Страница 7 из 10
Собаке бросали кости.
–Дядя, вернись в деревню,– стала зазывать Гарлева.
–Я бежал от суеты, тревог, и теперь смотрю на мир только со стороны. Я стал чужд мирских забот и развлечений,– объяснял родственник, подтверждая доводы Урсольда,– Свой скит я назвал Гибрайе.
Урсо тоже принялся уговаривать брата:
–Шёл бы ты, братец, в монастырь, страшно жить в лесу одному, неизвестно ещё как отнесётся граф, ведь в своих решениях он не предсказуем.
–Мне невдомек: зачем церкви нужна пышность обрядов, накопление сокровищ и земель, разве это не показное благочестие? Разве мои молитвы не слышнее здесь, на лоне природы, без сводов камня, без отвлекающего блеска золота и атласных одежд?
–Не знаю. Но ты стал похож на полоумного в своём заточении.
–Это тебе кажется, потомучто священники разговаривают с людьми, как и ты, а я с богом!
–Ладно, помолись за нас, чтобы души наши в конце жизненного пути попали в рай.
–Ад и рай – это ступени в царстве мёртвых, так я понимаю. Душе злобной, жадной и сварливой не подняться до высших созданий по уму и чувствам. Потому каждый на земле должен позаботиться о душе, чтобы не оказалась она среди убийц, лентяев, воров и глупцов,– философствовал Аутбольд.
–Вот, старайся, дочка, взлететь повыше,– напутствовал отец Гарлеву, которая забыла о еде, слушая мудрёные и красивые фразы, затем спросил у брата,– Но ты же согласен, что молитвы предопределяют судьбу?
–Великая Вселенная решает нашу судьбу в зависимости от наших поступков и душевной полноты. Есть люди счастливые, не стремящиеся к фанфаронскому благосостоянию, без склонности к чрезмерной роскоши, они просто живут, соблюдая все законы морали, они веселы по мере возможности, и благодарят Всевышнего за ниспосланную жизнь. И они, простаки, не искушаются властью и деньгами, а довольствуются самым необходимым; не запираются в городских домах, а живут возле живописной природы и ласковой воды.
–А мне иной раз кажется, что не будет так, как мы хотим. Судьба наперекор желаниям и мечтам крушит надежды, уничтожая последние радости,– вздохнул Урсольд.
–Верь в лучшее, и оно придёт,– убеждал отшельник.
–Пожалуй, мы пойдём домой, там, как всегда, полно дел.
Родственники попрощались.
Девочка несколько раз оглянулась на хибару, где со своими мыслями сидит аскет, что не хочет жить с людьми. Это как же надо разочароваться в людях, и не любить общество, чтоб сбежать от них в лес? Разве обида не грех? Христиане говорят: надо прощать друг друга…
Шаррон свернул с тропинки в лес в поисках грибов.
Гарлева тоже увлечённо заглядывала под деревья. Детская душа, жаждущая небывалого и необыкновенного, точнее: сказки, звала: «Чудо! Чудо! Явись!» И вдруг она увидала милого, шустрого бурундучка. Пошла за ним. Испуганный зверёк привёл её на полянку, пробежал вокруг солидной кучки грибов, и залез на дерево.
–Папа! Папа! Бурундучок подарил мне свои запасы!– радостно закричала девочка.
–Ау, дочь, я здесь!– откликнулся отец.
Гарлева принялась наспех собирать дары леса в платок. После чего побежала на голос отца напрямик.
Граф Роберт де Эслуа, утомлённый длительными погонями за оленем, возвращался в замок ни с чем, злой и расстроенный. Его свита, друзья и оруженосцы где-то затерялись в дебрях. Он мог бы позвать их, дунув в рог, но их насмешки доконали бы его вовсе. Усталая лошадь брела еле-еле.
Роберт со скучающим видом любовался игрой света в листьях, сквозь которые выглядывало пылающее солнце. Равномерный шаг лошади убаюкивал, тепло меховых одежд расслабляло, оберегая от прохлады осени.
Вдруг из оврага внезапно выскочила маленькая девочка с котомкой. Лошадь ошарашено присела, испугавшись. Взметнулась на дыбы, заржав. Роберт от неожиданности едва удержался в седле. Сработала сноровка и реакция воина, меч мгновенно оказался в руках, и это грозное оружие уже взметнулось над головой ребёнка.
–Поцелуйте меня!– закричала-попросила маленькая девочка.
Граф опешил. Что от страха лопочет эта малышка? Спрыгнул с лошади, воззрился на крестьянского отпрыска. В её глазах ни капли страха.
