Страница 65 из 74
Нур-Эд-Дин вернулся к своей рабыне. Тревога его усилилась, но она сказала ему:
– Не говорила ли я тебе, о господин мой, что они ничего для тебя не сделают?
– Клянусь Аллахом, – отвечал он, – никто из них не показался даже мне.
– О мой хозяин, – продолжала она, – продай всю обстановку, которая имеется у тебя в доме, и живи на вырученные деньги.
Он послушался ее совета и продал все, что у него было, и, прожив все, он снова пришел к Энис-Эль-Джелис.
– Ну, что же нам делать теперь? – сказал он.
– Вот мой совет, о господин мой, – отвечала она, – отправляйся сейчас же на рынок и возьми меня с собой, чтобы продать; ведь ты знаешь, что отец твой купил меня за десять тысяч червонцев. Может быть, Господь сподобит тебя продать меня хоть за часть этой цены. Если нам суждено жить вместе, то мы непременно встретимся.
– О Энис-Эль-Джелис, – отвечал он, – мне трудно расстаться с тобой даже на один час.
– И мне это тоже не легко, – отвечала она, – но нужда не ждет.
Он взял Энис-Эль-Джелис и со слезами, струившимися по щекам его, повел ее на рынок, где и передал маклеру, сказав:
– Знай цену той, которую ты пустишь в продажу.
– О господин мой, Нур-Эд-Дин, – отвечал маклер, – такой товар не забывается. Ведь это Энис-Эль-Джелис, которую отец твой купил за десять тысяч червонцев?
– Да, это она, – отвечал Нур-Эд-Дин.
Маклер пошел к купцам, но увидал, что они еще не все собрались. Он подождал полного сбора, и когда торги были полны продающимися рабынями – турчанками, гречанками, черкешенками, грузинками и абиссинками, и все купцы были в сборе, он встал и закричал:
– О купцы, о богачи, все, что вы видите, ровно ничего не стоит! Не все продолговатое – банан, не все красное – мясо, не все белое – жир, не все красноватое – вино, не все бурое – финики! О купцы, это драгоценная жемчужина; ей нет цены, но все же скажите, что можете вы предложить за нее.
Один из купцов отвечал:
– Могу предложить четыре тысячи пятьсот червонцев.
Случилось, что на этом рынке был визирь Эль-Моин, сын Савия; увидав стоявшего тут Нур-Эд-Дина, он подумал: «Что ему тут надо, если ему не на что купить рабыню?»
Он осмотрелся кругом и, выслушав выкрикивание маклера, продолжал размышлять так: «Надо думать, что он разорился и пришел продавать свою рабыню. Если это так, то я более, чем доволен!»
Он позвал маклера, который, подойдя к нему, поцеловал прах у ноги его.
– Я желаю приобрести ту рабыню, которую ты только что восхвалял, – сказал визирь.
Маклер, не смея противоречить ему, привел рабыню и поставил ее перед ним, а визирь, увидав ее и заметив, как она статна и изящна и как нежно говорит, был от нее в восторге и сказал маклеру:
– До чего дошла сумма, предлагаемая за нее?
– До четырех тысяч пятисот червонцев, – отвечал маклер.
Купцы, услыхав разговор, не осмеливались предлагать что-либо выше этой суммы, а все отступили, зная, каким жестоким человеком был визирь. Эль-Моин, сын Савия, взглянув на маклера, сказал ему:
– Что же ты стоишь? Отведи эту девушку в сторону, я беру ее за четыре тысячи пятьсот червонцев и дам еще пятьсот в твою пользу.
Маклер подошел к Али Нур-Эд-Дину.
– О милый господин, – сказал он ему, – рабыни этой ты лишился даром.
– Отчего? – спросил Нур-Эд-Дин.
– Мы открыли торги на нее, – отвечал маклер, – с четырех тысяч пятисот червонцев, но тиран Эль-Моин, сын Савия, явился на торги, увидав девицу, пленился ею и сказал мне: «Спроси у хозяина ее, согласен ли он отдать ее за четыре тысячи пятьсот червонцев и пятьсот червонцев тебе». Я уверен, что он догадался, что рабыня принадлежит тебе; и если он даст тебе плату за нее сейчас же, то это будет особенная милость Господня. Но я его знаю и думаю, что он напишет тебе записку к какому-нибудь из своих агентов, и скажет им, чтобы они не платили тебе ничего; почему всякий раз, как ты будешь приходить за деньгами, они будут говорить тебе: «Завтра мы заплатим». Таким образом, они будут тянуть и, несмотря на свою гордость, откладывать со дня на день. Когда же ты очень надоешь им, то они скажут тебе: «Покажи нам твою записку», и лишь только возьмут в руки бумагу, как тотчас же разорвут ее в мелкие клочья. Так ты и лишишься платы за твою рабыню.
