Александр Матросов
(Повесть)

— Верно, — сознался Матросов, краснея.

— Да, Саша, — по-матерински напутствовала Лидия Власьевна, — воспитателю особенно надо быть сдержанным, тактичным в обращении с людьми. У нас так и говорят: воспитатель, будь сам воспитан. Надо продумывать и взвешивать каждое слово, прежде чем сказать его. Человека нужно уважать и верить ему.

Они долго еще говорили.

На другой день Александр снова пошел к девочкам. Было все-таки приятно сознавать, что он — начальник. Обычно по двору он бежал, подпрыгивая от избытка задорной силы. И теперь ему по привычке захотелось пробежаться во весь дух, но он сдержался и пошел степенно, важно: неприлично начальнику бегать.

Светловолосая девушка встретила его на крыльце и, улыбнувшись, сказала:

— Посмотрите. У нас полный порядок.

Дети окружили их.

— Вы кто тут? — спросил он девушку.

Малыши зашумели, прижимаясь к ней:

— Это наша сестричка!

— Мама наша!

— Из Ленинграда нас вывезла.

Александр, взглядывая то на девушку, то на детей, спросил:

— А сколько же этой маме лет?

— Семнадцать, — улыбнулась девушка и уточнила: — без девяти месяцев семнадцать.

— О, я старше, — засмеялся он. — Мне только без семи месяцев восемнадцать. А звать как?

— Лина, — смутясь, ответила она. — Санитарка и медсестра — словом, все делаю.

— Лина? — переспросил Александр. — Я о вас слышал.

— И я знаю о вас.

Это о ней говорили воспитатели: «Если бы не было с ленинградскими детьми Лины, половина их, может быть, и не доехала бы до Уфы». Она в дороге ухаживала за ними, была медсестрой, прачкой и швеей, добывала продукты.

«Только почему ее называют девочкой? — подумал Александр. — Она уже совсем взрослая».

— А вы откуда обо мне знаете? — спросил он.

— Как же, на Доске почета… Ваша фамилия среди лучших стахановцев.

Он пристально посмотрел на нее: «Дошлая, до всего ей дело».

— Что так смотрите? — спросила Лина, слегка прищурив глаза, и детски-простодушное выражение их стало насмешливым. — Говорят, вы, товарищ воспитатель, забияка-драчун! Это правда?

— Кто такое говорит? — сразу помрачнел Александр.

— Ну, этот… силач ваш. Он не назвал своей фамилии. Сказал только, что она на Доске почета выше вашей.

Александр сразу догадался, о ком она говорит. У него по привычке сжались кулаки, но он сдержался и смолчал.

Лина почувствовала что-то неладное и сама нахмурилась.

— А ну, ребята, марш по местам! Каждому встать у своей койки. Смотр сейчас будет.

Дети разбежались. Александр и Лина осмотрели помещение. Лина ни разу не возразила в ответ на его сдержанные замечания. Потом проводила его к выходу и на крылечке заговорила:

— Вот и вся моя родня — эти братишки и сестренки. Знали бы вы, что они терпели в Ленинграде под бомбежками и обстрелами, вы бы на них не кричали, — вздохнула она. — Родители их погибли — кто на заводе у станка, кто на строительстве дзотов. — Девушка вдруг отвернулась, видимо, вспомнив что-то тяжелое. Помолчав, продолжала: — У многих из этих детей родители живы, да и те на фронте. — И опять улыбнулась, блеснув влажными глазами. — Так-то, Сашенька, надо быть чутким.

«Сашенька?» — удивился Матросов. Ему показалось странным, когда она назвала его на «вы», а теперь он не знал — возмущаться ли ее фамильярностью или благодарить за ласковое слово. Он пристально посмотрел на девушку.

Задумавшись и глядя куда-то вдаль, Лина стояла перед ним серьезная, чем-то озабоченная.

«Вот она какая! — подумал Александр. — Много видела, много знает; и пережила, видно, много тяжелого эта смелая ленинградская девушка… Но неужели, неужели ей нравится тот истукан — Клыков?»…

Уходя, Матросов робко спросил, не надо ли ей чего для ребят.

— Спасибо, ничего не надо, — не оборачиваясь, ответила девушка.

