Страница 94 из 113
Родители ждали меня, как обычно, у стены.
Я сказал им:
— Я все еще думаю об Эми. Навещал ее однажды, немало лет назад, наверное, не знаю, потерял счет. Но я так нервничал, что забыл проверить грим перед выходом. Посмотрел на себя в зеркало, когда вернулся домой. Жуткий вид. Казалось, будто плоть сыплется с костей. Выглядел безобразнее мертвеца с трехлетним стажем.
Я лег на холм у надгробия. Земля заросла травой и сорняками, но я разгреб былинки и листья и прижался лицом к почве. Кожа вскоре похолодела, как замерзшая земля.
— Она открыла дверь и упала в обморок. Не знаю, чего я не развернулся и не ушел. Надо было. Не хотел, чтобы она еще раз меня увидела: слишком много она для меня значила, пока я был жив. И я бы ушел, если б не отвлекся: на полу рядом с ее головой лежал маленький серебряный предмет. Сережка. Она будто бы блеснула, когда я на нее глянул. Нагнулся и подобрал ее… И тут она очнулась.
Я прижался ухом к земле. Родители не отвечали.
— Она закричала. Это не ее вина. Но я все не уходил. Мы так давно не виделись, и я не мог на нее наглядеться. Кожа, казалось, стала розовее с тех пор, какие я помнил, волосы — темнее. Я стоял и смотрел, как движутся ее губы, видел, как страх подымается в глазах, и, вопреки любым моим инстинктам, слова ускользнули у меня изо рта. Я сказал: «Прости, что я умер. Прости, что воскрес. Прости, что мы перестали друг друга любить. Прости, что мы не прожили и не состарились вместе. Прости все мои слова, из-за которых ты сердилась, огорчалась или обижалась. А сверх всего прочего прости, что я вернулся. Не потому, что я жалею об этой встрече, а потому что тебе больно видеть меня». Развернулся и ушел — слишком поздно, как обычно, — и слушал, как кричит и визжит мне в спину женщина, которую я более не знал. — Я устало вздохнул. — Но сережку я храню до сих пор.
Я выдохся. Вцепился в землю и уснул, в уюте и безопасности рядом с людьми, которые когда-то меня любили. Когда наконец пошевелился, уже стемнело. Тело спереди онемело, и я не сразу смог скатиться с холма, а затем — хотя бы сесть. Потянулся к могиле и погладил надгробие пальцами.
— У меня есть друг. Если б я был жив, возможно, у меня были бы к ней чувства. А сейчас это лишь воспоминания о них. — Я еще раз прижался щекой к земле. — Какая-то часть меня хочет жить, хочет чувствовать, хочет, чтобы эта полужизнь кончилась, а другая была бы рада просто лежать здесь с вами — трупом, как прежде. — Я стукнул по земле кулаком. — Я так запутался. Пожалуйста, поговорите со мной. Прошу, наставьте меня. Прошу вас… Хоть слово, хоть один скрип, хоть слабый стук. Я так долго ждал без ответа.
И я сжал кулаки, и замолотил по земле, еще, еще, еще — и каждый раз прижимался ухом к могилам, и каждый раз не слышал ничего.
Ночь усыпало звездами. Островками света в океане тьмы. Это зрелище утратило силу меня трогать, но все еще влияло на мышцы у меня в шее, вынуждая смотреть в небо. Пока был жив, небо напоминало мне о моей незначительности в бескрайней безразличной Вселенной, но сейчас мне этого напоминания и не требовалось. Чтобы подтвердить мою ничтожность, хватало и одного взгляда на живца.
Я опустил голову и увидел Агентство. Снаружи стояли четыре автомобиля, самый новый — здоровенный красный фургон, зажатый между «метро» Смерти и «2-си-ви» Мора. Я взошел по ступенькам к парадному входу, вновь споткнувшись о последнюю, однако на сей раз ухитрился не упасть. Это придало мне уверенности, и я смело постучал в дверь — и даже выпрямился, когда она отворилась.
— Чего надо?
Говоривший оказался маленьким, несколько надменным юнцом, облаченным во все белое — от туфель до просторной плоской кепки. Лицо ему укрывали наросты и шрамы всех мастей, от простейших угрей на подбородке до давно созревшего фурункула на лбу. Выглядел он, как сокращенная версия Мора, и я решил, что это его помощник.
