Страница 30 из 34
Конечно, никто не верил Круглову, но все с удовольствием слушали и над его рассказами смеялись.
На батарее скопилось много немецких касок, гимнастерок, брюк. Когда мы расположились на короткий отдых в одном лесочке, я решил надеть немецкую каску, шинель, очки, взял немецкий автомат и пошел через чащу в ельничек, где Круглов варил кашу на завтрак. Смотрю, он черпаком мешает что-то в котле. Я раздвинул кусты метрах в десяти от него и, высунув лицо в очках, произнес: "Ку-ку". Круглов посмотрел на меня и не поверил своим глазам. Я опять: "Ку-ку, ку-ку..." Круглов замер на месте и начал медленно вертеть черпаком кашу, тупо уставившись на меня.
Ничего не говоря, я поманил его пальцем, Круглов опустил черпак в котел и, небрежно запев: "Тра-ля, траля",- тихонько сделал несколько шагов от котла в сторону, а потом как сиганет в кусты! И исчез.
Это случилось утром. Весь день Круглов не возвращался - кашу доваривали сами, да и обед тоже.
Вечером приходит наш повар, и все его спрашивают, где он был, что случилось. Он темнил, отвечал, что, мол, ходил за продуктами, искал барана.
Сколько и кто бы его ни пытал, он никому не сознался, что на самом деле драпанул от страха.
Тогда я не выдержал, подошел к нему и спрашиваю:
- Уж не попал ли ты к немцам, Круглов?
Он так пристально на меня посмотрел, как бы испытывал, но ничего не ответил.
Когда я эту историю рассказал своим разведчикам, они просто упали от хохота. Только старшина выслушал меня и глубокомысленно добавил:
- Ну повезло тебе, Никулин. Будь он не трус, взял бы свою берданку да как дал бы тебе меж глаз... И привет Никулину! Ку-ку...
"МЕРТВАЯ КОРОБОЧКА"
Получен приказ занять новую позицию в районе северо-восточнее города Изборска. Наш маршрут 15 километров. На марше батарея прикрывалась пулеметной установкой. На колонну в пути произвели налет шесть "Фокке-Вульф-190". При
отражении налета малой установкой старшего сержанта Караева был сбит один "Фокке-Вульф-190".
Расход 3 тысячи патронов.
Отделение тяги в полевых условиях произвело ремонт тракторов.
13 августа 1944 года.
(Из журнала боевых действий)
Летом 1944 года мы остановились в городе Изборске. Под этим городом мы с группой разведчиков чуть не по-гибли. А получилось так. Ефим Лейбович, я и еще трое наших разведчиков ехали на полуторке. В машине - катушки с кабелем для связи и остальное наше боевое имущество. Немцы, как нам сказали, отсюда драпанули, и мы спокойно ехали по дороге. Правда, мы видели, что по обочинам лежат люди и усиленно машут нам руками. Мы на них не обратили особого внимания. Въехали в одну деревню, остановились в центре и тут поняли: в деревне-то стоят немцы.
Винтовки наши лежат под катушками. Чтобы их достать, нужно разгружать всю машину. Конечно, такое могли себе позволить только беспечные солдаты, какими мы и оказались. И мы видим, что немцы с автоматами бегут к нашей машине. Мы мигом спрыгнули с кузова и бегом в рожь.
Что нас спасло? Наверное, немцы тоже что-то не поняли: не могли же они допустить, что среди русских нашлось несколько идиотов, которые заехали к ним в деревню без оружия. Может быть, издали они приняли нас за своих, потому что один немец долго стоял на краю поля и все время кричал в нашу сторону:
- Ганс, Ганс!..
Лежим мы во ржи, а я, стараясь подавить дыхание, невольно рассматривая каких-то ползающих букашек, думаю: "Ах, как глупо я сейчас погибну..."
Но немцы вскоре ушли. Мы выждали некоторое время, вышли из ржаного поля, сели в машину, предварительно достав винтовки, и поехали обратно.
Почему наша машина не привлекла немцев, почему они не оставили засады - понять не могу. Наверное, оттого, что у них тогда была паника. Они все время отступали.
Нашли мы свою батарею, и комбат Шубников, увидя нас живыми, обрадовался.
- Я думал, вы все погибли,- сказал он.- Вас послали в деревню по ошибке, перепутали...
Так мне еще раз повезло.
А ведь неподалеку от нас во ржи лежали убитые наши ребята, пехотинцы. Мы потом, когда вернулись вместе с батареей, захоронили их. И только у двоих или троих нашли зашитые в брюки медальоны.
Николай Гусев называл их "мертвой коробочкой". Медальон был из пластмассы и завинчивался, чтобы внутрь не проникла вода. Такую коробочку выдали и мне. В ней лежал свернутый в трубочку кусок пергамента с надписью: "Никулин Ю. В. Год рождения 1921. Место жительства: Москва, Токмаков переулок, д. 15, кв. 1, группа крови 2-я".
Коробочки выдавали каждому. И часто только по ним и определяли личность убитого. Неприятно это чувствовать, что всегда у тебя медальон "мертвая коробочка". Вспомнишь, и сразу как-то тоскливо становится.
"У КИРГИЗА БЫЛО ШЕСТЬ ВЕРБЛЮДОВ"
Личный состав батареи мылся в бане.
26 ноября 1944 года.
(Из журнала боевых действий)
Уже ближе к концу войны первый раз в жизни в Прибалтике я увидел море и вспомнил, как в детстве мои соседки, девочки Холмогоровы, каждое лето выезжали с родителями в Крым. Осенью возвращались загорелыми. Привозили с собой мешочки с ракушками и маленькие тросточки, на которых было выжжено "Крым - Ялта".
Я им завидовал. Всю жизнь я мечтал увидеть море. И вот оно наконец передо мной. Но не такое, как я его представлял. Волны грязно-бурые, а на них качается кверху брюхом рыба, которую оглушили взрывы бомб и мин.
В боях за освобождение Риги мы понесли большие потери в людях и технике. В Риге пробыли недолго. А затем нас отвели в городок Валмиеру для переформирования и отдыха.
Из Валмиеры я послал родителям два бруска соленого масла, кусок сала, банку засахаренного меду - все это купил у местных жителей. Отправляя посылку, не очень-то верил, что она дойдет до Москвы - столица казалась далеким-далеким городом. Но родители все получили и прислали восторженное письмо.
К этому времени у меня скопилось много писем. Среди них и письма от нее - моей первой любви. Переписка началась сразу после финской войны.
Мама, встретив мою бывшую одноклассницу, дала ей номер моей полевой почты, и девочка мне написала небольшое письмо. Ничего особенного в нем не было - вопросы о моей службе, рассказы о знакомых ребятах. О себе она писала, что поступила учиться в институт иностранных языков. Письмо я несколько раз перечитывал и выучил наизусть. Сразу ответил ей большим посланием. Обдумывал каждую фразу, изощрялся в остроумии, на полях сделал несколько рисунков из моей армейской жизни. Так началась наша переписка, которая продолжалась до последнего дня службы.