Александр Матросов
(Повесть)

— Правильно, — ответил тот.

— Привал, привал! — вдруг полетело по цепи желанное слово, и люди опустились в снег кто где стоял.

— Эх, покурить бы! — вздохнул Костылев.

— Можно изловчиться, в рукаве потягивать.

Антощенко все время молчал, и Матросов спросил его, переобуваясь:

— Как нога, Антошка?

— Молчи! Нехай хочь як жар пече, — стерплю.

— Ого, какая сила воли! — сказал Воронов.

— Воля? — отозвался Матросов. — Мне вот кажется: делай все, как надо, — вот тебе и воля. Вовремя пришить хлястик, почистить оружие и смело идти на опасность — это и есть воля. И вообще от дисциплины до героизма — один шаг. Верно я говорю, тезка?

Но Воронов уже спал, сидя с нераскрытым кисетом в руке; спали Дарбадаев и Макеев. Смыкались глаза и у Матросова. Он откинулся назад на вещевой мешок и хотел вздремнуть, но к нему подсел Белевич.

— Перед боем в партию хочу вступить, — одобряешь?

— Это, Михась, очень, очень хорошо, — сразу оживился Матросов.

— Да вот одной рекомендации не хватает.

— А ты попроси у Кедрова. Замечательный старик. — И, помолчав, добавил: — Настоящий коммунист!

Взволнованные, они оба задумчиво смотрят на синие звезды, мерцающие между лапчатыми ветвями елей и сосен.

Глава XVII

СЛОВО — КЛЯТВА

то был последний привал батальона перед выходом на исходный рубеж. Еще переход, и кончится Большой Ломоватый бор, а за его западной опушкой — враг.

Предрассветная белесая муть окутала лес. Бойцы наскоро привели в боевой порядок вооружение и повалились на снег. От усталости, бессонных ночей и тяжелой ноши ныло все тело, слипались глаза.

Матросов, пошатываясь от переутомления и дорожа каждой секундой, вытоптал себе ямку под старой елью, бросил туда несколько еловых веток и лег, подложив под голову вещевой мешок. Было зябко. Он втянул шею в поднятый ворот шинели и, чтоб скорей согреться, свернулся калачиком, как в детстве. По телу разлилась ноющая истома, и сразу же сладостная дрема сомкнула веки.

Он, кажется, крепко уснул, но его разбудил знакомый голос комсорга:

— Комсомольцы, вставай! Живенько — на собрание. «Снится или взаправду?» — в полусне подумал Матросов. Неодолимое желание продлить сон еще хоть на секунду покорило его, и, забыв обо всем, он опять крепко заснул.

Но неусыпная сила сознания, что довела его и до этого привала, помогла ему открыть отяжелевшие веки. «Меня ведь это зовут! Идти надо! Надо!»

Разминая ноющее и будто свинцом налитое тело, он поднялся. Зябкая дрожь пронизала его с головы до ног. Болят ступни, болит каждый сустав. Нестерпимо надоел постоянный холод, а кругом опять снега, снега, снега…

— Как медведи живем, — тихо пробормотал Макеев, натягивая на лицо плащ-палатку.

Поодаль в серой мгле среди деревьев Матросов разглядел группу людей. Туда же подходят комсомольцы, поеживаясь от холода и дивясь, что так рано назначили собрание.

— Мать честная! — потирая руки, сказал Воронов. — Совсем память проспал: мы ведь именинники! Завтра двадцать третье февраля. Годовщина Красной Армии! Может, потому и собрание: именинникам подарки дадут.

— Верно, тезка, — сказал Матросов, уже подтянутый и бодрый, — завтра великий праздник. Только я так понимаю: не нам подарки, а от нас полагается подарок матушке нашей Родине, верно?

— Так выходит, — ответил Дарбадаев. — Верно!

Подошли Артюхов, парторг Кедров и комсорг Брагин. Все притихла. Артюхов, как всегда, аккуратно затянутый ремнями, выступил вперед и обратился к собравшимся:

— Товарищи, завтра двадцать пятая годовщина героической нашей Красной Армии. Она отстояла наше молодое государство в великих боях гражданской войны. Она, как нерушимая — скала, четверть века стоит на страже нашей Родины. И теперь в жестоких боях изгоняет врага, посягнувшего на священную нашу землю.

