Страница 85 из 113
— Я не способен.
— И впрямь, но это не важно. Речь у нас обо мне. Начать с того, что у меня было чудесное детство. Мои родители были общительны, нежны, добры и щедры. Я был чрезвычайно сообразительным учеником, но при этом имел много друзей, и меня никогда не обижали. Дитятей не падал головой вниз, не пережил никаких недугов или иных невзгод, что могли бы наделить меня каким-нибудь извращенным взглядом на мир. Я был совершенным реалистом. Именно это воззрение, думаю, сделало из меня делового человека. Начинал я, как и вы, простым наймитом, но, в отличие от вас, меня эта роль не устраивала. В семнадцать лет я взялся за свое дело, торговал на местных рынках любым товаром. Хорошенько старался и держал нос по ветру. Ловил любые возможности для развития, какие попадались на пути. Вкладывал заработанные деньги с умом и употреблял их ради изучения новых приемов. За пять лет я заработал свой первый миллион. Очевидно, впереди меня ждали великие времена. Я понимал, чего хотел. Желаете узнать мою путеводную философию?
— Нет.
— Расскажу все равно. Вот что было моим кредо. Я следовал ему до самой смерти: мысли по-крупному, действуй крупнее, становись крупнейшим. — Он нервно глянул в открытую дверцу на что-то незримое, затем продолжил: — В последующие десятилетия мои доходы множились. Что бы ни делал я, цифры, связанные с моим благосостоянием, росли, а следом — и цифры моих дивидендов. Под конец я имел дела и с программным обеспечением, и со СМИ, и с нефтью, и с финансами, и с фармацевтикой…
Я потянулся и зевнул. Внимание мое блуждало. Труп заметил это и шлепнул меня по обеим щекам.
— А ну слушайте! Я намерен сказать вам кое-что важное… Однажды экспансия прекратилась. Это решение мне навязали: рынков для завоевания попросту не осталось. Я был безутешен. Ваша скучная дамочка произнесла мало интересного, но странно и, вероятно, не совсем случайно, что она упомянула радуги. Есть пределы любой власти. Человеческое тело можно купить и продать, что вполне естественно. Войны, медицина, генетические исследования, органы для трансплантации, труд — все подвластно торговле. Можно даже влиять на мысли тупиц, вовлекать их в свою веру и в этом смысле владеть людьми. Но есть активы, которые не присвоить никак, хоть я и пытался остаток дней своих это опровергнуть. Возможно, вы слыхали историю Иоганна Кеплера? Глядя на вас, подозреваю, что нет. Так или иначе, это был немецкий астроном начала XVII века. Гений. Он первым доказал, что планеты обращаются вокруг Солнца по эллипсу, что их скорость возрастает, когда они приближаются к Солнцу, и уменьшается, когда удаляются от него… А еще он тридцать лет своей жизни посвятил доказательству, что в Солнечной системе действуют законы геометрии. — Глаза у покойника горели пылом, какой у мертвецов редко заметишь. Казалось, он сейчас взорвется. — Это, разумеется, не так. И в той же мере, как бы ни хотел он, как бы ни был этим одержим, сколько бы ни платил своим сотрудникам за поиск ответов, деловой человек не может взимать плату с людей за то, что они дышат, спят или смотрят на радугу; и не может он назначить цену за влюбленность.
Я ждал. Рассчитывал, что он ответит на мой вопрос или в худшем случае поделится более содержательным выводом, но он не выказывал никаких признаков ни того, ни другого. Он самовлюбленно глазел на свое отражение в зеркале заднего вида, приглаживал и поправлял то, что осталось от его бровей. Мне вдруг показалось, что меня использовали. Будто я побыл громадным ухом, слушая, как метет его громадный болтливый язык. И потому спросил еще раз:
— Из-за чего стоило жить вашу жизнь?
Его, похоже, расстроило, что я его отвлек. Он изобразил лицом насмешку и отрывисто ответил:
— Деньги, конечно! Что, все ходячие такие же безмозглые, как вы?
Отвечать было незачем, потому что в этот самый миг мускулистый труп, что схватил меня в Агентстве, влез в машину, грубо сграбастал моего собеседника под руки и выволок его на мокрую землю.
