Страница 108 из 113
— На ночь остаться не могу. Мне надо вернуться на кладбище.
— Отлично. Ты, значит, пытаешься быть готичнее меня.
— Прости.
— Да ничего. Я и не думала, что ты явишься.
— Будь у меня другие обстоятельства…
— Ага, ага… Сумку тут оставишь?
Я поглядел в ее ясные карие глаза. Последние несколько дней я чувствовал, что между нами что-то начинается, а теперь собирался с этим покончить. Но в ее предложении был смысл. Забирать свои земные пожитки в могилу причин не нашлось, и мне показалось уместным, что они останутся у нее. Вынул свое гробовое одеяло, вручил ей сумку и поблагодарил.
— Пустяки. Завтра утром заберешь.
— Толком и не знаю, где окажусь завтра утром.
— Ну, когда выяснишь…
Он не договорила. Мы молча смотрели друг на друга. Я размышлял, последний ли раз вижу ее. Меня подмывало проглотить все, что я успел сказать, переступить порог и забыть о встрече со Смертью. Но толку-то. Не мог я дальше вести эту несчастную полужизнь.
Я снял цепочку.
— Может, и это надо тебе оставить.
Она скривилась и оттолкнула мою руку.
— Оставь себе. Я тебе подарила это, потому что ты мне нравишься, хотя теперь уже всерьез раздумываю, с чего бы. Сначала говоришь, что не останешься, дальше намекаешь, что тебя какое-то время тут не будет, а теперь еще и подарок хочешь вернуть. Что ты за друг тогда?
— Плохой.
— Похоже. А что в сумке? Я, может, продам содержимое, если ты через полгода не явишься. А следом и сумку.
Я пожал плечами.
— Кое-какая одежда, еда и вода, стакан, зубная щетка. — Я примолк, не желая открывать первую свою тайну. — Косметика моя.
Она улыбнулась.
— Твой макияж — не секрет.
— Правда?
— Все в ресторане знали.
— Правда?
Она кивнула.
— Даже младший управляющий.
— У меня очень бледная кожа, — пояснил я. — И некоторые уродства.
— Я знаю. Видела шрамы… Что случилось?
В груди стало тесно, подо мной холодная плита, рядом демон с иззубренным кинжалом.
— Я бы предпочел рассказать об этом в другой раз.
— Угу. — Она закатала левый рукав. — У меня тоже шрамы. Много мелких — смотри. — Ряд тонких белых черточек неровно взбирался от запястья к плечу. — Помню каждый надрез. Ненавидела их когда-то, но теперь прям люблю. Я из-за них неповторимая — они мне как опознавательный знак.
— Понимаю.
Последовало еще одно долгое молчание. Не неловкое, но безнадежное. Где-то в темном болоте, заполнявшем мне голову, тщетность этих отношений всегда была очевидна, но эти несколько мгновений выволокли тщету на свет. Зоэ — единственный среди живущих человек, которому я мог доверять, и все-таки открытие ей даже самых невинных моих тайн — испытание, не говоря уже о моей смерти. Обстояло бы с этим как-то иначе, останься я в живых? Влюбился бы я в нее? Влюбилась бы она в меня? Создали бы мы вместе дом? Заполнили бы его предметами, что напоминали бы нам о нашем общем прошлом? Брали бы мы напрокат фильмы, покупали бы еду на вынос, занимались сексом раз в неделю, читали бы новейшие книги, сидели бы на новейших диетах, не отставали бы от новейших технологий? Были бы у нас дети — или один ребенок? Или ни одного? Были бы мы счастливы?
— Мне пора, — сказал я.
— Так запросто ты не уйдешь.
Я посмотрел на нее непонимающе.
— Ты обещал выложить мне свою большую тайну, — сказала она.
Я сделал шаг назад, но доводов больше не осталось. Я оттянул ворот толстовки в сторону и показал на отметины у себя на шее.
— Видишь номер?
Она приблизилась, ее голова оказалась в нескольких дюймах от моей. Я ощутил тепло и влажность ее дыхания у себя на коже.
— 721891112… — Она сдала назад, принюхалась и скривилась. — Остаток под гримом не читается. Классная татуировка вообще-то. Выиграл в лотерею?
Я покачал головой.
— Это мой опознавательный знак.
— Не понимаю.
— Это означает, что я от тебя отличаюсь.
