Рядом с вами

Потом родились у нас подряд четверо младших. Приключений хватало с лихвой. Но чуть что – мы обращались за помощью к матушке, и все оборачивалось наилучшим образом. Вот хотя бы тот случай взять, когда я последнюю, Саломе, рожала. Что-то пошло не так. Чувствую, мне все хуже и хуже. Ползаю за врачом и умоляю его так, как ребенок конфету клянчит, давление мне измерить. А ему плевать, только отмахивается: «У вас все хорошо». Деньги свои уже взял, остальное ему по барабану.

Заур красный, взъерошенный под окном роддома бегает и кулаком оттуда грозит: «Не дай Бог с моей женой что-нибудь случится, я с тобой потом разберусь!» А я уже приготовилась умирать. Представила себе душераздирающую картину, что будет в этом мире без меня: мой муж сопьется, а дети станут босяками. Сижу и плачу из-за своей впечатлительности. Тут дверь открывается и заходит матушка (догадался Заур самую умную вещь сделать – ей позвонить). Села она рядом со мной и говорит: «Тебе никакая операция не понадобится, все будет хорошо». И правда, все потом ее молитвами обошлось.

Таких историй у нас было вагон и маленькая тележка. То проблемы с домом, то осложнения у детей – всего не упомнишь. Но стоило позвонить ей и попросить помолиться, как все тут же налаживалось.

А так на нас даже самые близкие люди смотрят как на ненормальную, безответственную парочку. Для всех неразрешимый ребус: зачем надо было заводить кучу детей в нестабильной стране?

Тем более, зная, какой тяжелый и бескомпромиссный характер у Заура, не понимают, как я с ним до сих пор не развелась.

Взять хотя бы вопрос одежды. Когда я была беременной вторым, Торнике, понадобилось мне куда-то съездить по одному важному делу. Заур, что называется, рогами уперся:

– Я тебя никуда в джинсах не повезу! Или – или.

Пока я спорила и доказывала, что прилично, а что нет, он молча завел машину и уехал. С тех пор пришлось мне на брюках поставить крест.

Или взять, к примеру, воскресный поход в церковь. Как бы я ни ныла, что устала и мне лень вставать на час раньше, он и слышать ничего не хочет: воскресную службу пропускать нельзя.

И я через «не могу» начинаю собираться. Ему-то что, стоит себе в церкви весь в молитвенном настрое, ну максимум возьмет на руки самую младшую, а остальные меня поминутно дергают: то им одно надо, то другое.

Или вот еще причина для споров. У Заура с работой то пусто, то густо. Он может, например, кому-то деньги пожертвовать, не думая о завтрашнем дне. Я с ним ругаюсь:

– Так нельзя, у тебя пятеро детей! Надо все рассчитывать.

То ли он на Бога надеется, то ли живет эмоциями – не поймешь. Не любитель разговаривать. Пожаловалась я как-то матушке на Заура: рычит он на меня постоянно, все время меня контролирует и мораль читает. И вообще, я никакой любви от него не чувствую.

А она только отмахнулась, сказав что-то в таком роде: слова, мол, ветер, если б ты знала, в какую горячую калошу я сажаю своих послушниц, чтобы они были еще лучше! Так что делай свое дело и не забивай голову ерундой.

Вот что значит духовный человек. А то ходит тут моя подруга, эмоции разбрызгивает:

– Как можно так жить, он тобой как хочет, так и крутит! Ты и так с этими детьми, как солдат сил быстрого развертывания, на себя в зеркало лишний раз посмотреть не успеваешь. А твой феодал еще мораль читает: «Утренние молитвы читала или нет?»

Это она как-то наш разговор застала, не так поняла, вот и клеймит теперь Заура «православным тираном» и всяким таким. Хорошо, что она все остальные его выходки не видела.

Я ей пыталась объяснить:

– Ты хочешь – верь, хочешь – нет: если я завожусь и утреннее правило не прочту, у меня весь день наперекосяк идет.

Но она свое твердит:

– Надо звонить в «горячую линию» по насилию в семье. Не семнадцатый век! Нельзя мужиков на голову сажать!