— Я пришел на совещание.
— Кто вас пригласил?
— Глад.
— Значит, Глад — дурак.
Он захлопнул дверь у меня перед носом, но оставил незапертой. Я подождал минутку, после чего толкнул ее снова. Помощника не было видно, и, в отличие от первого дня, в прихожей не осталось ни единого мертвеца. Впрочем, на правую стену опиралась одинокая несчастная фигура. Кто-то огромный раскачивался вперед-назад на пятках и крепко сам себя обнимал. Иероним.
— Что случилось? — спросил я.
— Мой диск по-прежнему сломан, — взвыл он. — Каждый раз прошу Несыта добыть мне новый, а он просто надо мной смеется. Все надо мной смеются, хотя у меня новый мозг.
Я ничего не сказал. Встал рядом с ним и подумал, не посочувствовать ли, но поскольку понятия не имел, как это делается, поначалу не делал ничего. Затем осторожно положил ему руку на плечо. Странное ощущение — и не такое неприятное, как я ожидал; хотя первым устанавливать контакт — опыт для меня как для ходячего исключительный, я привыкал к нему с поразительной прытью. Постоял с Иеронимом, поглаживая его по руке и слушая его жалобы. Нам обоим, похоже, становилось от этого лучше.
Чуть погодя до нас из конторы в конце коридора донесся раскатистый хохот. Через миг дверь открылась, и появились четыре всадника Апокалипсиса со своими помощниками. Все, кроме Смерти и Глада, лыбились.
— Кровь девы на День всех святых, — насмешливо говорил Мор на ходу. — Какой же вы идиот!
Смерть взял Иеронима за руку.
— Идите внутрь, — сказал он. — Можете сидеть рядом и вести протокол. А потом мы займемся особым прекращением — я вам позволю произвести иссечение самостоятельно. — Настроение у Иеронима резко улучшилось. Он воодушевленно кивнул, хлопнул в ладоши и пошел за всеми в столовую. Смерть обернулся ко мне. — Давайте с нами. Собрание неформальное, свободных мест нет, но мы что-нибудь придумаем.
Семеро сотрудников Агентства устроились вокруг стола, где мест было на четверых. Мне предложили хлипкий трехногий табурет в углу, что вряд ли лучше, чем стоять. Раздор освободил себе пространство, пригрозив возмездием любому, кто его толкнет, наступит ему на ногу или даже просто заденет колено, после чего Смерть встал и открыл совещание.
— Сегодня у нас пара быстрых дел… Во-первых, Шеф поздравляет всех с крайне успешным выполнением Воссоединения. Кроме всего одной партии трупцов, предназначенных для Нижнего хранилища, одного пока не размещенного трупа из старого Архива, а также одной утраченной головы без тела, процесс завершен. Итого сто двадцать восемь тел за три дня. В результате после завтрашнего переезда Агентства и в прямой связи с тем, что я скажу далее, Шеф гарантировал нам всем продление отпусков.
Иероним воодушевленно захлопал, но осекся, увидев, что никто к нему не присоединился. Смерть сочувственно улыбнулся.
— Второе на сегодня: Шеф подтвердил, что сокращение человечества будет достигнуто путем корпоративной реструктуризации. Как я уже говорил, в краткосрочной перспективе это означает продление отпусков, но в долгосрочной нас всех ожидается заметное уменьшение рабочей нагрузки. Какую именно форму примет реструктуризация, в данное время неясно, но, думаю, можно уверенно говорить, что недавний всплеск анонимных прекращений — показатель грядущих событий и что до некоторой степени это была проба пера перед более серьезным вмешательством…
Я попытался не рассредоточиваться, но все втуне. Я вымотался. В глубине глотки засел зевок, какой не запретишь себе, и вскоре он принялся распространяться на всю мою голову. Спустилась густая сонная дымка, остаток совещания задохнулся под ней, но глубоко внутри тумана мое внимание привлек знакомый голос.
— Почти кончено, трупец.
С излишне жестоким вывертом демон медленно извлекает нож из моего трупа. Боль сокрушительна, но мои крики делаются все слабее. Теперь они мне самому кажутся ненастоящими. Ощущаю себя пустым, изъятым из себя же, отделенным от того, что меня окружает. Больше не верю, что я есть: знаю, что я был. Хочу лишь одного: уснуть сном мертвых.