Между

Тогда, малыш, это не я тебе, это ты мне должен рассказывать о Ллаунроддеде.

Впрочем, нет, я знаю еще кое-что.

В те безмерно дальние времена люди уже жили. И они видели и Великого Пастуха, и его Корову. Может быть, они поклонялись им, как богам, а может и нет, но – они рисовали их. В своих пещерах они выводили силуэты исполинских коров, и вот это-то я видел своими глазами.

Веками, десятками веков пас Ллаунроддед стадо Нудда. Почему перестал и куда загнал он этих коров – я не знаю. Да и никто не знает.

– Но если так, – прошептал потрясенный Друст, – то почему он согласился учить меня?! Он, такой древний, такой могучий…

– Я и этого не знаю, – вздохнул Колл. – Просто когда надо бы найти тебе учителя, я стал искать – точно так же, как ты ищешь мыслью Хен Вен. И я почувствовал, что могу придти к Ллаунроддеду, что он не откажет.

– А… чем он занимался все эти века? Ну, после того, как перестал пасти стадо Нудда?

– Никто не знает. Он иногда приходит – всегда такой, как ты видел. Ласковый, учтивый. Но ты не осмелишься спросить его.

Друст замер, глядя никуда. Его глазам предстала та безбрежная ледяная равнина, сполохи над ней… и призрачные силуэты Пастуха и его снежного стада.

Колл не спешил возвращать воспитанника к прерванному занятию.

Но молчать Друст не смог. Нет, он очень старался ни о чем не спрашивать Ллаунроддеда, когда увидел его в следующий раз.

Но всех стараний хватило на десяток ударов сердца, не больше. И мальчишка выпалил:

– А почему ты пошел пастухом к Нудду?! И сколько было коров – одна, тысячи? Зачем ты позволил им залить снегом весь мир?!

Ллаунроддед ответил своей обычной доброй улыбкой, потрепал волосы мальчишки.

– Лучник видит только свою цель, малыш. Он не должен оборачиваться. Запомни, сын бренина: есть только настоящее. Будущее – не для лучника. Прошлое – тем более.

Галкоед… то есть, конечно, Галлкоэд, явившись к ученику в очередной раз, был немало удивлен его успехами. Сархадов сидхи осведомился, не обладает ли фехтовальными чарами новая туника из шерсти Хен Вен, и не сама ли священная свинья изволила упражнять Друста в нелегком искусстве мечемашества, и не наелся ли юный свинопас желудей с древнего дуба, дабы они придали силу его рукам.

Всё это Друст выслушал бесстрастно – не только внешне спокойным, но и без гнева в душе. Ну, издевается. Ну, Галкоед. Наставник же сказал, что это прозвище – в точку. А что обижаться на Галкоеда?

Спокойствию Друста сидхи удивился даже больше, чем новым умения мальчика.

С этого дня занятия пошли гораздо лучше.

Спустя какое-то время Колл исчез на несколько месяцев. Друст очень старался не волноваться, тем более, что эрл-свинопас предупредил, что его не будет долго… но всё равно – становилось страшно. Особенно по ночам, когда снова и снова снилась огромная волна, встающая до неба и рушащаяся на Ирба… только вот по странным законам сна у него было лицо Колла.

Друст перебрался спать к Хен Вен. Когда она была рядом – эти сны не приходили.

Ллаунроддед, наверное, знал об этом – но не заговаривал. Просто давал Друсту задания, одно сложнее другого: игрой на арфе подзывать зверей и птиц, причем самых разных, вплоть до волка и косули вместе.

Только один раз древний сидхи дал понять, что знает о страхах Друста.

– Ты считаешь себя великим чародеем и думаешь, что твоя арфа будет и дальше творить чудеса. Но это не совсем так. Сейчас ты живешь в мире волшебства и своей музыкой лишь направляешь ту силу, которая здесь везде. Это всё равно что плыть по реке – вода держит тебя, и нужно совсем немного сил, чтобы продвигаться вперед. А когда ты вернешься в мир людей – там этой силы не будет. Там тебе придется ползти по земле. Трудно, медленно, больно. Проще идти. Проще отказаться от магии. Или – стать сильнее, чем твои воспоминания о первой встрече с миром чар. Ты должен выбрать.

