Господин исполнитель

Ираида Львовна наблюдала за подопечными. Ну, вот та большеглазая тонконогая с шикарной копной светлых волос – София Ласточкина из Находки. Или вон тот широкоплечий кудрявый и черноволосый Пётр, как его? Костиков? Нет, кажется, Костин, да. Из Москвы. этом году поступает в музыкальное училище, так же как этот субтильный Алексей, что приехал из Светловодска. Есть ещё интересный экземпляр из-под Петербурга: занимается исключительно музыкой, сменил несколько преподавателей. И это при том, что из учительской семьи и очень начитанный. Ему шестнадцать, и его папа по секрету рассказал, что привёз Володю специально, чтобы на сына повлияли Добрышев и Кречетов, ведь диплом нужен в придачу к таланту! Хотя Кисин, говорят, обошёлся без диплома. И ещё девочка из Светловодска, Аля. Вон она сидит с мамой. Головой к плечу маминому прислонилась. Косища у девчонки! И сама хорошенькая. Фигурка, черты лица тонкие, глаза выразительные, только больно уж серьёзная. Лишнего слова не скажет. И цвет лица необычный, с лёгким загаром. Наверное, от папы. Папа сидит в углу зала, от всех в стороне, читает толстый журнал. Интересный мужчина.

Но не успела Ираида Львовна отметить все достоинства своих гостей, как с лестницы донёслось торопливое:

– Здрассьте, Ираида Львовна! Виноват, опоздал! Пробки!

Импозантный молодой мужчина богатырского роста с ходу заключил Ираиду Львовну в объятия, не дав и слова сказать, чмокнул в напудренные щёки. От него пахло дорогими сигаретами и хорошими мужскими духами. Обижаться и сердиться было бесполезно, ведь Кречетов – а это был он – всегда так: наломает дров и знает, что за улыбку ему всё простят.

Мелкотню как ветром сдуло, фойе опустело.

– Пойдёмте, Влад, скорее, народ уже стонет! А Добрышев!.. – всполошилась Ираида Львовна, точно очнувшись от сна. – А очки свои снимете?

Она с лёгкой укоризной посмотрела на Кречетова, пытаясь заглянуть в его глаза сквозь фирменные солнцезащитные очки. Но Владислав Александрович будто не слышал вопроса. Только провёл по волосам пятернёй и спросил:

– Куда идти?

Ираида Львовна торжественно распахнула стеклянную дверь, пропуская вперёд долгожданного гостя, и объявила:

– Дорогие ребята, родители, педагоги! Я рада представить вам талантливого пианиста, лауреата международных конкурсов, ассистента нашего дорогого профессора Антона Сергеевича Добрышева, Владислава Александровича Кречетова! Владислав Александрович – прекрасный педагог. Можно сказать, педагог от Бога. Это редкость, когда концертирующий музыкант может работать с детьми. Я имею в виду детей, ещё не ставших студентами. Со студентами легче, так ведь, Антон Сергеевич? – Ираида Львовна обратилась к Добрышеву, тот с готовностью закивал в ответ и сказал голосом доброго дедушки:

– Студенты уже могут работать самостоятельно, а вот маленьких, таких, как собрались здесь, надо уметь заинтересовать!

– И вот у Владислава Александровича есть такой дар!

Ираида Львовна закончила наконец своё сумбурное выступление, и из тени рояля вышел герой дня.

Несмотря на жару, Кречетов был в чёрной рубашке и чёрных джинсах, с уложенной копной волос цвета июльского пшеничного колоса, в тёмных зеркальных очках, и выглядел, как голливудский киноактёр, вдруг занесённый шальным ветром в захолустный подмосковный дом отдыха, чтобы сыграть странную роль преподавателя музыки, в то время как его ждут на съёмочной площадке кассового приключенческого фильма на роль обольстителя хорошеньких женщин.

– Привет! – сказал «голливудский актёр», одарив истомившуюся в ожиданиях публику обаятельной улыбкой. – Я немного опоздал, но готов искупить вину безлимитными уроками. Кто первый? – Кречетов принял театральную позу, положив крепкую и широкую, как у деревенского плотника, кисть руки на крышку рояля.

