Город грехов

Красный кадиллак Эльдорадо шоркнул шинами по гравию и скрылся на трассе, ведущей к выезду из клятого города грехов, в котором у каждого жителя есть свои скелеты в шкафу. Скелеты семейства Грант отныне унесло очищающее пламя. Даря последнему его представителю крылья, подобно восставшему из пепла фениксу.

Теперь он свободен.

***

Большой зеленый сад раскинул свои ветви вдоль узких тропинок. Здесь никогда не кричали, всегда переговариваясь полушепотом, словно говорить в полный голос это какое-то неуважение к окружающим. И тени. Скользящие по каменистым дорожкам, одинаковые тени в форменных голубых платьях с белыми воротничками. Застиранные и блеклые, но тут все цвета давала сама природа. Белые, кремовые, розовые и желтые розы, распространяющие тонкий аромат. Он не любил срывать цветы, и она послушно любовалась ими, пока живы. Все имеет значение лишь пока оно дышит.

Рисунок не получался. Краски плохо ложились на холст, и высокая светловолосая женщина постоянно хмурила брови. Почему же сегодня не выходит? Запечатлеть красоту с натуры оказалось сложней, чем она думала. Вся жизнь — сложная, если в ней нет цели. А Лили Стоун и не жила. Доживала. Тянула свои дни, похожие один на другой и различающиеся только тем, переварена сегодня каша на завтрак или в самый раз. Погрузившись в свои мысли, старательно выводила лепесток за лепестком, словно надеясь однажды нарисовать чертовы розы так достоверно, что они оживут и вновь наполнят воздух своим запахом…

Не оживут. Ничто не оживает.

— Слышали новость, сестра Уильямс? — раздался тихий голос на соседней дорожке, и Лили раздраженно повела плечом: терпеть не могла, когда отвлекают. Сжала кисточку покрепче, но следующая фраза заставила навострить уши помимо воли, — Ночью был ужасный пожар в поместье Грантов. Говорят, и щепки не осталось, одно пепелище.

— Правда? Неужели город ждут новые распри этого клубка гадюк?

— О, не думаю. Видите ли, ходят слухи, что поджог совершил сам младший Грант. По крайней мере, его никто не видел с самого вечера, даже думали, что погиб. Но с утра его мать сделала заявление, что он оставил ей записку и просто уехал.

— Надо же, — охнула Уильямс своей невидимой глазу Лили собеседнице, — Похоже, у парня серьезные душевные проблемы…

Голоса удалялись, становясь все тише и неразборчивей. Мисс Стоун долго всматривалась в свою незаконченную картину, находя изъяны. В последнее время слова до сознания добирались очень медленно, как через вязкий туман. Она могла ни с кем не говорить неделями — благо, сестры привыкли и не к такому. И все чаще ловила себя на мысли, что стоит избавиться от этой выеденной оболочки, которой себя ощущала. Но не было решимости. Вообще ничего не было. А потому в голове словно стучали молоточки, все чаще. По вискам, по затылку. Даже сквозь беспокойный сон. Тук-тук. Тук-Тук.

По саду вдруг разлился оглушительный, непристойно громкий смех, от которого тени в голубых платьях начали беспокойно озираться по сторонам.

— Глупый, глупый мальчишка! Ты все равно Змей и не сбежишь от этого никогда!

Эпилог

Она скептично рассматривала свое отражение в зеркале над туалетным столиком. Результат трудов довольно умелой девушки-гримера радовал, но все равно было непривычно видеть себя такой. С ярким макияжем, гораздо более отчетливым, чем использовала сама — ее предел это алая помада. Тут же все было с легким, небрежным шиком, как положено. Хитроумная прическа, которую никогда бы не смогла закрутить Лайла, только заставляла жалеть о том, что снова придется раздирать пряди от лака. Иногда казалось, что она скоро облысеет совсем из-за постоянных экспериментов. Но все это меркло перед непередаваемым ощущением предвкушения от каждого всплеска аплодисментов со стороны сцены.

— Готова, Бек? — в гримерную заглянул Баттон, как всегда, в идеальном белом костюме и с растрепанной шевелюрой, — Твой выход через пять минут.