Услыхав эти слова маклера, Нур-Эд-Дин сказал ему:
– Что же мне делать?
– Я дам тебе совет, – отвечал маклер, – и если ты послушаешь его, то тебе будет лучше.
– Что же это такое? – спросил Нур-Эд-Дин.
– Приходи ко мне сейчас же, – отвечал маклер, – пока я стою посреди рынка, возьми от меня рабыню и дай ей пощечину, сказав при этом: «Вот тебе! Я исполнил данную мною клятву и привел тебя на торг, чтобы маклер объявил о продаже тебя». Если ты так скажешь, то, может быть, обманешь этим и его, и народ, и все поверят, что ты пустил ее на продажу только для того, чтобы исполнить клятву.
– Это добрый совет, – сказал Нур-Эд-Дин.
Таким образом, маклер вернулся на свое место и, взяв за руку рабыню, сделал знак визирю Эль-Моину, сыну Савия, сказав:
– Вот сейчас пришел ее владелец.
Али Нур-Эд-Дин, подойдя к маклеру, вырвал от него рабыню и, ударив ее по щеке, сказал:
– Вот тебе! Я привел тебя на продажу, чтобы исполнить свою клятву. Иди домой и вперед слушайся меня. Мне не надо за тебя денег, и продавать тебя я не намерен; если я продал свою обстановку, продал все, что у меня было, то все это ничто перед той ценой, какую ты стоишь.
Когда визирь Эль-Моин, сын Савия, увидел Нур-Эд-Дина, он крикнул ему:
– Вот я тебя! Разве у тебя осталось что-нибудь для продажи или для купли?
И он бросился к нему, чтобы наложить на него руки. Все купцы обратились к Нур-Эд-Дину, которого они любили, а он сказал им:
– Я таков, каким стою перед вами, а его жестокость все знают.
– Клянусь Аллахом, – вскричал визирь, – что не будь вас, я убил бы его.
Все купцы знаками и глазами показали друг другу свои намерения и сказали:
– Мы не станем вмешиваться в ваши дела.
После этого Али Нур-Эд-Дин тотчас же подошел к визирю, сыну Савия, а Нур-Эд-Дин были человек храбрый, и, сдернув его с лошади, бросил на землю. В этом месте мяли глину[153], и визирь упал как раз в нее, а Нур-Эдн-Дин стал бить его кулаком и попал в зубы, вследствие чего борода его окрасилась кровью. С визирем было десять мамелюков; когда они увидали, что Нур-Эд-Дин делал с их господином, они все схватились за эфесы своих мечей и готовы были броситься на него и изрубить его в куски, но народ сказал им:
– Это визирь, а это сын визиря, и, может быть, они помирятся друг с другом, а вы возбудите неудовольствие и того, и другого; или как-нибудь нечаянно ударите вашего господина и за то подвергнетесь самой позорной смерти; поэтому всего лучше не вмешивайтесь в это дело.
Али Нур-Эд-Дин, перестав бить визиря, взял свою рабыню и вернулся домой.
Визирь, сын Савия, тотчас же встал, и одежда его, бывшая прежде белого цвета, теперь окрасилась в три цвета: в цвет грязи, в цвет крови и в цвет золы. Увидав себя в таком виде, он взял круглую циновку[154] и навесил ее себе на спину, а в руку взял два пучка грубой травы[155] и пошел к дворцу султана, где остановился и стал кричать:
– О царь веков, меня обижают!
Его привели к царю, который, внимательно посмотрев на него, увидал, что это его визирь, Эль-Моин, сын Caвий.
– Кто тебя обижает? – спросил он.
Визирь стал кричать и стонать и проговорил следующие стихи:
153
Под этим выражением надо подразумевать место, где мяли глину для построек, тем более, что арабские постройки делаются из мятой глины с четвертой частью извести и затем из золы и щебня.
154
Этого рода циновки делаются из пальмовых листьев, и на подобных циновках сидят бедняки
155
Эта трава, вроде нашей осоки, покрывает все поемные места в Египте, и ее употребляют для плетенья грубых циновок. Визирь, взяв циновку и сухой травы, хотел показать этим, что он унижен до положения рогожника.