Переведя взгляд с красивых глаз графа на меч в его руке, девочка повторила просьбу:
–Прежде чем убить, поцелуйте меня.
–Зачем?– захлопал глазами мужчина.
–Чтоб не умереть нецелованной. Все девчонки в деревне уже целовались с Дени, а я, глупая, над ними смеялись…
Роберт расхохотался. Спрятал меч в ножны.
–Ну, как убить того, кто тебя совсем не боится? Такое маленькое, но смелое существо,– похвалил он ребёнка.
Он погладил хорошенькую девочку по голове, наклонился и поцеловал в щёку.
–Дочь, смотри: я поймал зайца одними руками!– послышался крик Шаррона,– Чёрт, с кем это ты там стоишь? Кто бы ты не был, я убью тебя, если обидишь моего ребёнка!
Де Эслуа вновь выхватил меч и приближался к крестьянину, в котомке которого барахтался зверёк.
–Ты, червяк, ты не имеешь права ловить лесных зверей! Это моя собственность! Я – граф, и твой сеньор! С законами не шутят, а ты не такого уж высокого полёта птица, чтоб делать для тебя исключение из правил.
–Ещё совсем недавно леса были общим достоянием…Народ когда-то выбрал вас, рыцарей, чтоб вы защищали его, а теперь вы продаёте его, как скот. И, зачастую, предаёте в войнах.
–Да ты ещё и бунтарь!– взревел граф.
–Папа, беги!– заголосила Гарлева.
–Дочь, беги!– заорал Урсольд.
Но упрямая девчонка была уже между ним и сеньором.
–Папа отпустит Вашего зайца, какая тут проблема?!– заявила она.
Отец сгрёб её и спрятал за свою спину, его трясло от страха за дочь.
–Я бы отрубил тебе руку за воровство, но у тебя растёт милая и красивая дочь, не хочу, чтоб она голодала из-за твоей глупости…Расскажи всем, какой добряк граф де Эслуа… И зайца оставь себе,– с этими словами Роберт спрятал оружие.
Но затем несколько раз ударил крестьянина кулаком в живот. Гарлева от ужаса застыла.
–Это тебе за скверный язык,– разъяснил сеньор скрючившемуся Шаррону.
Граф подозвал лошадь и ускакал.
Урсольд повалился наземь.
–Папочка, папочка…– запричитала девочка.
–Ничего, через страдания познаётся вкус жизни…– еле выговаривал слова отец,– Что граф спрашивал у тебя?
–Я испугала его лошадь, и он едва не зарубил меня…
–Ага, значит я вовремя.
–Нет, мы уже помирились…
–Кто знает, что на уме у таких извергов, как Роберт де Эслуа…Дочь, если я вдруг потеряю сознание, беги обратно к Аутбольду. Дорогу помнишь?
–Нет, не помню. Я останусь с тобой.
–Гарлева, ложь – это первый шаг к грехопадению. Ты помнишь дорогу?
–Да,– девочка смякла и зарыдала,– Папа, ну позволь мне остаться возле тебя, я буду читать молитвы, и Бог поможет нам…
–А, если окажется, что Бога нет, или он не придёт на помощь? Зачем уповать на Всевышнего, не лучше ли попытаться исправить положение и сделаться ещё храбрее самим? Или ты хочешь, чтобы нас двоих, беззащитных, съели волки?
–Я приведу дядю Аутбольда, и он потащит тебя домой,– решительно заявила Гарлева, вытирая слёзы.
Урсольд застонал и попросил дочь:
–Да, малышка, лучше сейчас засветло беги к Аутбольду, я, кажется, сегодня сам идти не смогу. А у него есть лечебные отвары…
–Папа, граф бил тебя, а ты не сопротивлялся, потомучто…мы – рабы?
–Да.
Это напоминание об иерархии положения бередило душу ребёнка, отнимало ощущение защищённости.
Девочка чмокнула отца в щёку и побежала обратно к домику дяди.
Погода портилась, поднялся ветерок, который стал сгонять тучи.
Темень всё же застигла её в пути. Сумерки навалились на лес внезапно, словно огромная пасть чудовища проглотила мир света.
Сквозь мрачную черноту ночи Гарлева пробиралась на ощупь. На небе не видно не мзги, всё небо заволокло тучами-невидимками. Лишь на восточной стороне небосвода одна тучка окаймлена золотым ободком, за ней спряталась молодая луна. Казалось, Бог темнотой закрыл глаза на земные дела. Но девочка упорно шагала, хоть и замирала от страха от каждого ночного шороха.