— Всегда, Бен, — улыбнулась она, поднимаясь с табурета. Привычным, скорее традиционным для себя жестом поправила несуществующие складки на мягкой атласной розовой юбке. Её образ сладкой девочки был до смешного прост, и даже играть особо было не нужно. А уж свою партию, которую исполнила уже раз тридцать на звукозаписи, знала на корочке подсознания. Но легкие мурашки все же прокатились между лопаток и Бекки, успокаивая себя, прокрутила на запястье браслет.

— Может, все-таки снимешь? — неуверенно предложил шоумен, — Он совершенно не вписывается…

— Никогда, — решительно отвергла Ребекка, вздергивая подбородок. И не потому, что хотела показать нрав. А просто не могла выйти на публику после столь долгого перерыва без своего талисмана. Ей казалось, что эта золотая змейка охраняет невидимым куполом от любых плохих мыслей. Хоть так Заккари всегда с ней.

Баттон безнадежно вздохнул и посторонился, пропуская ее в коридор. Пререкаться с этой девушкой он не хотел совершенно — слишком большие ставки делала студия на ее голосок и светлые кудряшки.

***

Every night I rush to my bed/

Каждую ночь я спешу к моей кровати

With hopes that maybe I'll get a chance to see you when I close my eyes/

В надежде, что, может быть, я получу шанс увидеть вас, когда закрываю глаза

Ребекка была шокирована количеством народа. Зал полон, и на нее смотрят десятки и десятки пар глаз. Молодые и пожилые, черные и белые, в костюмах и свитерах с подтяжками, в платьях до пола и в простых сарафанах. Музыка не делала различий, как и исполнительница на сцене, ощутившая легкую волну паники на первых нотах. Но голос креп с каждой пойманной улыбкой, каждым словом, пропитанным ее тоской по нему. Песня была медленной и чувственной, она не предполагала танцев, чему Бекки была лишь рада. Только сжатая руками в коротких белых перчатках стойка микрофона и мелодия, на которой можно качаться, будто на волнах своей памяти. О смольных кудрях под шляпой. О протянутых ей шести патронах, один из которых так и стал крохотным напоминанием в дамской сумочке. О шрамах на плечах, которые так быстро появилась привычка целовать. О всем, что видела каждую ночь во сне: сильные руки с аристократичными запястьями и пронзительные зеленые глаза с ободком охры у самой радужки…

Моргнула, на короткое мгновение дрогнули связки. Но тут же взяла себя в руки, продолжая смотреть прямо перед собой, в первый ряд зрителей. Видимо, совсем помутнел рассудок от одиночества — в черноволосом парне с букетом белых лилий на коленях видится он.

Sweet dream or a beautiful nightmare/

Сладкий сон или красивый кошмар,

Somebody pinch me, your loves toо good to be true/

Кто-то ущипните меня, твоя любовь слишком хороша, чтобы быть правдой

Но нет, прошла долгая минута, а наваждение не исчезало. Самый верный поклонник всегда на своем месте, чтобы не произошло. Сердце стучало все чаще, когда Бекки позволила себе поверить, что это не мираж. Еще крепче стиснула стойку, буквально рухнув в тот вечер, когда он впервые вышел из тени просто потому, что единственный услышал, как сильно простужена артистка. Голова закружилась, а колени стали ватными, глупая улыбка расцветала на лице. Тут же вернувшаяся с лихвой, безмерно удивившая. Даже больше, чем само его присутствие, от которого хотелось спрыгнуть со сцены прямо в любимые руки.

Заккари улыбался. Впервые в жизни без груза на плечах. Только для нее, своей девочки-радуги, сияющей сейчас счастьем и нетерпением. Больше ничто не тянуло к земле, ничто не тащило его делать то, что не желает душа. Она трепетала распахнутыми в полную силу крыльями от непрерывного зрительного контакта, который уже невозможно разорвать. Ребекка пела для него — всегда — и он это знал.

Пусть завтра придет день, который принесет новые испытания, новые победы и поражения. Пусть он проведет рядом с ней всего сутки, или неделю, или всю жизнь — столько, сколько отмерит судьба. Ценить нужно каждый, самый короткий миг, ведь мы не знаем, какой из них станет последним. Важно только сейчас. И сейчас, когда последние аккорды завершат триумф новой звезды, он обнимет ее так крепко, что слова будут лишними.