Страница 9 из 10
Именно в этом состоянии они прожили лучшие годы, но в последние несколько лет постепенно по шею погрузились в грязь и мерзость жизни. «Наш брак был чрезвычайно трудным. Ну так и что ж, – признавалась Ли. – Я была влюблена в Поллока, а он был влюблен в меня. Он дал мне очень много. Ну и, конечно, очень много взял»[142]. В разлуке Ли страшно хотелось снова схватить Джексона за руку, чтобы они могли вместе улететь в стратосферу, туда, где живет чистое искусство. Оставшееся время в Париже свелось у Ли к постепенному сворачиванию дел до конца августа, до того дня, когда можно будет наконец сесть на теплоход и отправиться в Нью-Йорк, к Джексону.
У Хелен после Менерба оставалась еще масса энергии, и, простившись с Гимпелями, она побывала в Вене, Мюнхене, Амстердаме и Гааге, а Ли тем временем одна вернулась в Париж[143]. У нее возникли трудности с гостиницей, и Дженкинсы предложили ей диван в своей мастерской на Монпарнасе. «Мы были рады принять ее у себя», – вспоминал потом Пол[144]. Он знал всех художников в Париже, особенно экспатриантов, с которыми тесно общалась Джоан. Ли познакомила его с представителями своего поколения – людьми вроде Джона Грэма – и рассказывала о пьянящих днях зарождения мира искусства Нью-Йорка[145].
Во время этих бесед Пола не покидало ощущение, будто «Джексон в каком-то странном чувственном смысле всегда присутствует рядом с ней; абсолютно очевидно, что она все время о нем думала; все, что она видела, она видела и оценивала с точки зрения того, как потом будет рассказывать об этом ему»[146]. Однажды Ли и Пол сидели с друзьями в кафе, и Ли, неожиданно рассмеявшись, сказала: «Боже, вот сейчас Джексон точно учудил бы что-нибудь совершенно возмутительное, например сломал бы стул!»[147]. Жизнь без него казалась ей предсказуемой.
Воскресным утром 12 августа Дженкинсов разбудил телефонный звонок. Трубку взяла Эстер. Это был Клем, он попросил к аппарату Пола. «Постарайся сохранять спокойствие», – попросил Клем и сообщил: Джексон погиб в автомобильной аварии, еще и забрав жизнь молодой женщины. «Ли все сразу поняла по тону разговора, – рассказывал Пол. – Она вдруг закричала: “Джексон мертв!”… А потом, наверное, с полчаса – время в моменты кризиса так обманчиво – пребывала в состоянии неуправляемого, безумного горя. Я просто обхватил ее руками и не отпускал. Мы ведь жили на верхнем этаже в квартире с балконом. Все было так странно»[148].
Когда первый шок превратился в осознание, а боль в вину, Ли сказала: «Мне надо возвращаться в Нью-Йорк»[149]. Пол позвонил американскому культурному атташе Дарту Шпейеру и попросил помочь в тот же вечер отправить Ли домой[150].
Хелен тем временем вернулась в Париж. Она планировала пробыть в «Ки дю Вольтер» еще некоторое время – во Францию приехала ее подруга Соня Рудикофф с мужем. Потом же в планах была двухнедельная поездка в Советский Союз (так Хелен амбициозно надеялась)[151]. В воскресенье утром она поняла, что день у нее свободен, и позвонила Полу: «Привет, как дела?» Тот решил, что Хелен уже знает о гибели Джексона: «Делаем все, что положено, по мере наших сил»[152]. В обеих трубках повисла озадаченная тишина.
Пол быстро догадался, что звонок Хелен оказался просто «дичайшим совпадением». Она и понятия не имеет о случившемся, о том, что гиганта, чьи работы изменили мир искусства и послужили катализатором для ее собственных творческих открытий, более нет в живых[153].
Живопись всегда была для Хелен самым верным способом выражения чувств. Услышав новость, она открыла комод в гостиничном номере и вытащила бумагу, которой был застелен ящик. Маленького набора акварели, взятого в путешествие, художнице явно не хватило бы – слишком мало красного, и она достала из сумки лак для ногтей и помаду[154].
