Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия

– Что с тобою, о Саваб?

– А что с тобою, о Кафури? – отвечал один из двух других.

– Разве не бывали мы тут в ночное время, – продолжал первый, – и не оставляли ворота отворенными?

– Да, – отвечали второй, – ты совершенно прав.

– Ты посмотри, – снова сказал первый, – ворота заперты и заложены.

В ответ на это третий раб с заступом и с фонарем, по имени Бакхит, сказал:

– Какие вы глупые! Точно вы не знаете, что хозяева садов ходят из Багдада сюда, и когда ночь застает их здесь, то они входят на это кладбище и запирают за собою ворота, боясь, чтобы негры, подобные нам, не схватили их и, изжарив, не съели[166].

– Ты совершенно прав, – отвечали другие, хотя ты и глупее нас обоих.

– Вы не верите мне, отвечал он, – а вот поверите, когда мы войдем на кладбище и кого-нибудь найдем там, а я вам скажу, что если кто-нибудь там был, то, увидав фонарь, он, наверное, забрался на вершину пальмового дерева.

Ганем, услыхав эти слова раба, подумал: «Какой догадливый этот раб! Накажи Аллах негров за их хитрость и низость! Сила и власть только в руках Бога всемогущего, всесильного! Что избавит меня от этой опасности?»

Негры, которые несли ящик, сказали негру с заступом:

– О Бакхит, перелезь через стену и отвори нам ворота, так как мы устали, тащивши этот ящик, и если ты отворишь нам ворота, то мы дадим тебе одного из захваченных нами людей и превосходно зажарим его для тебя, так что из него не пропадет ни одна капля жира.

– Я боюсь всего для меня непонятного, – отвечали негр с заступом, – поэтому нами нужно бросить ящик за ворота, так как сюда нам велено принести его.

– Если мы его бросим, то он расколется, – отвечали ему другие негры.

– Боюсь, – проговорил он, – чтобы за стеной не оказалось разбойников, которые убивают людей и берут их имущество. Награбив, они, вероятно, заходят сюда и затем делят между собою награбленное.

– Ах ты, дурак! – вскричали другие. – Да разве они могут войти сюда?

Они поставили ящик и, переправившись через забор, отворили ворота, в то время как третий раб Бакхит ждал их с фонарем в руке и с корзинкой, в которой лежал гипс. После этого они, приперев ворота, сели, и один из них сказал:

– О братья мои, мы устали от ходьбы, от ноши, от отпиранья и запиранья ворот и от того, что теперь уже полночь. Тяжело будет нам рыть могилу и закапывать этот сундук; поэтому присядемте тут часа на три и отдохнемте, а затем встанем и примемся за дело. А пока каждый из нас должен рассказать какую-нибудь историю или то, что с ним случилось, от начала до конца.

Таким образом негр с фонарем начал первый рассказывать свою историю, но эта история оказалась такой, что повторить ее здесь невозможно, после чего второй раб рассказал следующее:

История раба Кафура

– Знайте, о братья мои, что я начал себя помнить, когда мне было восемь лет; я имел обыкновение говорить рабовладельцам одну ложь в год, вследствие чего они поссорились, и хозяин мой, рассердившись на меня, отдал меня маклеру, для того чтобы он выкрикивал:

– Кто хочет купить этого раба с его недостатком?

– Что же у него за недостаток? – спрашивали у него,

– Он говорит одну ложь в год, – отвечал он.

Один купец подошел к маклеру и сказал ему:

– Сколько предлагают за этого раба с недостатком?

– За него предлагают пятьсот серебряных монет.

– Себе можешь взять из платы двадцать монет, – отвечал купец.

Маклер свел его с рабовладельцем, которому он вручил плату, а меня тот же маклер проводил в дом купца, где получил свою условленную плату.

Меня одели в приличную одежду, и я прожил у него благополучно остаток года, до начала Нового года. Год был отличный, плодородный, и купцы начали задавать поочередно пиры. Наконец, наступил черед и моего хозяина, и он задал пир в загородном саду. Как он, так и другие купцы отправились туда, и хозяин взял все, что ему было нужно из съестного и вина, и они ели, пили и веселились до полудня, когда хозяину моему что-то понадобилось из дому и он крикнул:

– Эй ты, раб! Садись на мула и привези мне от хозяйки такую-то вещь, только скорее.