Вот и делись после этого с подругой. Ей я стараюсь говорить, что у нас все прекрасно. Как-то мне тошно от ее сочувствия. Тут и так столько проблем. Главная – нестабильность материальная. Не знаю, что будет завтра. Ведь мы в основном живем на то, что мой дядя из России пришлет. Но и несмотря на это финансирование, живу я в вечном страхе. Попробуй что не по нему сказать, психанет и все крушить начинает. На днях два окна разбил. Мне тоже иногда достается под горячую руку. Ходила я к мамао жаловаться. Ну, поговорил он с ним, прочистил мозги. Заур неделю ходил, мне в глаза заглядывал. Потом опять двадцать пять. Не могу же я каждый раз к мамао бегать жаловаться. С одной стороны, нам явно Бог помогает, а с другой – очень тяжело. И так жить не могу, и разводиться не хочу. Не представляю своей жизни без Заура. Наверно, смешно звучит, но он для меня гарант спокойствия. Я часто одна с мальчишками справиться не могу, когда его дома нет. А ему стоит лишь рыкнуть, и все становится на свои места.

Все твержу себе, что это у меня крест такой. Но уже и нервы не выдерживают…

Наперекор стереотипам

– Мы ушли! – крикнул из прихожей свекор, и, как подтверждение, последовал щелчок замка.

Нана только покачала головой, выражая непонимание и удивление одновременно. Нодари-бидзия и Гулико-дейда, как Нана называла родителей своего покойного мужа, на старости лет, кажется, дружно тронулись умом. Последний месяц они зачастили в какие-то странные «гости», хотя до того мирно кряхтели дома и дальше ближайших магазинов никаких вылазок не совершали. А тут визит за визитом, блеск в глазах, нервозность в движениях, какие-то заговорщицкие перешептывания, перемигивания. Ни дать ни взять – теракт готовят с требованием поднятия пенсий.

Все это, конечно, очень неудачное сравнение, но факт оставался фактом: старички что-то затевают.

Нана, в отличие от них, уже давно ничего не хотела и ни в какие авантюры не пускалась. Просто тянула ежедневную лямку трудоголика, разрываясь между работой в детсаду и двумя детьми.

Свекор со свекровью, которых она так и не научилась называть «мама» и «папа», всячески пытались ей помочь. Само собой, души не чаяли в двух внуках. Нодар, в прошлом инженер, ухитрялся находить учеников по математике и корпел вечерами, разбирая тесты для выпускных экзаменов. Гулико тоже вносила свой неоценимый вклад в семейный воз, но немного в другом эквиваленте.

Известие о смерти единственного сына, убитого в поезде при невыясненных обстоятельствах, сильно надломило Гулико. Вначале она изводила себя и других неразрешимым вопросом: «За что, Господи?» Естественно, как-то она обратилась с этой головоломкой к первому попавшемуся священнику. Тот задал только два встречных вопроса.

– Кем вы работали?

– Гинекологом, – с нескрываемой гордостью произнесла Гулико. Она была настоящим профи и дело свое любила без памяти.

– Сколько абортов сделали? – тут же последовало продолжение.

– Пятьсот, – не задумываясь, ответила она и тут же осеклась.

Священник развел руками:

– Что же вы еще хотите после стольких убийств невинных младенцев?

Гулико, бывшая в свое время членом партии и имевшая немало вполне заслуженных регалий, просто онемела. С этой стороны она никогда не рассматривала свои профессиональные действия. Всю ночь она проплакала, переваривая этот шок. На другой день спозаранку она, опираясь на руку Нодара, направилась к тому же священнику за ответом.

– Что же мне делать?

И получила расплывчатый совет: мол, надо каяться, молиться и совершать добрые дела.

Дома супруги стали обсуждать конкретное значение сакральной фразы. Тогда Нодар предложил свой вариант:

– А если открутить этот процесс назад?

– Как назад? – Гулико слегка вынырнула из океана уныния.

– Ты можешь помочь людям в лечении бесплодия. А я лично перекопаю интернет и найду тысячу и один народный метод для этого дела. Причем лечить ты будешь бесплатно.

Гулико ухватилась за эту идею с тройной энергией.