Страница 1 из 3

Монадология

Лейбниц Готфрид Вильгельм

Готфрид Вильгельм Лейбниц

Монадология

Librarium

Перевод с французского

В. П. Преображенского, Ю. П. Бартнева

Вступительная статья Л. В. Маркова

Власть небывалой щедрости: складки и апологии Лейбница

Готфрид Вильгельм Лейбниц был, наверное, самым универсальным умом за всю историю Европы: один список наук, которыми он занимался, займёт десяток строк. Но Лейбниц был и главным воспитателем новой Европы – не в том лишь смысле, что учил правильному мышлению, – он научил европейцев быть европейцами: не только следовать готовым образцам, но и создавать собственную классику Писал он на общеевропейских языках, латыни и французском, при этом признан основателем немецкой классической философии.

Чтобы понять философское дело Лейбница, надо прежде всего сказать о научной ситуации XVII столетия. XVII век часто называют эпохой научной революции: наука превращается из области частных занятий в важнейший фактор развития цивилизации. Она перестаёт быть тактически значимой эрудицией, наставлением правителям и мастерам, и становится основой работы больших государственных и экономических механизмов. Научное знание уже не предмет коллекционерской гордости или литературного вдохновения, но инструкция по запуску больших машин смысла, государств и сообществ нового типа, образец сотрудничества разных исследователей, все время проблематизирующих реальность и находящих самые удачные инструменты для ее совершенствования. В XVII в. действительно возникли независимые естественнонаучные общества, прежде всего открытое в 1660 г. Лондонское королевское общество с его «куратором» Гуком, появились первые научные журналы, а ученых стали объединять не столько университеты, сколько «республика писем» – свободный обмен идеями. Но если приглядеться к этой эпохе, то судьба науки окажется сложнее, чем мы предполагали на первый взгляд.

Когда французский учёный русского происхождения Александр Койре впервые заговорил о научной революции, отчасти искупившей грехи Тридцатилетней войны, в наполовину разоренном кризисом между двумя мировыми войнами Париже, он имел в виду рационализм новой науки, который выступает не только как принцип исследования, но и как принцип организации. Учёный – это не только тот, кто умеет изобретать новые агрегаты или поражать современников неожиданными мыслями; это организатор лабораторий, исследовательских групп, создатель полностью обоснованных программ экспериментов. Но в схеме Койре есть одно упущение: нельзя организовать даже самую совершенную лабораторию, не заслужив прежде доверие современников. Мысль Койре слишком равнялась на науку в посленаполеоновской Франции, организованную волевым усилием сверху, и поэтому он не видел, что кроме организаторского таланта, время требовало от ученых щедрости, доброжелательности и настоящей праведности.

Научная революция была косвенно вызвана бурным расширением состава наук. Освоение новых континентов и новые формы политической жизни, такие как абсолютистская монархия, потребовали создания множества новых наук, никак не вписывавшихся в программы университетов средневекового типа. В университетах изучали теологию, философию, юриспруденцию и медицину, изучению этих важнейших наук предшествовал курс семи свободных искусств – и все. А в XVII в. появляются такие науки, например, как кофеведение, для изучения замечательного плода нового света, или камералистика, наука поведения при дворе монарха. Могли создаваться науки о приливах, о парусах, о жизни и повадках обезьян, о написании заголовков трактатов и о множестве невероятных по звучанию, но более чем вероятных по месту в новом жизненном мире предметов. Такая ситуация напоминает нашу недавнюю историю, когда новых наук – вроде менеджмента, маркетинга, рекламы или инноватики – в университетах стало не меньше, чем классических. Поэтому научная революция требовала не рационализма вообще, а умения щедро и разумно распорядиться достижениями этих многочисленных новых наук, найти в каждой из них то зерно, которое будет способствовать общему прогрессу знания.

Лейбниц предназначался к нахождению и просчитыванию этих зёрен с самого своего рождения. Огромный математический ум, моделировавший любые процессы с любой степенью вторжения вероятности и отклонения от начального замысла, только и смог раскрыть, что могут сделать эти новые науки вместе. Они покажут, как срабатывают технические устройства и как они должны стать более точными, постоянно настаивая на верности измерений и попаданий. Математик, юрист, философ и эрудит в одном лице, Лейбниц властной рукой направил науки к неведомым им целям, чтобы они по пути раскрыли собственную власть над материей.

