узелком, в котором бережно хранился обед леди – медовые лепешки и изюм.

Или не двуколки? Двуколки это, вроде бы, коляска, пассажир которой одновременно и возница…

Томми подошел к витрине магазинчика, заглянул внутрь. Он увидел гигантский чугунный утюг и ворох старых открыток.

Здесь город чувствовался – его настоящая душа и плоть. Живая, дышащая. Не плотина гордость города, не закованная в бетон река, не уродливый консервный завод, а такой вот маленький магазинчик, давно превратившийся в квартирку, где обитает человек, забывший о том, что он когда-то был продавцом. Отсюда и нужно начинать.

– Попугайчик!

Томми резко развернулся.

Ему еще не было страшно потому что голос он узнал – это голос Кирка Макгейла, парня, который в одиночку никогда никого не трогал.

Кирк предпочитал участвовать на вторых ролях, а вне таких стычек он не казался плохим – здоровался, улыбался, шутил.

Если рядом нет ублюдка, который заразит Макгейла жестокостью, он безопасен.

Ублюдок был. Берт Моран топал через дорогу, прищурившись. Макгейл шел рядом, счастливо улыбаясь. Следом за Мораном почти вприпрыжку бежал Алекс.

Увидев его, Томми вздохнул с облегчением. Может, Митчеллу удалось усмирить порывы Морана, и все обойдется?

Эта мысль не дала ему позорно бежать. Томми остался стоять у витрины, только рука, сжимавшая куртку за воротничок, похолодела и взмокла.

Сердце неприятно колотилось.

Моран и Макгейл, перейдя дорогу, закружили вокруг Томми двумя сытыми акулами. Сожрать сразу – не их стиль, лучше дергать по кусочку.

– Говорят, тебя не пускают в церковь, Митфорд?

– А за что его не пускают в церковь, Берт?

– Господь проклял педиков, Макгейл, я читал Библию и знаю, о чем говорю.

– Черт, Митфорд, как ты мог отвернуться от Господа нашего ради того, чтобы подрочить своему дружку?

Томми поднял голову и попытался увидеть лицо Алекса, но тот стоял боком и курил – в открытую курил на улице. Впервые.

– И ты, сраный педик, считаешь, что можешь швырять свою картошку в человека и католика?

– Он это сделал, Моран? – деланно удивился Макгейл. – Я бы тоже не пустил его в церковь.

– Пойдем. – Моран протянул руку, вцепился в ворот футболки Томми и потащил его в узкий переулок, заставленный мусорными баками.

Томми не пришло в голову кричать. Он был зол, зол до тошноты и красных чертей в глазах.

Обкатанная тактика Алекса – хочешь подружиться с человеком – выверни наружу все грязное белье его врагов и обсуди в деталях.

Томми много раз это наблюдал, но не мог подумать, что когда-нибудь Алексу понадобится применить эту тактику против него, Попугайчика.

«Суки, – решил он про себя, – взять бы всех и…»

Дальше не думалось. Перед глазами плыло и кружилось, ноги дрожали.

– Я обещал показать тебе перехват! – крикнул Моран Алексу, загораживающему выход из закоулка-тупичка. – Вот тебе и перехв-а-а…

Он не договорил, наклонился, уперся в землю покрепче и вдруг рванулся с места со скоростью и тяжестью пушечного ядра.

Томми показалось – еще быстрее и тяжелее. Его подкинуло вверх, затылок проехался по стене с эффектом крупной терки и овоща. Но это было меньшее из зол.

Плечо Берта Морана, самого крупного и безжалостного полузащитника футбольной команды, ударило Томми под солнечное сплетение.

Моран не торопился отступать. Он несколько секунд вдавливал Томми в стену, а когда отошел, Томми повалился на землю и забился в тщетном желании сделать вдох.

Ни вдоха, ни выдоха. Томми дергался на земле, извивался, пытаясь хоть как-то протолкнуть в легкие хоть глоток воздуха, но его легкие отказывались расправляться.

Удар, сбивающий с ног огромных парней в полной спортивной защите, пришелся в ничем не защищенное тело.

Макгейл засмеялся – это Томми расслышал. Он корчился, бился, пытаясь спасти свою жизнь, и не заметил, как Моран стащил с него джинсы, а Кирк сдернул футболку, не заметил, что Алекс исчез, а в узкий проулок снова заглядывает солнце.

Он хрипел и терял сознание, когда его приподняли и свалили в мусорный бак, словно мешок гнилой картошки.

Лязгнула крышка, под Томми что-то лопнуло и обдало вонючей жижей, обертки и пакеты накрыли его с головой, и через долгие секунды наконец-то удалось вдохнуть нестерпимую вонь тухлятины, блевоты и протухших яиц.

Он долго приходил в себя. Снаружи было тихо – Моран и Макгейл ушли, и все-таки Томми не мог собраться с силами и вылезти из бака. Его все еще трясло, каждый вдох отдавался болью, по затылку катились липкие струйки крови.

Идти было некуда и незачем. Томми свернулся на разорванных мусорных мешках и попытался сдержать слезы: стало еще хуже, снова перехватило дыхание.

Куда идти в таком виде? Как добраться домой?

И все-таки он выбрался, потому что больше не мог терпеть жуткую вонь. Его одежды в переулке не оказалось. Томми ощупал ладонью спину, посмотрел на пальцы – мутная оранжевая жижа. С волос капало. Несколько бутылочных осколков вонзились в предплечье. Томми выдернул их, и полилась кровь.

Одежда, телефон, книги… где все это?.. Томми нашел только куртку. Она валялась смятой в углу, за одним из баков.

Надеть ее и побрести домой в трусах, весь обмазанный дерьмом?

Лучше бы Моран насрал мне в рот, в отчаянии подумал Томми. Так хоть можно было проглотить и хрен кто заметит…

Наконец-то полились слезы – злые, отчаянные слезы. Томми побрел к бакам, откинул крышку и заглянул внутрь. Они наверняка выбросили все его вещи сюда. Не ходить же с ними по городу.

Он вытащил один пакет, потом второй, потом еще три, и уже забыл, зачем роется в мусоре, просто бездумно разорял бак, расшвыривал пакеты, банки, бутылки и газетные свертки. Из обувной коробки, упавшей на землю, выскочила наружу мертвая полуразложившаяся кошка. Наверняка рыдающему ребенку было сказано, что она похоронена по всем правилам…

До дна Томми добраться не смог.

Он вытер пятерней вспотевшее лицо, и запах тухлятины стал невыносимым.

– Черт! – выкрикнул Томми, хватаясь окровавленными руками за мокрые волосы. – Твою же мать!

Вот тебе и весна, Томми, вот тебе и – успокоились. Залезай в бак обратно, жри обкусанные гамбургеры с кислой скользкой котлетой, живи на помойке.

Ты не можешь вернуться домой.

Ни в коем случае.

Мама скажет: Томми, я же тебя предупреждала, почему ты меня никогда не слушаешь? Ох, Томми, ты та-ак меня расстроил. Мне становится плохо, Томми.

У меня будет инфаркт. У меня больное сердце. У меня собрание!

Ты сделал это специально, Томми?

Услышав ровное гудение хорошо отлаженного мотора, Томми забился в угол, еле дыша. Только бы никто не увидел. Пусть лучше найдут тут труп через пару недель, но только не напоказ перед всем городом, пожалуйста.