Страница 4 из 22
— Разве можно считать преступлением отличие, оказываемое одному служителю перед другими? — спросил Жакмар.
— Нет. Это не есть преступление, и чувствия дружбы, основанной на добродетели, возвышая душу, побуждают к благотворениям; но супруге герцога Альберта чужды таковые чувства; она расточает для всех благосклонности, на которые один муж ее имеет право, и ежели б деревья сада ее имели язык, то они бы обнаружили ее распутство с Конрадом. Наш побег наполнил ее яростию; тщетно старалась она угадать о причине оного. Начинала сомневаться о верности сообщников своих, подозревая, не уведомил ли кто из них нас о ее намерениях, и тем побудил к бегству. Долгое время питала она ненависть к участникам тайных своих совещаний, перестала было иметь с ними сношение; но, опасаясь совершенного с ними разрыва, дабы чрез то не обнаружились ее преступления, и желая получить нас во власть свою, принуждена была помириться. Потом один из служителей ее, шедши тою же дорогою, по которой мы сюда прибыли, увидел, возле ямы недавно разрытой, лежащий труп, на груди которого была рана, доказывающая насильственную смерть, и как оный был совершенно обнажен и частик) растерзан хищными птицами, то служитель заключил, что убийство сделано уже давно и что, конечно, холодность воздуха препятствовала согнитию тела; по сем замечании хотел было удалиться, как черты мертвого привлекли его внимание, и он узнал в нем Конрада. Я думаю, — присовокупил Гродерн, — что некто, проходя сим местом и приметив, по растаянии снега, недавно рытую землю, полюбопытствовал узнать, не сокрыто ли в ней чего-нибудь; но, раскопав оную и увидев труп, порядочно одетый, не упустил воспользоваться сею одеждою, и таким образом оставил на поверхности нагое тело. Служитель Брюншильды поспешил донесть ей о своем открытии; это происшествие сначала показалось ей неизъяснимым, но вспомнив, что дорога, на которой найдено тело, лежала к монастырю, уверилась, что мы в нем сокрылись, тем более, что игуменья почитается от всех покровительницею бедных поселян сего округа. Все это и подало повод к завтрашнему обыску сего монастыря; Брюншильда обвиняет нас в убийстве и воровстве; герцогу показали тело Конрада, и он не умедлит признать нас виновными, потому необходимо должно нам укрыться, ибо одна наша невинность не может нас избавить от смерти. Самое бегство наше подозрительно, и мы не имеем свидетелей, могущих удостоверить, что действовали, защищая свою жизнь. Итак, вот мой план: жена моя наденет одежду одной из монахинь; мы, переодевшись в такое же мужеское платье, будем почитаться монахами окружного монастыря. Игуменья же принимает на себя сокрыть твоих детей.
— Но, любезный Гродерн, как они осмелятся приступить к таковому обыску монастыря? Какое право имеют дерзнуть на сие святотатственное деяние?
— Какое тут право, где одна сила владычествует? Могущество дворянства учинилось неограниченным; тщетно народ, им угнетаемый, приносит жалобы свои королю, который есть не иное что, как такой же дворянин, отличающийся одним только титлом, потому что, ежели он и покусится иногда к обузданию их наглостей или к осуждению поступков, то получает одни дерзкие и возмутительные ответы: одним словом, Гуг Капет есть кукла, к которой оказывают притворное почтение, не имея ни малейшего повиновения[1].
— Но игуменья разве не может принести жалобы Папе, и угрожать его мщением?
— Нет, Жакмар, они презирают самого Папу, и ежели нас отыщут, то произведут суд, обвинят и будем казнены единомышленниками Брюншильды.
Гродерн на несколько минут замолчал, а Жакмар, рассуждая об опасностях следующего дня, нечувствительно забыл их, чтоб предаться вновь горести о своей потере. Приобыкнувши к беспрестанным трудам, не имея воспитания и не зная даже читать, чем мог он рассеять печаль свою в такое время, когда многие дни должен был провождать в бездействии?
