(Не) люби меня

— Назначаю сэра Вулфа эмиссаром, — распоряжался он на ходу, натягивая дорожные сапоги и набрасывая меховой плащ. — Со мной поедут пять человек, остальные будут здесь. Пресекайте попытки разбоев, ведите переговоры о примирении кланов. Пережените их всех, к чертям! Чтобы забыли делить коров и овец!

— Вы уезжаете, сир? — спросил новоявленный эмиссар, потрясенный до глубины души.

— В Ланваре оспа, — коротко бросил король. — Я должен быть там.

— Но тогда вам разумнее остаться здесь!

— Остаешься ты, — король снял с пальца перстень с печатью и перебросил его сэру Вулфу. — Решаешь все от моего имени, за исключением казней и телесных наказаний. Приказ ясен?

— Да, ваше величество.

Бешеная скачка в столицу промелькнула как один серый день. Дидье не мог вспомнить, сколько было привалов, и были ли они вообще, мысли его находились неотступно с Дианой. Тегвин не написала о себе и сыне, значит, с ними все хорошо.

И его разум отметал тревогу о них, зато при воспоминании о Диане сердце тоскливо сжималось. Неужели, небеса заберут ее, едва подарив ему?

Как наяву ему грезилось ее смуглое лицо — такое выразительное, то смеющееся, то гневное, то преображенное страстью. Она назвала его по имени — и он едва не умер от счастья. Он был уверен, знал, что она полюбит его. Для женщины оковы любви куются быстрее, чем для мужчины.

Оспа!..

К чертям оспу. Он не позволит никому вырвать эту женщину из его объятий. Надо будет — бросит вызов и небесам.

Они приехали в Ланвар утром, и кони промчались по мощеным улицам, пугая редких прохожих. Тегвин встретила его на крыльце, невероятным образом угадав, что он приедет именно сейчас.

— Где Диана? — крикнул Дидье, спрыгивая на землю и перебрасывая поводья подбежавшему груму. — Жива?

— Жива, хвала небесам, — Тегвин молитвенно сложила руки.

Король хотел бежать наверх, но королева остановила его.

— Вы не пойдете вот так, — сказала она строго, указывая на его пропыленную и заляпанную грязью одежду, — прежде вымоетесь, переоденьтесь в чистое, протрите руки лавандовым маслом.

Дидье покорно выполнил все, что она говорила, и, наконец-то вошел в спальню. Он мельком заметил, что дверь в его прежний кабинет теперь стояла новая — из светлого клена, а не дубовая, как раньше. Надо будет спросить Диану, зачем ей вздумалось менять дверь… Но потом он увидел свою метрессу, и забыл обо всем.

Она спала, и показалась королю совсем маленькой, худой и беззащитной, сплошь обмотанной тканевыми бинтами. Сквозь разошедшиеся полоски ткани виднелись острые косточки на запястьях и скулы, покрытые язвочками. Пахло серой и лавандой, а черные волосы, заплетенные в косу, потеряли свой шелковистый блеск.

Девица Кадарн, дремавшая в кресле в изножье кровати, встрепенулась, сонно хлопая глазами, а увидев короля, вскочила, ахнув.

Дидье приложил палец к губам, приказывая ей не шуметь. и придвинул кресло к изголовью, сев рядом с Дианой и вглядываясь в ее лицо.

— Ваше величество! — зашептала Ланвен. — Вам нельзя здесь находиться! Это опасно!

— Чем ее лечат? — спросил он, словно не слыша ее причитаний.

— Серная мазь и притирания из душистых масел, — ответила она и начала совать ему платок. — Хотя бы завяжите лицо!

— Кто-то еще заболел? — спросил он, взяв платок и бросив на постель, презрев любые меры предосторожности.

Ланвен лишь закатила глаза, наблюдая такое безрассудство, но покорно сказала:

— Слава всевышнему, больше ни одного случая. Мы вовремя заметили болезнь и выселили всех из этого крыла.

— Как она? — продолжал допрашивать король.

— Сейчас уже лучше. Лихорадка прошла, но язвы не подживают. Я слежу, чтобы она не расчесывала их во сне…

— Будешь щедро вознаграждена, — бросил он через плечо.

— Благодарю, ваше величество, вы очень добры. Но лучше бы вам уйти…

В это время Диана глубоко вздохнула и пошевелилась. Она повернула голову в их сторону, и через обмотки бинтов на Дидье посмотрели темные глаза — самые прекрасные глаза в мире. Под ними залегли тени, но он все равно не мог на них налюбоваться.