– Так уж и безлимитными, Владислав Александрович, день-то не бесконечен, – засуетилась Ираида Львовна, – и дети уже устали. До обеда успеете только с кем-то одним позаниматься. Кто сейчас по списку? – и окинула собравшихся вопросительным взглядом.

Встала Аля.

– Я!

Звенящий голос Али из последнего ряда заставил всех оглянуться. Пока она шла к роялю, её сопровождали любопытные взгляды: что это будет? В голове девочки мешались мысли: «Это ведь тот самый пианист, который играл на конкурсе Чайковского! Это про него тогда говорили, что, бывает, и звёзды с неба срываются. А играл он тогда здорово! А что могу я по сравнению с ним?» Её охватила робость, сердце предательски заколотилось, руки онемели. «Как странно он поздоровался, этот Владислав Александрович: „Привет!“ Будто тут не взрослые незнакомые люди и ученики, а его друзья. Разве с учениками так учителя здороваются? И ведёт себя так, как будто не он на два часа опоздал и будто он здесь главный, даже профессор и Ираида Львовна такого значения сейчас не имеют, как он».

– Привет! Как тебя зовут? Аля? Привет, Аля! Что ты хочешь мне сейчас сыграть? – дружески спросил «преподаватель от Бога», глядя на неё с высоты своего каланчёвского роста. Сквозь тёмную зеркальность очков угадывались прищуренные глаза, внимательно её разглядывающие.

– Какую музыку ты любишь? Кто твой любимый композитор? – в бархатном голосе Кречетова проскальзывали скрытые металлические нотки, которые вызывали скованность. Он был полной противоположностью мягкому и домашнему Антону Сергеевичу, с которым просто и легко.

И всё же Кречетов не мог не понравиться – Ираида Львовна попала в точку, пригласив его в летнюю школу. Артистический шарм, молодой азарт, сундук секретов, добрая половина которых была добыта в битвах с конкурентами, – то были приёмы-отмычки к победам на многочисленных конкурсах. Он готов был поделиться ими с юными музыкантами. Но – только за деньги. Поэтому согласился на предложение поработать на мастер-классах.

Свет в овальном зале погас уже около полуночи, тогда же разошлись и участники действа.

– Да-а! – говорили ошеломлённые педагоги. – Он талантище! Не урок, а спектакль! Как мастерски он разбирает произведение! Как тонко чувствует индивидуальность ребёнка!..

– Да-а! – говорили поражённые родители. – Нет слов, он настоящий мастер своего дела! Как многому ещё надо научиться нашим детям, чтобы играть Музыку, а не ноты! Но ведь он в каждом увидел что-то особенное и вытащил на свет божий!

– Да-а! – говорили озадаченные ученики. – Пахать и пахать!..

«Пахали» неделю. Уплотнённым графиком шли занятия в овальном зале, в дачных домиках с остеклёнными террасами и резными наличниками на окнах за историческими немецкими роялями по жёсткому расписанию занимались шлифовкой произведений юные пианисты.

Домики и рояли до сих пор называли по именам их прежних владельцев – именитых и не очень композиторов и музыкантов, которые творили здесь зажигательные марши и проникновенные песни для народа советской страны. Не стало страны, и куда-то подевались композиторы и музыканты, и только домики и рояли своим реальным существованием достоверно утверждали, что всё это никому не приснилось. Ираида Львовна решила вдохнуть жизнь в гибнущий мир музыкального творчества, и благодаря её энтузиазму и связям несколько недель в году новая жизнь здесь кипела и бурлила, наполненная звуками, ритмами, мелодиями, смехом, разговорами, спорами, историями нового времени.

Был последний день занятий. Завтра – концерт участников, награждения, праздничный ужин. А пока все ждали уроков Владислава Александровича. Но обожаемого учителя не видели на завтраке, не пришёл он и на занятия Добрышева, хотя всегда присутствовал, ведь его уроки нередко превращались в дискуссии по поводу заложенного композитором в данное произведение смысла или конкретного способа звукоизвлечения. В дебаты обычно включались все, кому было что сказать. В разгар споров появлялась Ираида Львовна и стучала наманикюренным ноготком указательного пальчика по циферблату миниатюрных часиков, стоя у стеклянных дверей:

– Время, товарищи, время!

Разгорячённая публика оседала, успокаивалась, и Добрышев завершал урок неизменным: