Страница 13 из 21
Даже на Дальнем Востоке, где англо-французская эскадра под командованием адмирала Дэйвиса Прайса вроде бы не должна была встретить никаких осложнений на пути к Петропавловску-Камчатскому, – преимущество в силах подавляющее! – номер не прошел. Единственный фрегат «Аврора» и береговые батареи, состоявшие из пушек времен Степана Разина, оказались непреодолимым барьером для доблестных слуг британской короны, коим пришлось после нескольких неудачных попыток штурма снять осаду Петропавловска и убраться восвояси из Авачинской бухты.
Интересно, что «Аврора» была направлена на Дальний Восток больше с дипломатической, чем с военной, миссией – защищать суверенные права России в тихоокеанских водах и раскланиваться с японскими «добрыми соседями» («эра Мэйдзи» тогда еще не наступила, и с японцами пока что можно было о чем-то договариваться). Капитан-лейтенант Иван Изыльметьев повел свой 44-пушечный фрегат вокруг Южной Америки, обогнул мыс Горн и в апреле 1854 г. бросил якорь в порту Кальяо (Перу). Здесь уже торчали два фрегата англо-французской эскадры, которые недвусмысленно намеревались либо навязать Изыльметьеву неравный бой по выходе из гавани Кальяо, либо задержать «Аврору» в порту на неопределенное время «до выяснения обстановки», т. е. захватить. Изыльметьев, таким образом, попал в ситуацию, весьма сходную с той, в которой оказался крейсер «Варяг» полвека спустя.
Однако он вышел из положения с исключительным мастерством, полностью посрамив «наследников Нельсона». Спустив семь шлюпок, он под прикрытием густого тумана сумел ночью отбуксировать фрегат с внутреннего на внешний рейд (кто знает, может быть, Изыльметьев в детстве внимательно наблюдал, как черный кот на белом снегу подкрадывается к птичкам на расстояние прыжка), поднял паруса и ушел в море. Что произносили друг другу поутру бравые союзники, английский адмирал Прайс и французский адмирал Депуант, можно представить – фрегат взял да и растворился! А когда мощная эскадра адмирала Прайса из 6 кораблей вошла в августе 1854 г. в Авачинскую бухту, она встретила дружеский привет в виде залпов «Авроры». Провал всех планов высадки десанта привел адмирала Прайса в такое смятение, что он покончил с собой.
За оборону Петропавловска Изыльметьев был произведен в капитаны 2-го ранга и награжден «Георгием» 4-й степени. Но это не было окончанием смелых походов «Авроры». Война-то продолжалась! И в 1855 г. Изыльметьев и его команда снова отличились в бою с английской эскадрой в бухте Де-Кастри (Амурский залив). Опять наш Иван опозорил «наследников Нельсона», за что был произведен уже в капитаны 1-го ранга.
Так что, кроме занятия Севастополя (французскими силами), англичанам нечем было похвастаться. Но и здесь викторианские стратеги не могли гордиться даже чужими успехами. Как подметил наш писатель и историк Валентин Пикуль, Луи-Наполеон вызвал гомерический хохот в Петербурге и всех дипломатических салонах Европы, пожаловав маршала Пелисье титулом герцога Малахова. Где ему, болезному, было знать, что знаменитый курган под Севастополем стал именоваться Малаховым в память об основателе дешевого кабака, открытого у подножия кургана неким Ваней-забулдыгой, большим любителем возлияний на лоне природы!
Осенью 1855 г. русские войска покинули Севастополь, но во всей России тогда можно было схлопотать по физиономии, сказав, что Севастополь пал. «Севастополь не пал! – доходчиво объясняли утирающему кровавые сопли. – Он лишь нами оставлен!». И при этом, безусловно, подразумевалось, что возвращение исконно русских крымских земель – всего лишь вопрос времени.
Но – сопли соплями, а условия Парижской конвенции, определившей устройство послевоенной Европы, были для России позорно-унизительными. Александр II, заняв трон батюшки, не перенесшего крымского позора, первым делом поставил вопрос о коренном пересмотре внешней политики. При этом ему пришлось преодолевать истерики достопочтенной матушки, вдовствующей императрицы Александры Федоровны, кричавшей: «Как ты собираешься управлять страной дураков и воров без верных слуг отца – Клейнмихелей и Нессельроде!» Александр, как известно, дал исторический ответ, показавший, что на престол пришел все-таки русский царь, несмотря на отягощенную наследственность: «Батюшка был гений, потому мог себе позволить окружать трон остолопами. А я не гений – мне нужны умные люди…». И он передал внешнеполитический портфель своему тезке Александру Михайловичу Горчакову, сумевшему вернуть все потери Крымской войны без единого выстрела.