Хелен быстро набросала на золоченой бумаге линии, напоминающие окно, изобразила в раме сине-серые пятна – может воду, а может небо, – а затем «внутренность» комнаты, из которой художница смотрела на Сену. Она переносила на бумагу голые эмоции. Штрихи красной помады на пятнах розоватого лака для ногтей оставили следы, похожие на раны. Яростными мазками через поверхность пролегли синие и зеленые полосы, возможно, символизируя руку, сердито сметающую все со своего пути. Какой бы порядок ни существовал в этом живописном пространстве, теперь он разлетелся в клочья. Закончив, Хелен подписала картину: “Hôtel Quai du Voltaire, 8/56” (август 1956 года).
Сообщив Полу, что готова помочь чем только сможет, Хелен быстро добралась до Дженкинсов. Она принялась составлять телеграммы на своем не слишком хорошем французском, стала хвататься за разные бытовые вспомогательные задачи, слишком трудные для совершенно опустошенной Ли[155]. Потом Хелен с Полом решили вывести вдову из мастерской, чтобы хоть как-то отвлечь ее на несколько долгих часов до самолета, который вернет ее домой[156]. «У меня была машина, и мы все колесили по округе; просто старались оставаться в движении», – вспоминал Пол.
Они съездили в Люксембургский сад и Булонский лес. По пути останавливались в разных кафе[157]. Кофе, коньяк, сигареты[158]. «Мы нутром чувствовали, что не должны об этом говорить», – рассказывал Пол. Под «этим» он имел в виду проблемы Ли и Джексона до ее отъезда из Нью-Йорка. В тот момент их внимание занимали вовсе не детали, которые привели к самоуничтожению Джексона, а величие его жизни в творчестве[159]. «Он писал все небо! – воскликнул Франц, услышав страшную новость. – Он перегруппировал звезды!»[160].
В тот вечер Пол и Хелен доставили Ли в аэропорт, объяснили ситуацию человеку, который оказался в самолете рядом с ней, попросили стюардессу дать Ли успокоительное, чтобы она проспала как можно большую часть 14-часового перелета[161]. Но Ли так и не уснула. Ярким августовским утром в аэропорту имени Кеннеди она сошла с трапа с глазами, красными от усталости и горя. Ее лицо постарело и застыло.
Ли встречала группа взволнованных друзей: Пэтси Саутгейт, племянник Ли Рон Стейн, Альфонсо Оссорио и Бен Хеллер, тот самый молодой коллекционер, который ранее в том году приобрел картину Джексона за восемь тысяч долларов. Он приехал, чтобы помочь Ли пройти таможню[162]. Встречающие отправились обратно в Спрингс, а Ли села в лимузин Альфонсо и наконец-то смогла выдавить из себя вопрос, который репетировала всю ночь. Как это произошло? Понимая, насколько хрупко ее состояние, Альфонсо, тактичный человек и верный друг, ответил, что не знает[163]. Всю остальную дорогу до Лонг-Айленда они молчали.
На самом деле все всё отлично знали. Драма Джексона разворачивалась у всех на глазах и была в высшей мере публичной в течение месяца – с того дня, как Ли покинула Спрингс. Поначалу Джексон выставлял Рут напоказ, водил ее на вечеринки, катал по Хэмптонсу в кабриолете, обнимая за плечи[164]. Большой мужчина, большая машина и настоящая милашка. Рут же, по словам Дженни, «наполнила его дом суетой и суматохой а-ля “я такая хорошая жена”, хотя она готовила еду для человека, который не мог / не хотел есть, и улыбалась человеку, который сам давно забыл, как это делается»[165]. Рут смотрела на Джексона восторженными глазами, а он в ответ – пустым взглядом алкоголика, вся жизнь которого заключена в бутылке. Как бы там ни было, после отъезда Ли Джексон стал пить еще больше[166].
142
Levin, Lee Krasner, 315.
143
Helen Frankenthaler to Clem and Je
144
Paul Jenkins, interview by Deborah Solomon, transcript courtesy of Suza
145
Paul Jenkins, interview by Deborah Solomon, transcript courtesy of Suza
146
Paul Jenkins, interview by Deborah Solomon, transcript courtesy of Suza
147
Naifeh and Smith, Jackson Pollock, 783-84.