Жакмар доселе знал скуку по одному только названию, ибо, занимаясь во весь день тяжкою работою, не имел он времени помыслить о положении своем; вечером же, возвращаясь в дом, находил жену и детей своих, старающихся наперерыв оказывать ему все нужные услуги, так что, будучи осыпан их ласканиями, не чувствовал ни малейшей усталости и провождал ночь в крепком сне до самого того времени, когда должно было вновь идти на свою работу; таким образом текла его жизнь до прибытия в монастырь. Теперь же, провождая время в праздности и не имея способов к разогнанию мыслей о своем несчастий, впал он в мрачную задумчивость. Гродерн, сжалившись на его страдания, покушался рассеять грусть, его терзающую.
— Жакмар, — говорил он ему, — я хочу тебе рассказать о происшедшем в замке прошедшего вечера: это может уверить тебя, что в отделении его обитают не наложницы герцога Альберта, как тебе сказывали. Рыцарь, именуемый сир Раймонд фиц Генрих, приехал вчерашнего вечера из Англии, и находится теперь в замке с другим рыцарем, который скрывает настоящее свое имя и носит черные доспехи. Его лошадь черна, весь на ней прибор и все его вооружение такого же цвета, исключая только, что когда просили его показать герб свой, то, сняв черную тафту, покрывающую его щит, увидели на нем живопись. «Под сею живописью, — говорил он, — пребудет сокрыт мой герб, доколе не свершу одного известного мне подвига, и тогда уже узнаете о моем достоинстве и имени, а до тех пор буду называться просто Гримоальдом-мстителем». Живопись, покрывающая поле его герба, изображает женщину, убившую старого аиста, который лежит распростертым у ног ее. Из тела сего аиста выходит молодая змея и начинает извиваться около ноги женщины, на лице которой начертана болезнь, ощущаемая ею от угрызения змеи, и она, казалось, тщетно старалась освободить от нее ногу свою. Сей рыцарь имеет вид благородный и величественный; но не находилось при нем ни оруженосца, ни пажа. Брюншильда смотрела на него с любопытством и удивлением, и взоры ее, встречаясь с его взорами, изъявляли по временам род некоего смущения.
Лишь только отворили ворота, то объявил он, что главною причиною его путешествий есть искание приключений, и что, увидев издалека замок, приехал просить в нем гостеприимства. В продолжение ужина некто из собеседников завел речь о комнатах, обитаемых духами, и тем подал повод ко многим шуткам со стороны герцога, который уверял, что все это есть вымышленная басня. Тот, которого ты называешь графом Рихардом, подтверждал то же, присовокупив с смущением, которое тщетно скрыть старался, что все сии нелепые сказки происходят от каких ни есть глупых вралей, которые, не зная, по какой причине сей флигель необитаем, принимают за истину все небылицы, внушаемые суеверием и ужасом.
Сей разговор был последуем пространным рассуждением о бродящих мертвецах и привидениях, и до тех пор не преставали углубляться в сей предмет, пока Брюншильда, уставши изъявлять взорами нетерпеливость свою, не стала просить, чтоб прекратили разговор о столь нелепой материи. Граф, ее брат, присоединился к ней и старался заговорить о другом. Это, казалось, более его беспокоило, нежели его сестру, так что аглинский рыцарь фиц Генрих, равномерно и рыцарь неизвестный, приметив смущение Губерта (я никогда не дам ему другого названия) и гнев Брюншильды, хранили молчание. Но один из гостей, как видно, не из одного любопытства, но забавляясь смущением брата и сестры, несмотря ни на что, старался продолжать разговор.
— Вероятно, что в сем отделении совершилось некогда убийство, — сказал он наконец.
— Какой же имеете повод предполагать, — спросила его с гордым видом Брюншильда, — что учинено убийство в замке предков моих?
— Я этого не предполагаю, сударыня, — возразил сей лукавец с острою и многозначащею улыбкою, — но мне кажется, что тени умерших не показываются без причины.
— Все эти мысли о привидениях, — сказала ему с гневом Брюншильда, — доказывают недостаток здравого смысла в тех, которые ими занимаются.
— Но осмелюсь спросить, — продолжала безумолкная особа, обратясь к герцогу, — для чего заперли и совершенно оставили сии комнаты?
1
Должно заметить, что эта повесть относится ко временам французского короля Гуга Капета, когда Франция разделялась на феодальные правления и каждый владетель, в наследственном уделе своем, был вроде самовластного и независимого государя.