Прелюдией к этому явился знаменитый визит Тьера в Царское Село 24 сентября 1870 г. после катастрофы Седана и пленения прусскими войсками Луи-Наполеона. Одетый весь в черное (но не по случаю гибели многих тысяч французов под Седаном, а по причине кончины любимой тещи), Тьер с порога возопил: «Спасите Францию от поругания!». «Садитесь, – вежливо пригласил Горчаков. – Францию может спасти только Франция! Но ваши поражения опечалили всех в России, и мы с тревогой взираем на возрастание немецкой мощи». Тьер, несмотря на истерику, не забывал дипломатии: «Если Россия возглавит политику мира в Европе, властолюбию Берлина будет положен конец. А Франция обладает еще немалым источником сил и богатств, чтобы стать приятной союзницей Великой России…» При этом в речи Тьера явно прослушивалась прописная буква в слове «Великой». «Ах, – отвечал Горчаков, – если бы эти речи да слышать от Франции раньше…»
Горчаков тем самым напомнил прохиндею Тьеру о пушечных выстрелах перед Домом Инвалидов в Париже, возвещавших о подписании мира в Европе после Крымской войны. Луи-Наполеон тогда лопался от гордости, представляя себе, что он отомстил за своего великого дядюшку, прах которого покоился в том самом Доме Инвалидов.
Но конкретные условия мира были почти полностью продиктованы не Францией, а Англией. Аппетиты англичан простирались не только на черноморские военно-морские базы и верфи, но и на Кавказ и все побережье Черного моря вплоть до устья Кубани. Глава британской делегации лорд Кларедон выставил ключевым аргументом удержание русской армией турецкой крепости Карс: «Англия согласна воевать с Россией еще хоть сотню лет, но никогда не уступит русским обладание крепостью Карс!»
Граф Орлов, представлявший Россию, не поддался на провокацию – все прекрасно знали, что Карс вовсе не принадлежит Англии, и трагическая патетика Кларедона – не более чем пускание пыли в глаза для увода разговора в сторону от главных тем. «Насколько я Вас понял, – предельно вежливо обратился он к лорду, – турецкая крепость Карс крайне необходима Англии для безопасности британской короны?»
Возникла пауза, продемонстрировавшая несусветную глупость заявления Кларедона. Даже турецкий визирь Али-Паша – лицо самое что ни на есть заинтересованное – не нашел, что сказать. За него опять же высказался Кларедон: «Мы отлично сведущи в том, что Кавказ – это открытые ворота в Индию!»
Само собой – в огороде пышным цветом расцвела бузина, срочно сообщайте здоровье киевского дядьки! Орлов, почувствовав, что перехватил инициативу, пригвоздил Кларедона к стенке: «Зачем же Вы, милорд, обладая Индией, так хотите колотить стекла в русских окошках?»
Ловко задуманный британцем ход с розыгрышем вроде бы беспроигрышной карты Карса провалился. После этого наезды на Орлова по поводу всего кавказского побережья были отвергнуты даже главными британскими союзниками. Граф Валевский – министр иностранных дел Франции – был родным сыном Наполеона I. Но он никогда не забывал, что его матерью была Мария Валевская – полячка и российская подданная, недаром он с гордостью носил ее фамилию и титул. (А какой пленительный образ графини Валевской создала Беата Тышкевич в фильме «Марыся и Наполеон»!) И Кларедон обескураженно услышал реплику Валевского: «Не делите, милорд, то, что Вам не принадлежит…»
Несмотря на все старания Орлова, условия мира были оскорбительными для России. Побережье Кавказа отстоять удалось, даже остров Змеиный, позволяющий заткнуть устье Дуная, остался в наших руках. Но! – мы не имели права ни держать военный флот на Черном море, ни строить его. Путь в Средиземное море через Босфор и Дарданеллы был для нас наглухо закрыт.