Лейбниц родился 1 июля 1646 г., его отец был профессором нравственной философии, и мать была из профессорской семьи. Наша культурная память сразу подсказывает нам образ интеллигента, выросшего среди книг – но этот образ скорее сбивает с толку, чем проясняет дело. Интеллигент в российском понимании выстраивает свою биографию сам, черпая из книг все новое подкрепление своей жизненной позиции и вдохновляется на раскрытие ее как творческой; где интеллигент, там жизнетворчество. Интеллектуал, как Лейбниц, легко переходит от книг к наблюдениям, ему интересны не книги сами по себе, а тот опыт чтения, который создали его родители и который создаёт он сам. Он соревнуется с рекордами понимания, установленными родителями, и с немалым удовольствием добивается большего. Впечатляли его в детстве античные историки и поэты, но не столько призывами к подвигам, сколько умением выстраивать масштабы событий, давать воодушевляющую картину происходящего, которую можно дополнить множеством новых текстов; и уже в детстве Лейбниц сочинял латинские поэмы по праздничным поводам. Восторг перед деяниями сменился восторженным созданием ситуаций.

В школьные годы он точно так же решил сочинить новые области логики: он определил, что можно выводить не только одно понятие из другого, но и одно суждение из другого – ведь понятия только указывают на ситуации, а суждения эти ситуации объемлют. Например, мы выводим прошлое и будущее из понятия времени, так почему нельзя вывести отношение войны и мира из понятия политики или рост и расцвет из понятия природы? Школьные учителя Лейбница не поняли его дерзости, но потом ее очень хорошо поняли коллеги.

Французский постмодернистский философ Жиль Делёз нашёл очень удачный образ для философии Лейбница – «складка», pH, что мы узнаем в слове «ре-пли-ка»: усложнение формы высказывания, позволяющее развернуть все мироздание как единую ткань продолжающегося разговора. А русский философ В.В. Бибихин очень точно заметил, что Лейбниц вовсе не был технократом; наоборот, он хотел, чтобы техника была не протезом человеческого тела, а вызовом этому телу, испытанием, раскрывающим новые горизонты чувства и вдохновения.

В университете Лейбниц учился у Эрхарда Вейгеля, математика и создателя первого умного дома: Вейгель продумал освещение, водоснабжение и отопление в доме, поставив математические расчеты на службу физике. Вероятно, этот дом вдохновил Лейбница на создание дифференциального исчисления, исследования, как функция достигает своего предела, как предела достигает удобство полностью рассчитанного дома. Но из университетских предметов больше всего Лейбниц увлёкся юриспруденцией, которая позволяла ему прикоснуться руками и к юридическому тексту, и к юридическому делу, проверяя на прочность речевую ткань и нить исторической судьбы.

Первый трактат Лейбница, вышедший в 1663 г., был посвящён принципу индивидуации: причине, по которой мы можем утверждать бытие индивидуальных объектов, не сводя их к ухудшенным или улучшенным реализациям готовых идей. После защиты юридической диссертации Лейбниц жил в Нюрнберге, где вступил в орден розенкрейцеров – мистиков, занимавшихся по преимуществу алхимией, понятой как метафора духовного роста человека: выращивая кристаллы, они думали, что созидают собственную душу особым образом. Лейбниц принимал участие во всех научных опытах этого тайного кружка, но весьма быстро перерос их тайны: уж слишком скудным оказывался конечный результат, басня вместо поэмы, моральная аллегория вместо широты бытия. Лейбниц увлекся совсем другим занятием – математической комбинаторикой, и в 1666 г., в двадцатилетием возрасте, издал трактат об исчислении понятий. Каждое понятие он рассматривал как сумму некоторых величин, например, понятие высоты можно было трактовать как вертикаль с определенным возрастанием числа, а понятие жизни – как преумножение, воспроизводящее свою подлинность. Лейбниц думал о том, как можно будет с помощью машин производить все необходимые слова, сочетание которых и даст всему человечеству правильные знания.