Страница 4 из 8
Не менее интересно и то, что автор первой официальной истории политической полиции Российской империи пишет далее: «Усиление деятельности по политической части возобновилось в III отделении с 1848 года, когда Февральская революция во Франции и ряд политических движений, взволновавших почти всю Европу, нашли отражение и у нас в Западном крае. Поляки с живейшим интересом следили за европейскими революционными движениями: появились многочисленные прокламации, пошла усиленная пропаганда, местами вспыхивали беспорядки, много поляков эмигрировало за границу (в течение 1848–1849 гг. – свыше 1500 человек)».
Однако «остальные части империи оставались совершенно спокойны, и не было никакого повода опасаться волнений или беспорядков», хотя III отделение и беспокоил тот факт, что «мнения, господствовавшие в некоторых наших литературных кружках, казались органически связанными с крайними учениями французских теоретиков». А поэтому «состоялось Высочайшее повеление принять энергичные и решительные меры против наплыва в Россию разрушительных теорий; часть этих мер была возложена на III отделение».
Вот как пишет Андрианов о самом главном политическом процессе времен Николая I: «В такую-то тревожную пору и возникло дело о кружке Буташевича-Петрашевского. Впрочем, к делу Петрашевского III отделение имело только косвенное отношение, так как ведение следствия и самый суд над виновными были сосредоточены в Военном ведомстве».
Появление за границей политической эмиграции, состоявшей в основном из поляков, покинувших Россию после подавления очередного восстания, вызвало как зарождение института заграничной агентуры III отделения С. Е. И. В. К., так и усиление надзора за иностранцами, прибывающими в пределы страны. При этом, как и во времена Екатерины II, свободолюбивая мысль Европы считалась одной из главных внешних угроз спокойствию государства.
Готовя на основании полученных от заграничных агентов сообщений обзоры внешнеполитического состояния Российской империи, III отделение фактически выполняло также функцию внешнеполитической разведки. Правда, этим занимались наряду с ним посольства и посланники Министерства иностранных дел и военные агенты (атташе) Военного ведомства.
Революционные события 1848 года в Европе привели к еще более тесному сплочению для «борьбы с крамолой» не только III отделения, Отдельного корпуса жандармов и губернской полиции. К этой борьбе подключили также и другие структуры: министерства иностранных и внутренних дел, юстиции и просвещения. Это объяснялось тем, что, по мнению руководства III отделения, «умственная зараза» проникала в Россию тремя основными путями: «путешествиями наших по Европе, просвещением и ввозом к нам иностранных книг».
Первые оперативные контакты со своими зарубежными коллегами III отделение установило в 1835 году, командировав в Австрию по приглашению ее канцлера жандармского подполковника Н. И. Озерецкого.
В 1850-1860-е годы эта структура самое пристальное внимание уделяла слежке за Вольной русской типографией А. И. Герцена в Лондоне, издания которой, нелегально переправляемые в Россию, встречали здесь большой интерес и отклик.
Но деятельность агентуры III отделения не оставалась секретом и для самих поднадзорных. Так, в декабре 1860 года А. И. Герцен и Н. П. Огарёв уведомляли издателя газеты «Дэйли ньюз» о приезде в Лондон управляющего III отделения А. Е. Тимашева, целью которого являлось преследование Вольной русской типографии и ее создателей.
Позднее не меньшее беспокойство политической полиции империи стали внушать политэмигранты: С. Г. Нечаев, М. А. Бакунин и П. Л. Лавров.
В конце 50-х годов XIX века губернаторы и жандармские штаб-офицеры все чаще доносили в III отделение об усилении «глухого брожения» среди крестьянства. И действительно, только в 1857–1861 годах в России произошло 2165 крестьянских волнений, причем почти 62 % их приходится на январь – май 1861 года.
Как отмечалось в официальном обзоре деятельности III отделения за пятьдесят лет работы, оно, совместно с Отдельным корпусом жандармов, «принимая участие в предупреждении крестьянских волнений… в то же время следило за беспристрастием и правильным ходом дела, постоянно обращая внимание на те уклонения от закона, которые извращали высочайшую волю».
Уже во второй половине 1830-х годов жандармские офицеры все чаще стали доносить Бенкендорфу и сменившему его на посту начальника III отделения А. Ф. Орлову о волнениях рабочих промышленных предприятий, докладывая о вызывавших их причинах, ходе следствия по возникающим в связи с этим делам, бедственном положении мастеровых и необходимости оказания им помощи для предупреждения социального взрыва.
