Удалёнка

– Мне снилось три апельсина сегодня, – дышат мне на ухо и тут же целуют куда-то рядом.

– Это ты к чему?

– Фрукты снятся к грехопадению, – сдержанно подсказывает герцог.

Реальность расслаивается на нас и мир за пределами этой комнаты. Наша – плавится под пальцами, разливается истомой по телу, полнится сбитым дыханием. А экзорцисты верят в сны.

Из динамиков ноутбука продолжало доноситься что-то про допустимые дозы облучения, глубинные диафрагмы. Мы целовались, как проклятые. Воздух как будто закручивался вихрями, делая из нас пьяненьких наркоманов.

Майоров просто целует меня в ключицу, и в мыслях тут же вспышкой, как я по ночам сижу у его кровати, смотрю, как он спит, и не знаю, что делать с этим чувством, растущим в моей груди.

Мы стягиваем друг с друга одежду рывками, тут же припадая к обнажённой коже. Мы бешеные, конченые, нас нельзя выпускать к людям. Меня переворачивают на живот, влажные поцелуи опускаются на лопатки, тёплые прикосновения – вниз, вдоль линии позвоночника. Это даже не смешно. Я дышу, прикусывая подушку.

Смотрю на него за обедом краем глаза, улавливая движения. Пакетик чая с ягодами, персиковый йогурт. Как страшная и большая истина, до меня доходит медленно и не сразу. Я люблю его, люблю. И даже не думала, что попаду в этот пиздец так прочно и безнадёжно, когда всё это только начиналось.

Медленно выдыхаю, чувствуя внутри его пальцы. Усмехаюсь мыслям о том, что сердце походу сейчас не выдержит. Но страсть к саморазрушению сильнее всяких других страстей, и я чуть приподнимаю бёдра, чтобы экзорцисту было удобнее. Чувствую, как пальцы сменяются на член и сдавленно охаю, уткнувшись лицом в подушку. Всё-таки просто заткнуться и молча выдержать эту пытку у меня не получается. Но микрофон выключен, а остальные уже привыкли. Майоров сжимает пальцами мои бёдра, и я прогибаюсь в пояснице, комкая простыню. Вспышки всё продолжают мучать, хотя я вообще уже почти ничего не соображаю.

Полтретьего ночи. Он стоит на балконе, смотрит на спящий город, ворчит о том, как чертовски хочет курить. Трогательно реагирует на бодания и обнимашки, и ты постепенно учишь, чем его можно купить, дурацкого.

Кто бы мог подумать, что он так божественно трахается.

Когда всё кончается – мы дышим, шумно и очень беспорядочно. Потом дыхание медленно успокаивается. Я перебираю пальцами его волосы и думаю про то, что, валяясь на кровати в объятиях друг друга, мы становятся частью света, густого сверкающего янтаря, заполняющего комнату. Марина нас убьёт, потому что мы опять трахнулись на её кровати. И от этой мысли почему-то становится смешно.

– Алёна? Алёна, Вы с нами вообще? – препод, ближе к концу пары вспомнивший о моём существовании, всё мужественно пытается добиться ответа на свой вопрос.

– Она там чем-то важным занята походу, – хрюкает кто-то из однокурсников.

– Да, друг, ты чертовски прав, – мне приходится, старчески охая, полу-сползти на пол, чтоб захлопнуть ноутбук.

Последнюю на сегодня пару мы безвозвратно проебали.

В буквальном смысле.