Последовала краткая потасовка. Статный спесивый труп тягаться со своим ражим оппонентом не мог: как приемы борьбы мой собеседник применил валянье на земле, извивы и вопли, а обидчик лупил его по голове, пинал в спину и обвинял в зверском преступлении — в том, что спесивый вынудил всех ждать его.
Чуть погодя вмешался Глад.
— Хватит, — сказал он просто.
Далее он стремительно направился по травянистому холму к первому из трех дубов. Мертвецы уныло поплелись следом, им мешали ливень и внезапные порывы ветра; я шел замыкающим. Поначалу прилежно следил за группой — указание не дать им удрать все еще было свежо у меня в голове, — однако чем дольше я об этом думал, тем меньше меня это заботило. У меня имелись серьезные подозрения, что беседы с этими мертвецами не явят совсем ничего ценного, и потому, если кто-то из них решит рвануть вниз по склону и устремиться к воротам, мне-то что? Вялость объяла и мое тело. Движения делались все медлительнее. Ноги увязали в глинистой почве. Я шел, повесив голову, ссутулившись, согнувши спину. Казалось, того и гляди отключусь.
Впереди меня Глад слился с дождем. Вскоре исчез и один из мертвецов. Я остановился. Ждал, когда исчезнет второй… Произошло это довольно скоро. Я какое-то время наблюдал за третьим. То была женщина, раны прекращения сделали ее безвольной, но и ее поглотил ливень.
Я стался один. Это было приятно, но недолго. А затем события последних нескольких дней тяжким грузом легли на меня. Я пал на колени. Хотелось плакать, но я не плакал. Хотелось кричать, но я молчал. Хотелось свернуться в клубок на земле и больше не вставать, но я собрался, обратил лицо к свирепому дождю и пошел. И почти тут же споткнулся обо что-то крупное и очень твердое. Пока я думал, что это может быть, оно со мной заговорило.
— Не слишком ли далеко я укатилась?
— Что?
— Я собиралась остановиться у дерева, но в этой погоде ни зги не видно.
— Где вы?
— Здесь… Прошу вас, глядите под ноги.
Я глянул. На земле примерно в ярде от меня лежала голова без тела. Я подобрал ее, отчистил от грязи обрубок шеи, лицо и волосы, а затем склонился над ней, чтобы укрыть от дождя.
— Помните меня? — спросила голова.
— Да.
— Я вас тоже помню. Вы были давным-давно.
— Вчера.
— Правда? А будто месяцы прошли. Так или иначе, мне было очень одиноко. Это первый разговор с тех пор, как я упала на землю.
— Простите, что я вас уронил.
— Не важно. Мне все равно не кажется, что мое место в Центральном хранилище. Какие-то из моих цифр исчезли при криогенной заморозке или же отгнили, когда меня оттаяли. Поэтому я и покатилась вниз по склону. Хотела добраться до первого дуба. Это жуткое уродство, но меня к нему потянуло, когда мы двигались мимо. Хотела что-то сказать тогда, но, видимо, уснула, потому что дальше помню только, как мы карабкались по среднему дереву, и дальше я вдруг очутилась в траве, одна. Я сочла это знаком. Еще одной попыткой. Подумала, что, если скачусь к тому перекрученному дубу, кто-нибудь рано или поздно явится и поможет мне попасть внутрь… И вот вы.
— Я — из группы. Они меня ждут.
— Я знаю. Звала их изо всех сил, но они не обратили внимания. Вы один остановились. — Она закрыла глаза. Чуть погодя тихонько захрапела. Я уже собрался положить ее обратно в мокрую траву, но тут глаза у нее распахнулись. — Ну так что же? Не слишком ли далеко я укатилась?
— Чуть-чуть.
— Отнесете меня обратно?
— Понесу, сколько смогу, — сказал я.
Голова улыбнулась, и, хотя губы у нее позеленели от тлена, а глаза потускнели в смерти, выражение ее лица осталось прекрасным. В этой улыбке я мог бы забыть о своем поиске, но я был в долгу перед этой головой, и долг толкал меня к действию.
Я уложил ее к себе на руки и укачал, чтобы уснула, а затем двинулся дальше вверх по склону. Даже моим вялым шагом до первого дерева я добирался дольше, чем предполагал, и огорчился, поняв, что ни Глад, ни остальные мертвецы меня дожидаться не стали. Решил, что они пошли дальше: глядя вверх по холму, я кое-как различал толстый ствол срединного дуба.