— Скажи что-нибудь, чего я не знаю.
— Я сплю в гробу.
На миг я решил, что ей станет дурно от страха и отвращения, но губы у нее расплылись в любопытной улыбке.
— Как круто! Я всегда хотела попробовать.
— Нет. Ты не понимаешь. Я сплю в гробу, потому что мне так безопасно. Потому что меня в нем похоронили. Потому что он напоминает мне о спокойных днях до воскрешения. — Я силился найти слова, что отразятся у нее в глазах, и наконец нашел простейшие — определение меня: — Я ходячий мертвец!
Лицо Зоэ не явило ничего: я не понимал, сочла она меня вруном, или постигла мое признание во всей полноте, или же попросту приняла все это за метафору, которую теперь пыталась разобрать. И я был зачарован. Не мог двинуться с места. Хотел лететь отсюда на кладбище, где смогу благодарно, очертя голову, нырнуть в разверстую могилу, но хотел я и посмотреть, как подействует на нее мое признание, — и, в конце концов, между моими словами и ее повис лишь миг.
— А мы все кто? — сказала она.
Я ушел, не оборачиваясь. Я тосковал по живому человеку, каким когда-то был, по биению его теплого сердца и дыханью, что наполняли его легкие светом, — но тот человек умер давным-давно.
Опустил голову, спрятал лицо. Вся моя отвага увяла. Я не сомневался, что меня перехватят прежде, чем я доберусь до кладбища. Вцепился ради утешения в свое гробовое одеяло — и в анкх, висевший у меня на шее, надеясь, что он отвадит незнакомцев и защитит от их взглядов.
Смерть меня ждал. Возник он из-за дуба и учтиво склонил голову. На нем были «док-мартензы», синие джинсы и фланелевая рубашка в клетку, расстегнутая у горла; имелись при нем и две лопаты — он опер их о дерево, когда я подошел.
— Полагаю, это ваше, — сказал он.
Полез в карман рубашки и вручил мне нечто маленькое, мягкое и немного липкое. Кончик пальца, который я себе сегодня отсек.
— Как ваше прекращение? — спросил я.
— Решил оставить ей жизнь. Таков приятнейший пункт моего нового договора. Раз в неделю мне разрешается пощадить одного из моих клиентов, по своему усмотрению. Работа от этого делается не такой предсказуемой. — Тон у него был глубоко профессиональный: расслабленный, но отстраненный, словно мы прежде не знались. — Оказалось, этот маленький кусочек плоти застрял у нее в горле. Когда я решил спасти ее, она уже была довольно синей. К счастью, пальцы у Глада гораздо ловчее моих — он извлек его менее чем за минуту. — Смерть улыбнулся воспоминанию. — Держите это где-нибудь в сохранности. Оно вам упростит ситуацию на Судном Дне.
Я положил кончик пальца в карман спортивной куртки, рядом со сложенным договором на Воссоединение, застегнул молнию.
— Я не нашел, что искал, — сказал я.
— Знаю. Думал, из услышанных историй вам удастся уразуметь, чего вы хотите, но я вас переоценил. Простите.
Я пожал плечами.
— Мне не нужны ни деньги, ни власть, ни любовь. Я не способен к значимым достижениям. Я не верю, что завтра будет лучше, чем сегодня. Пялясь в землю, я не вижу радуг. У меня уже есть чувство долга — оно меня определяет — и единственное главное воспоминание, за которое можно держаться; но ничто из этого не наполняет внутреннюю пустоту. Если б я мог соединить эти качества в одну всеобъемлющую мысль, она могла бы стать частью сути, которой, как мне сообщили, у меня нет; но поскольку даже эта простая задача мне не по силам, прекращение — мой единственный выбор.
Он, казалось, растерялся, но сказал:
— Как пожелаете.
— Однако в начале недели вы намекнули, что меня за мои услуги вознаградят. Я сознаю, что безупречен не был…
— Ваши усилия высоко оценены, — перебил он. — И, если позволите предложить… Вследствие переезда Агентства я вскоре займу гораздо больший кабинет, и вы могли бы обдумать включение ваших кожи и волос в мой новый ковер. Когда вас разнимут на части, сшивка относительно безболезненна. Мы могли бы все устроить прямо сейчас. — Он тепло улыбнулся. — Но, разумеется, выбор за вами.