148
Paul Jenkins, interview by Deborah Solomon, transcript courtesy of Suza
149
Hobbs, Lee Krasner (1999), 15; Rose, Lee Krasner, 95; Potter, To a Violent Grave, 262; Paul Jenkins, interview by Deborah Solomon, transcript courtesy of Suza
150
Suza
151
Helen Frankenthaler to Barbara Guest, July 23, 1956, Uncat ZA MS 271, Box 16, Barbara Guest Papers, Yale.
152
Paul Jenkins, interview by Deborah Solomon, transcript courtesy of Suza
153
Paul Jenkins, interview by Deborah Solomon, transcript courtesy of Suza
154
Maurice Poirier, “Helen Frankenthaler: Working Papers”, n.p.; Alison Rowley, Helen Frankenthaler, 110–112. Интервью с несколькими ближайшими соратниками Франкенталер и искусствоведами, которые работали с ней над несколькими крупными проектами, не позволяют установить четкой связи между этой картиной Хелен и смертью Поллока. Но Элисон Роули в своей книге Helen Frankenthaler: Painting History, Writing Painting проводит между ними четкую параллель. Элисон перед публикацией показывала Хелен свою рукопись для утверждения, и та не возражала против такой интерпретации Роули – что эта картина была реакцией на смерть Поллока. Хелен не возражала и против включения в текст заявления критика Мориса Пуарье, сделанного после интервью с ней, – о том, что эта картина была написана в состоянии «сильнейшего душевного потрясения» и что художница тогда чувствовала себя «обязанной выразить свои чувства в визуальной форме». Я думаю, разумно будет предположить, что известие о насильственной смерти художника, творчество которого сыграло решающую роль в том, что Хелен в свое время смогла найти собственное направление в творчестве и выработать собственный стиль, как она часто сама заявляла, вдохновило ее отреагировать картиной. Кстати, так поступили и другие художники, гораздо менее связанные с Поллоком в творческом плане, в том числе, например, Джоан Митчелл. Кроме того, Хелен, как известно, часто включала в свои работы биографические детали и увековечивала в них память о других художниках, которые были для нее важны и значимы. Но нужно признать, что кроме даты, указанной на картине – август 1956 года, – других указаний на то, когда Хелен ее написала, у нас нет. Я поместила рассказ об этой работе в тот день, когда художница узнала о смерти Джексона, потому что считаю, что эта шокирующая новость в любом случае способствовала ее созданию.
155
Paul Jenkins to Clement Greenberg, August 15, 1956, Series 3, Box 3, Folder 15, Clement Greenberg Papers, 1937–1983, AAA-SI.
156
Dodie Kazanjian, Notes from interview with Helen Frankenthaler, Project Artist Files, Dodie Kazanjian Papers, ca. 1980–2010, AAA-SI; Paul Jenkins, interview by Deborah Solomon, transcript courtesy of Suza
157
Paul Jenkins, interview by Deborah Solomon, transcript courtesy of Suza
158
Friedman, Energy Made Visible, 247; Potter, To a Violent Grave, 247; Paul Jenkins to Clement Greenberg, August 15, 1956, Series 3, Box 3, Folder 15, Clement Greenberg Papers, 1937–1983, AAA-SI.
159
Paul Jenkins, interview by Deborah Solomon, transcript courtesy of Suza
160
Dawson, An Emotional Memoir of Franz Kline, 88.
161
Paul Jenkins to Clement Greenberg, August 15, 1956, Series 3, Box 3, Folder 15, Clement Greenberg Papers, 1937–1983, AAA-SI; Friedman, Energy Made Visible, 248.
162
Friedman, Energy Made Visible, 248–249; Potter, To a Violent Grave, 252–253.
163
Friedman, Energy Made Visible, 248; Potter, To a Violent Grave, 252–253.
164
Potter, To a Violent Grave, 228.
165
Van Horne, A Complicated Marriage, 78; Potter, To a Violent Grave, 228.
166
Potter, To a Violent Grave, 232–239.