Я тотчас же повиновался и отправился в дом; но, подъезжая к дому, я стал кричать, проливать слезы, вследствие чего обитатели квартала, старые и молодые, собрались около меня. Жена моего хозяина и дочери его, услыхав мои крики, отворили двери и стали спрашивать, что со мною.

– Хозяин мой, – отвечал я, – сидел вместе со своими приятелями под старой стеной, которая на них обрушилась; и когда я увидал, что с ними случилось, я тотчас же вскочил на мула и прискакал сюда, чтобы сообщить о несчастии.

Жена и дети, услыхав об этом, закричали, разорвали на себе одежду, стали бить себя по лицу, так что все соседи сбежались к ним. Хозяйка же перевернула всю домашнюю обстановку вверх дном, сбросила полки, разбила ставни, окна и вымазала стены краской индиго и сказала мне:

– Горе тебе, о Кафур! Иди сюда и помоги мне разбить этот шкап и выбросить китайский фарфор.

Я подбежал к ней и вместе с ней ломал полки, шкапы и разбивал все, что на них стояло, пробегал по террасам и бросал все, пока в доме не осталось ничего строго, и все время кричал:

– О хозяин мой!

Хозяйка вышла с открытым лицом, в сопровождении мальчиков и девочек, и, подойдя ко мне, сказала:

– Иди, о Кафур, впереди и покажи нам то место, где погиб твой хозяин под стеной, для того чтобы мы могли достать его тело и, положив его в гроб, перенести домой и приличным образом похоронить.

Я пошел впереди, крича: «О, хозяин мой!» – а они все пошли за мною с открытыми лицами и головами и кричали:

– О несчастье наше! О горе наше!

И в целом квартале не осталось ни единого мужчины, ни единой женщины, ни детей, ни девушек, ни старухи, которые не последовали бы за нами и не приняли бы участия в нашем горе. Таким образом прошел я с ними по всему городу, и на вопросы встреченных они отвечали им то, что слышали от меня, и народ восклицал:

– Сила и власть в руках Аллаха всемогущего, всесильного! Мы пойдем к вали и сообщим ему о случившемся.

Когда вали сообщили печальное известие, он тотчас же сел на мула и взял с собою работников с топорами и корзинами, и все толпою двинулись за мною.

Я шел во главе, рыдая, крича и посыпая пыль себе на голову, и ударяя себя по лицу. Подойдя к пирующим в саду и увидав своего хозяина, я закрыл лицо руками и закричал:

– О госпожа моя! Кто пожалеет меня после того, как ее не стало! Лучше бы мне погибнуть вместо нее.

Когда хозяин мой увидал меня, он страшно смутился и побледнел.

– Что с тобой, о Кафури? – сказал он, – и что это за стенание? Что скажешь ты нам?

– Когда ты послал меня домой, – отвечал я, – чтобы взять то, что тебе нужно, я отправился, а войдя в дом, увидал, что стена гостиной обрушилась, и вся комната рухнула на хозяйку и ее детей.

– И неужели хозяйка не спаслась? – спросили они.

– Никто не спасся, – отвечал я, – и прежде всех скончалась старшая дочка.

– А младшая дочка спаслась? – спросил он.

– Нет, – отвечал я.

– А что же сталось с мулом, на котором я ездил? – вскричал он: – уцелел ли он?

– Нет, хозяин, – отвечал я, – так как стены дома и стены конюшен погребли все, что жило в доме, погребли даже овец, коз и кур, и все они превратились в окровавленные массы под развалинами, никто, никто не спасся!

– А старший сын мой? – спросил он тогда.

– Никто не спасся, – отвечал я ему. – На месте не осталось ни дома, ни обитателей его, и никаких следов их; что же касается до овец, коз и кур, то кошки и собаки, вероятно, теперь съели их.

Когда хозяин выслушал меня, у него потемнело в глазах, и он потерял всякое сознание и не мог держаться на ногах: силы изменили ему, и спина согнулась; он разорвал свои одежды, стал рвать себе бороду и бить себя в лицо, сбросил с головы своей чалму и бил себя по щекам до тех пор, пока не пошла кровь.

166

Трудно сказать положительно, следует ли это понимать как шутку, но в Каире до сих пор рассказывают, что рабы, которых приводят туда, оказываются иногда людоедами, и в доказательство этого приводят рассказ, что недавно один ребенок был съеден своей черной кормилицей.