А когда наконец Колл вернулся, то он принес с собой…

…это был меч!

Настоящий! Стальной!

Уж у каких кузнецов в каком мире он заказал такое чудо – Друст и гадать не стал. Да и не всё ли равно, ковали его люди, кобольды… да хоть сидхи!

Мальчишка едва поблагодарил – и умчался проделать с новообретенным оружием все приемы, которые знал.

Он был совершенно счастлив.

Колл улыбался, глядя на него.

Ллаунроддед подошел к Свинопасу, сказал негромко:

– Есть новость; не знаю, насколько она огорчит тебя.

Колл напрягся.

– Этому мальчику не обрести своей силы. Думаю, никогда. Страх гибели отца перекрывает ему все пути чар. Так что забудь о том, что он внук богини. Считай, что он будет уметь только то, что доступно людям.

– Дело настолько безнадежно?

– Скромные возможности – еще не так мало. В умелых руках нож опаснее меча.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты был прав, говоря, что его нужно учить арфе. Стрелять из лука он научится… потом. Я постараюсь научить его слышать и видеть. Он и сейчас умеет это, но попробуем довести до совершенства. В мире людей из его арфы уйдет чародейная сила, но мудрость сердца не истает по ту сторону границы.

Друст играл на арфе дни напролет, изредка прерываясь на упражнения с мечом и еще реже – на стрельбу. Но недостаток воинских занятий никак не сказывался на его умениях… вернее, сказывался – но прямо противоположным образом: у Друста раз за разом выходило лучше.

Зато игра на арфе стала делом настолько суровым, что лучше прежняя беготня за ХенВенкой, причем под все язвительные шуточки Галкоеда.

Древний сидхи негромко напевал мотив – и требовал, чтобы юноша тотчас повторил его, сначала без изменений, затем украсив, а на третий раз и сочинив слова. Подзывать пением всё живое и даже неживое давно уже стало привычным делом. Иногда Ллаунроддед рассказывал небольшую историю, и Друст должен был сразу же превратить ее в песню.

От такого сын Ирба уставал, будто таскал валуны, – и воинские упражнения были для него настоящим праздником. Больше: они стали отдыхом.

Как-то Колл позвал его снова вычесать Хен Вен. Ллаунроддед не позволил прервать упражнения даже ради столь важного занятия, так что Друст должен был петь – и не просто, а такую песнь, чтобы довольно утомительное дело расчесывания шерсти хрюшки прошло вдвое быстрее обычного.

На арфу рассчитывать не приходилось, и юноша просто сосредоточился и представил, как тугие завитки шерсти ХенВенки послушно распутываются под гребнем, как почти сами из них выпадают колючки, хвоя, мелкие веточки и что еще там набралось… Даже и гребень почти не нужен, проще разобрать пальцами.

Друст пел, не очень обращая внимание на то, тянет ли он мотив или сплетаются слова. Он чувствовал, как легко идет работа, как мягка шерсть священной свиньи, как легко выпадает из нее вся лесная труха…

А потом всё кончилось. Шерсть ХенВенки была чище и красивее, чем у лучшей из королевских овец, а выдранных волос оказалось так мало, что их не то что на тунику – на пояс бы не хватило.

Хен повела боками, охорашиваясь. Она явно была довольна. Потом пятачком ткнулась в руку Друста, изрекла:

– Хъръш! – и произошло чудо: очёса стало во много раз больше.

– Ну да, – кивнул Колл, – ему явно нужна новая туника. Эта скоро совсем развалится.

Спустя недолгое время одежда была соткана. Лесные девы принесли Друсту обнову. Тот стянул с себя старую (действительно, дыра на дыре, и когда успел так изодрать?), бросил на землю рядом с новой… и застыл, не понимая. Новенькая была больше почти вдвое.

Юноша натянул ее – и она была ему не слишком велика.

Впервые Друст задумался, сколько времени он находится здесь.

В лесу, где они бродили, всегда было лето… или казалось летом. За учебой некогда было думать о проходящих годах.