— С добрым утром, метресса, — сказал он, улыбаясь. — Это новая мода в Ланваре?

Ты привезла ее из южных земель? — он коснулся пальцем бинтов на ее лице.

— Что вы здесь делаете?: уходите, немедленно: — прошептала она потрясенно и попыталась сесть, но Дидье и Ланвен в четыре руки уложили ее обратно на простыни.

— Прогоняешь меня из собственного замка? — пошутил король.

— Вы рискуете, — сказала она горячо. — Если умру я. ничего не изменится. Умрете вы — наступит хаос!

— Я говорю его величеству о том же, — вставила Ланвен ледяным тоном.

— Вы приписываете мне небесное могущество, — Дидье поцокал языком. — Как будто лишь от меня зависит, будут здесь порядок или война. Но не противьтесь, — он взял руку Дианы в свои, нащупав незабинтованные кончики пальцев и ласково поглаживая их. — Если что — умирать вдвоем веселее, моя красавица.

Она не выдержала и рассмеялась, но смех получился горьким.

— Какая я красавица? — спросила она, покачав головой. — Сбылась мечта моей свекрови — теперь я стану страшной, как смертный грех, и нож не понадобился.

— Откуда такое отчаяние? — Дидье коснулся ее лба. — Всего-то несколько красных пятнышек. Они даже добавляют тебе очарования — ведь и луна не была бы луной без пятен на своем сверкающем лике.

— Вы сумасшедший, — сказала она, глядя на него широко распахнутыми глазами.

— Совсем чуть-чуть, — заверил ее Дидье. — И даже не буйный.

Новые протесты и ужас вызвали его желание остаться.

— Вы не можете… — лепетала Диана, когда он поднял ее и поддерживал, чтобы она сходила по нужде, а потом держал на руках, пока Ланвен перестилала мокрые от пота и сукровицы простыни.

Но Дидье не слушал лепета Дианы, как и ворчания ее камеристки, и сам менял бинты, смазывая язвочки и коросты серной мазью и маслом. Он же взялся дежурить у постели больной в самые тяжелые предутренние часы, чтобы Ланвен, уже падавшая с ног от недосыпа, могла отдохнуть, и он сам купал Диану, посмеиваясь над ее попытками прикрыть выступающие ребра и кудрявый мысок внизу живота.

— Я ужасна, — простонала она как-то, — когда он помогал мыть ей голову, держа над тазом с водой ее тяжелые волосы.

— Для меня ты красивее всех на свете, — сказал Дидье, целуя ее в лоб, а потом пригляделся внимательнее. — Смотри-ка! Пустулы засыхают, кожа шелушится, но шрамов не остается. Это не оспа.

— Не оспа? — хором переспросили Диана и Ланвен.

— Я видел больных оспой. Обычно болячки подживают не так. Это какое-то кожное раздражение. Может, ты ела что-нибудь редкое? Или использовала особые притирания? Бывают мази, вызывающие нарывы на коже.

— Нет, ничего такого, — Диана потребовала зеркало и долго рассматривала свое отражение, а потом медленно произнесла: — Козье покрывало…

Ланвен замерла, держа зеркало.

— Козье покрывало, — повторила Диана. — Вы прислали мне козье покрывало, и я заболела после того, как укрывалась им.

— Покрывало? Я ничего не присылал, — ответил Дидье.

— Ланвен принесла его мне.

Зеркало задрожало в руках камеристки, и она испуганно захлопала ресницами:

— Мне сказали, что это подарок его величества, — забормотала она.

— Где покрывало? — спросил Дидье, не обращая внимания на ее страх.

— На сундуке, — Ланвен указала в угол комнаты. — Ваше величество…

Дидье сорвал с постели простынь и завернул в него покрывало, стараясь не касаться его, а потом пошел к двери.

— Кто его тебе дал? — спросил он уже на ходу.

— Ее величество… — прошептала Ланвен.

Дидье вернулся лишь через пару часов. Диана лежала в постели и приподнялась ему навстречу.

— Что вы узнали? — воскликнула она.

— Ничего, чтобы тебе пришлось волноваться, — сказал король, поправляя подушку, чтобы женщине удобно было сидеть. — Главное, что это не оспа, а с остальным мы справимся.

— Но неужели королева?..