Причем эта информация, на основании которой готовились доклады Николаю I, зачастую более объективно освещала события (радение о спокойствии империи в целом и в отдельных ее местах!), нежели сообщения местных властей, стремившихся скрывать подлинные причины и масштабы происходившего.
Так, по представлению III отделения в соответствии с указом Николая в мае 1839 года в Санкт-Петербурге была основана больница на четыреста коек для беднейших слоев населения, а в 1844 году аналогичная больница появилась в Москве. В 1841 году, сообщалось в юбилейном отчете, «была учреждена под председательством генерал-майора корпуса жандармов П. Ф. Буксгевдена особая комиссия для исследования быта рабочих людей и ремесленников в Санкт-Петербурге. Представленные ею сведения были сообщены подлежащим министерствам и вызвали некоторые административные меры, содействовавшие улучшению положения столичного рабочего населения». По результатам работы комиссии 18 декабря 1841 года Бенкендорф представил императору записку «О мерах к отвращению беспорядков в содержании рабочих и ремесленников в Санкт-Петербурге».
Еще в апреле 1869 года Александр II предписывал начальнику Московского губернского жандармского управления генералу И. Л. Слёзкину обратить «особенное внимание на фабрики и фабричных рабочих». Последний, в свою очередь, отмечая, что «рабочие… весьма легко могут быть увлекаемы к разным беспорядкам и даже стачкам», обязал своих подчиненных «иметь самое тщательное наблюдение за фабриками, заводами, мастерскими и вообще за всеми теми местами, где находится приток рабочих, стараться узнавать негласно, не находятся ли между ними злонамеренные лица».
В июне 1869 года в циркуляре III отделения начальникам губернских жандармских управлений подчеркивалось, что «в среде молодежи сильно распространяется вредное в общественном и политическом отношениях направление, и молодежь эта предполагает действовать в возмутительном духе преимущественно среди нижних слоев населения…», причем «агитирующие обращают особое внимание на рабочие артели, в среде которых предполагают развивать социализм».
С середины 1850-х годов все чаще стали возникать также студенческие волнения в университетах. Как отмечалось в нравственно-политическом отчете III отделения за 1858 год, студенты «начали предъявлять неудовольствие на существующий порядок, желать преобразований, обращаться к начальству с разными просьбами». А начиная с 1861 года волнения студентов приобретают «хронический характер» и будут продолжаться вплоть до выхода «даровавшего свободы» царского Манифеста от 17 октября 1905 года.
Так, только при разгоне сходки 12 октября 1861 года были арестованы и отправлены в Петропавловскую крепость триста студентов Санкт-Петербургского университета. В тот же день в Москве были задержаны за участие в демонстрации перед домом генерал-губернатора еще три сотни человек, тридцать девять из которых впоследствии были высланы под надзор полиции.
«Волнения в университетах, – писал в 1888 году один из первых аналитиков-криминологов Департамента полиции Николай Николаевич Голицын, – которые принимали иногда очень серьезный размер, открыли собою начало революционных волнений в русском обществе. Дурные примеры прививались очень быстро, и 17 октября 1861 г. уже имел место первый „политический процесс“, рассмотренный Сенатом (процесс Михаила Михайлова). Переживалось тяжелое время… разгул печати, беспорядки в высших учебных заведениях, появление нового типа женщины – „нигилистки“, „стриженой“… нового и совершенно неизвестного до сих пор типа русского бунтаря, анархиста и „нигилиста“; собрания, темные слухи, сильное экономическое потрясение вследствие изменений отношений между помещиками и крестьянами и т. п. – таковы были новые факторы в первые годы освободительной эпохи. Подпольное движение начало приобретать устойчивость; политические процессы продолжались непрерывно: в 1861 г. их было 2; в 1962 г. – 8, в 1863 г. – 6, в 1864 г. – 4. Становилось очевидным, что приходится иметь дело с известной силой, если не организованной, то во всяком случае широкой, завладевшей частью общества, главным образом молодежью, этой представительницей ближайшего будущего, силы которой были столь необходимы стране для того чтобы довершить дело реформ, уже дарованных и тех, которые должны были еще последовать».