Глава XXIII

СЕРДЦЕ ЗАГОВОРИЛО

ревога снова охватила всю колонию. Военный завод срочными телеграммами требовал все больше снарядных ящиков, изготовляемых колонией. А производство этих ящиков почти приостановилось: не из чего было делать их, запасы древесины кончались. Все понимали, какая ответственность ложилась на колонию за несвоевременную доставку снарядов на фронт. Но где взять доски для ящиков? Достать бы бревна и распилить их на своей пилораме! Но быстро доставлять их из леса при ледоставе на реках, при весенней распутице и нехватке транспорта — дело невозможное.

Выход был один. Еще осенью по реке Белой пригнали для колонии плоты. Бревна тогда не успели вытащить из воды. Это и был тот самый лес, который сейчас, как хлеб, нужен колонии.

Но как взять этот лес? Плоты за зиму так вмерзли в толщу льда, будто были накрепко забетонированы. Попробовать применить взрывчатку? Но бревна были бы испорчены. Выдалбливать же их изо льда топорами и кирками — дело столь же трудное, как и рискованное.

Вечером в клубе на собрании и предстояло решать этот вопрос.

Александр шел в клуб, беспечно посвистывая, будто его и не касались трудности колонийской жизни. Днем сильно пригревало солнце и растопило снежок в незатененных местах в сквере. Кое-где блестели чуть розоватые лужицы, освещенные огненно-малиновым закатом и чуть прихваченные тонкой корочкой вечернего заморозка. Но ясно, что от этих корочек при первых же лучах утреннего солнца не останется и следа. На ветках сирени уже разбухли и зазеленели почки. Весна идет.

Александр всей грудью жадно вдыхает чистый воздух и думает не о том, ради чего люди идут на собрание, а о Лине: придет ли она в клуб и останется ли на концерте художественной самодеятельности, что будет после собрания? Почему о ней думает, — сам не знает. Может, потому, что его вообще тянет к людям.

Но неожиданно настроение у Александра испортилось. У дверей спортивной комнаты стоял Клыков и, как жонглер, ловко играл тяжелыми гирями-пудовиками, легко подбрасывая их и хватая на лету. Его окружали ребята, восхищаясь его силой и ловкостью:

— Ух, как здорово!

— Вот это силушка богатырская!

— Зря талантище пропадает. В борцы бы шел, что ли!

И самое неприятное для Александра было то, что здесь же стояла Лина и, судя по ее удивленному лицу, тоже, видимо, любовалась Клыковым. Александра охватило смятение. Теперь ясно, ради чего Клыков показывает свою удаль. Как могла Лина увлечься таким обормотом? Как мог понравиться ей именно этот вид спорта? Девичье ли это занятие — гири? Значит, они оба одного поля ягоды. Видно, все девчонки легкомысленны, и нечего переживать из-за нее. Какое ему до нее дело?

И Александр нарочно медленно прошел мимо Лины с гордым, презрительным выражением лица. Пусть знает, что он все это видел и оценил по-своему. Он остановился около Виктора Чайки, невольно почему-то все-таки поглядывая на девушку.

На собрании, как и в прошлый раз, когда надо было отправлять готовые снарядные ящики, опять бурно спорили, как добыть лес для пилорамы. Одни предлагали, чтобы военное ведомство доставило древесину, другие советовали изготовить ее в лесах самим и раздобыть где-нибудь транспорт. Но даже на одни хлопоты для осуществления этих предложений потребовалось бы много времени. Мастер Сергей Львович, учительница Лидия Власьевна и воспитатель Четвертой настоятельно советовали попробовать все-таки самим вырубать плоты изо льда реки.

— Мы уже имеем хороший пример того, как наши воспитанники умеют преодолевать трудности, — говорила Лидия Власьевна. — Я уверена, что и в этой трудной работе они сделают все возможное. Да, у советских людей и невозможное бывает возможно. Киров так и говорил: «Технически невозможно, а коммунистически возможно». Для нас преодоление любых трудностей — школа мужества. Наши воины на фронте жизни свои отдают за нас. Воинам гораздо труднее, чем нам на любой работе…

— Так пущай нам и харч солдатский дают! — громко выкрикнул Клыков.

На него со всех сторон зашикали ребята, возмущаясь его нахальством.