Артюхов сдвинул на лоб шапку-ушанку и быстрым взглядом окинул бойцов.

— Нам выпала великая честь — ознаменовать славную годовщину нашей армии боевыми делами. Товарищи, я имею важный приказ командования. Мы должны занять деревню Чернушки, и для выполнения этой ответственной задачи мы выступаем через несколько минут.

Матросов и Воронов переглянулись: «Вот и подарок матушке-Родине!»

— Я уверен, — продолжал Артюхов, — что все трудности, какие возникнут перед нами, мы преодолеем и приказ выполним. Враг считает, что места эти непроходимые, а мы их прошли. Гитлеровцы настроили тут разных укреплений и думают, что они неприступны, а мы их опрокинем. Деревню Чернушки во что бы то ни стало надо взять, и мы ее возьмем. Мы возьмем любые крепости, потому что мы солдаты большевистской закалки!

Артюхов объяснил, как следует решать боевую задачу, подчеркнул, что только быстрота, молниеносный удар обеспечат успех операции.

— Надеюсь, что коммунисты и комсомольцы и в этих боях, как всегда, будут служить примером для всех! — закончил он.

Командир, конечно, знал больше, чем сказал на собрании. Успешное наступление под городом Локня и выход на железнодорожную линию Локня — Насва открывали широкий оперативный простор. Но первое большое препятствие перед батальоном — деревня Чернушки.

— Кто хочет выступить? — спросил Брагин.

Матросов считал, что на собраниях он горячится, говорит нескладно, и неохотно выступал, но на этом собрании попросил слова одним из первых. Он сказал то, о чем много раз думал. На дорогах войны он видел много руин и людского горя. Александр с этого и начал, выйдя в круг:

— Что ж тут говорить?.. За что фашисты убивают наших людей? За что?..

Он помолчал. Поправил на груди автомат. Посмотрел на сидящих и стоящих бойцов, сурово сдвинул брови, и глаза его зажглись гневом.

— Только за то фашисты убивают нас, что мы — русские, советские, что любим нашу землю, Родину. Великая правда озарила наш созидательный, вдохновенный труд, нашу счастливую жизнь. Рабство и смерть несет нам враг. Значит, священная наша обязанность — беспощадно бить фашистов, освободить от них родную землю.

Он еще подумал, переступая с ноги на ногу, крепче сжал автомат и продолжал раздельно и взволнованно, точно произнося присягу:

— Пришел наш час, и мы отомстим врагу за все муки наших людей. Приказ командования мы выполним! И за нашу Родину, за наш народ, за вечный мир и счастье на земле я буду бить врагов по-комсомольски, буду бить, пока руки мои держат оружие, пока бьется мое сердце. Верьте совести, товарищи, драться буду, презирая смерть.

— Верно сказал! — послышались голоса.

— Презирая смерть!..

После собрания его окружили друзья. Обычно холодновато-насмешливые глаза Воронова заблестели, когда он крепко сжал руку Матросова:

— Саша, хорошо ты сказал! Мне даже вспомнилось: «и сердце его пылало так ярко, как солнце…»

Матросов оживился. Обветренное лицо его посветлело:

— «…ярко, как солнце, и даже ярче солнца…» Хорошо-то как сказано!.. А ты слышал, почему полевой мак цветет?

— Ты рассказывал в землянке.

— Тише, — шепнул Матросов, показав глазами в сторону.

Под ветвями огромной ели, как под шатром, шло партийное собрание.

Парторг Кедров, выпрямившись, читал заявление Михася Белевича:

«Ленинская наша партия ведет народ к победе, и я хочу в бой идти коммунистом…»

— Молодец Михась! — шепнул Матросов.

Парторг сам дал Белевичу недостающую рекомендацию. И хотя теперь дорога была каждая минута, партбюро поставило вопрос о приеме Белевича на общем партсобрании. Он был принят единогласно. Кроме Белевича, на этом собрании в партию были приняты еще семнадцать автоматчиков, пожелавших в бой идти коммунистами.

Когда двинулись на исходный рубеж, подул предутренний ветер. С деревьев падали комья снега.