Страница 5 из 6
На второй день он сделался так важен и горд, как будто он не был несчастный беглец, спасенный от смерти ослом и крадеными бананами. Он рассказывал мне о великом железнодорожном пути, который собирался достроить, и тут же сообщил мне комический случай с одним простофилей-ирландцем, которого он так хорошо одурачил, что тот покинул Новый Орлеан и поехал в болото, в мертвецкую гниль, работать киркой на узкоколейке. Было больно слушать, когда этот мерзавец рассказывал, как он насыпал соли на хвост неосмотрительной глупой пичуге Клэнси. Он смеялся искренно и долго. Весь так и трясся от хохота чернорожий бунтовщик и бродяга, зарытый по горло в бананы, без родины, без родных и друзей.
- Ах, сеньор, - заливался он, - вы сами хохотали бы до смерти над этим забавным ирландцем. Я говорю ему: "Сильные и рослые мужчины нужны в Гватемале". А он отвечает: "Я отдам все свои силы вашей угнетенной стране". - "Ну, конечно, говорю, отдадите". Ах, такой смешной был ирландец! Он увидал на пристани сломанный ящик, в котором было несколько винтовок для часовых. Он думал - винтовки во всех ящиках. А там были кирки да лопаты. Да Ах, сеньор, посмотрели бы вы на лицо этого ирландца, когда его послали работать!
Так этот бывший агент конторы по найму рабочих усиливал скуку пути шуточками и анекдотами.
А в промежутках он снова орошал бананы слезами, ораторствуя о погибшей свободе и о проклятом муле.
Было приятно слышать, как пароход ударился бортом о ново-орлеанский мол. Скоро мы услышали шлепанье сотни босых ног по сходням, и в трюм вбежали итальянцы - разгружать пароход. Мы с генералом сделали вид, как будто мы тоже грузчики, стали в цепь, чтобы передавать гроздья, а через час незаметно ускользнули с парохода в гавань.
Клэнси выпала честь ухаживать за представителем великой иноземной державы. Первым долгом я раздобыл для него и для себя много выпивки и много еды, в которой не было ни одного банана. Генерал семенил со мною рядом, предоставляя мне заботиться о нем. Я повел его в сквер Лафайета и посадил там на скамью. Еще раньше я купил ему папирос, и он комфортабельно развалился на скамье, как жирный, самодовольный бродяга. Я посмотрел на него издали, и, признаюсь, его вид доставил мне немалую радость. Он и от природы черный, и душа у него была черная, а тут еще грязь и пыль. По милости мула его платье превратилось в отрепья. Да, Джеймсу Клэнси было очень приятно смотреть на него.
Я спрашиваю у него с деликатностью, не привез ли он из Гватемалы случайно чьих- нибудь денег. Он вздыхает и пожимает плечами, ни цента. Отлично. Он надеется, что его друзья из-под тропиков пришлют ему впоследствии небольшое пособие. Словом, если был на свете нищий безо всяких средств к пропитанию - это был генерал де Вега.
Я попросил его никуда не ходить, а сам отправился на тот перекресток, где стоял мой знакомый полисмен О'Хара. Жду его минут пять, и вот вижу, идет рослый, красивый мужчина, лицо красное, пуговицы так и сияют. Идет и помахивает дубинкой. О, если бы Гватемала была в полицейском участке О'Хары! Раз или два в неделю он подавлял бы тамошние революции дубинкой - просто для развлечения, играючи. Я подошел к нему и без дальних предисловий спросил:
- Что, статья 5046 еще действует?
- Действует с утра до поздней ночи! - отвечает О'Хара и смотрит на меня подозрительно. - По-твоему, она подходит к тебе?
Статья 5046 была знаменитая статья городового устава, подвергающая аресту и тюремному заключению лиц, скрывших от полиции свои преступления.
- Что, не узнал Джимми Клэнси? - говорю я. - Ах ты, чудовище красножаброе!
Когда О'Хара распознал меня под той скандальной внешностью, которой наделили меня тропики, я втолкнул его в какой-то подъезд и рассказал ему все, что мне нужно и почему.
- Отлично, Джимми! - говорит О'Хара. - Воротись назад и садись на скамейку. Я приду через десять минут.
Вот идет О'Хара по скверу Лафайета и видит: два босяка оскорбляют своим видом скамейку, на которой они сидят. Еще через десять минут Джимми Клэнси и генерал де Вега, вчерашний кандидат в президенты республики, оказываются в полицейском участке. Генерал испуган, он говорит о своих высоких орденах и чинах и ссылается на меня как на свидетеля.
- Этот человек, - говорю я, - был железнодорожным агентом. Но его прогнали Он потерял должность, и теперь он просто сумасшедший.
- Caramba! - говорит генерал, шипя, как сифон с сельтерской. - Ведь вы сражались в рядах моего войска, сеньор, почему же вы говорите неправду? Вы должны сказать, что я генерал де Вега, солдат, caballero.
- Железнодорожный агент! - говорю я опять - За душой ни цента. Темная личность. Три дня питался крадеными бананами. Посмотрите на него. Сами убедитесь.
Двадцать пять долларов штрафа или шестьдесят дней заключения закатили генералу в участке. Денег у него не было, пришлось посидеть. А меня отпустили! Я знал, что меня не задержат при мне были деньги, да и О'Хара шепнул обо мне два-три слова. Да! На два месяца засадили его. Ровно столько времени ковырял я киркой великую республику Кам... Гватемалу.
Клэнси замолчал. При ярком сиянии звезд было видно, что в его взоре, устремленном в былое, светятся довольство и счастье Кьоу откинулся на спинку стула и хлопнул своего товарища по еле прикрытой спине.
- Расскажи ты им, дьявол этакий, - сказал он, хихикая, как ты сквитался с этим генералом на почве земледельческих махинаций.
- Так как у генерала не было денег, - заговорил Клэнси с большим удовольствием, - то для того, чтобы получить с него штраф, полиция заставила его работать, с партией других арестантов, по уборке улицы Урсулинок. За углом находился салун, художественно убранный электрическими вентиляторами и холодными напитками. Я сделал этот салун своей главной квартирой и каждые четверть часа выбегал оттуда на улицу поглядеть на маленького человека, флибустьерствующего граблями и лопатой. Жара стояла страшная, не меньше, чем сейчас.
- Эй, мусью! - кричал я ему, и он смотрел на меня, злой, как черт; на рубашке у него были мокрые пятна.
- Жирные, здоровые люди, - говорил я генералу де Вега, очень нужны в Новом Орлеане. Да, им предстоит великая работа. Caramba! Да здравствует Ирландия!