Властелин Нормандии

Никто из людей графа не распускал рук, не хватал хорошеньких служанок за выпирающие прелести, уважая присутствие за трапезой высокородной и престарелой Гунноры де Крепон.

При перемене блюд рыцари омывали пальцы в тазике водой и вытирали полотенцем.

С отменным аппетитом поедая яства руками, рыцари не забывали и о беседе.

–Королева Констанция Аквитанская недавно выбила палкой глаз своему духовному наставнику,– сообщил заезжий купец, которого милостиво пригласили отобедать, после того, как тот внёс солидную пошлину за право торговать нынче в Фалезе.

Все злорадно рассмеялись, представляя как чудит злыдня-королева.

Рассказчик продолжал:

–Она обвинила сего святошу в ереси, лично пытала его, а после скормила волкам.

–Шустрая бабёнка,– усмехнулся Роберт-Дьявол, расправляясь с устрицами.

–О, да! Она посылает короля Роберта Второго Капета ко всем чертям и уединяется со своей шайкой трубадуров, которых привезла с собой из Аквитании,– продолжал сыпать новостями из столицы купец,– Эти её поэты поражают воображение. Настоящие фигляры! Одеты в короткие штаны, туфли с огромными, загнутыми носами, бороды выбриты, волосы коротко острижены. Они жеманны, слабы, чувствительны, ну, в общем, от баб не отличишь.

–В Париже забавно и весело,– протянул конопатый Жерме де Люзин, надсмехаясь над нравами двора, он запустил руку в салат, слизал с пригоршни овощи и принялся облизывать пальцы.

–А как там поживает мой родственничек король франков?– узнавал граф,– Не надумал ли повысить чинш (оброк королю)?

–Роберт Второй, как обычно, боготворит свою наложницу Берту Бургундскую.

–Тоже не промах,– довольно улыбнулся Роберт де Эслуа,– От жены не отстаёт.

–Всё же он совершил ошибку, некогда женившись на Бургундской, ведь она его троюродная сестра, папа Римский Григорий Пятый придал Францию анафеме и долгое время запрещал проводить все церковные церемонии, ввергнув страну в смрад незахороненных тел, и люди тогда с перепугу думали, что через три года в тысячном году наступит Конец Света,– поносил короля граф Анжуйский Фульк Третий по прозвищу Нерра (чёрный), что присоединился к компании, проезжая мимо, спеша к своему сеньору – Ричарду Третьему Нормандскому.

–Но Роберт Второй исправился, женившись на Констанции,– урезонил Нерру граф де Эслуа, напоминая тому и добрые дела короля,– Ты вообще должен превозносить Капета за то, что тот помог сокрушить твоего врага – Ода де Тур де Шартр графа Блуа.

–Конечно, король мне помог, потому что Од де Шартр был мужем Берты Бургундской!– смеялся Нерра, сдувая со своего чёрного костюма невидимую пушинку.

–Недаром мои предки, викинги, не раз повторяли старую поговорку: «Сделал добро – пусти его на воду, забыв о нём, и не жди на него ответа»,– вздохнул Роберт.

Любитель женщин смазливый барон Ратгис де Монморанси восторгался женскому очарованию:

–Зато Берта Бургундская разбудила мужика в этом коронованном монахе!

–О, я помню, как Капет только и делал, что читал литании и сочинял церковные песни!– подхватил Пазан Монтейский, что приехал в гости к другу.

–А я, честно говоря, радовался, когда юный король отказался повиноваться Папе Римскому, считала, что любовь победит,– призналась с вздохом Гуннора де Крепон.

–Ага, а народ расплачивался за грех короля,– усмехнулся её внук.

–Да, любовь проиграла, уступив настойчивости и твёрдости Папы,– опять вздохнула бабушка графа де Эслуа.

Граф Анжуйский Фульк Третий Нерра напоминал:

– Помните, как Роберт Капет заперся с Бертой во дворце, потому что люди на улице разбегались от проклятого короля и запирались в домах. Вещи, до которых дотрагивались отверженные римским папой короли, сжигались. Его поварам приходилось сжигать посуду и кубки, побывавшие в руках изгоев.

–Нерра, какие подарки ты везёшь моему братцу?– выпытывал Роберт де Эслуа.

Увиливая от прямого вопроса, Фульк задабривал хозяина:

–Я привёз много анжуйского вина и тебе, славный брат моего сеньора.

И Анжуйский гаркнул-повелел своим слугам встать с пола и нести бочонки с вином в гостиный зал.

Опробовав вино из первого бочонка, Роберт оценивал вкусовые качества напитка:

–Твоё вино лучше, Нерра. В твоём краю больше солнца, и виноград впитывает тепло, как ребёнок ласку матери. Гроздья в твоём регионе становятся ядрёнее, слаще и ароматнее.

–Польщён похвалой.

–Ты-то тут причём? Так распорядился Бог: одним давать больше солнца, другим морские просторы, а все вместе блага мы получим только в раю.

Де Люзин принялся пересказывать фаблио (побасёнки), которых знавал не в меру много. Слегка охмелевшие рыцари задорно смеялись грубому, народному юмору.

–Почему бы не обучать крестьянских детей грамоте?– вдруг спросил Эрлюин де Контевиль.

Роберт излагал вассалу-оруженосцу суть дела:

–Знания не принесут народу ничего, кроме излишних страданий. Куда им применять историю, географию? В землю же не посадишь…Да ещё от чрезмерных размышлений крестьяне сделаются упрямы, неподатливы к подчинению. Бедняки должны кормить и одевать высшее сословие. Хотя, иногда, можно идти на уступки бедным, чтобы они не считали себя рабами, иначе возникнут конфликты. А если, всё же, дело дойдёт до бунта, то небольшой подачкой всегда можно заткнуть их вонючие пасти, дабы они не потребовали всего. Удел крестьян – работать ради живота.

–Мне всё же хочется верить в светлое будущее человечества, что, осознав ошибки прошлого, из диких животных люди превратятся в творцов доброго и вечного,– мечтал Эрлюин.

–Не знаю как во всей Вселенной, но на Земле каждый человек хочет жить лучше своего собрата, и хоть чем-нибудь да выделиться из общей массы ему подобных,– напомнил юноше житейский расклад граф.

–А я вообще ни разу не видел полностью счастливого человека,– заявил Анжуйский,– Человек, словно кровожадный и алчный дракон – ему всегда мало денег, славы и власти. Бесконечно мало.

Разноголосо посыпались обсуждения политических и исторических казусов. Мужчины утопили в вине опасения и заботы дня, расслабились. Спиртное стёрло между ними грани возраста и положения. Им, в хмельном угаре казалось, что нет у них более близких друзей на свете. Они то с хохотом вспоминали уморительные сцены, как заставляли вороватого налогосборщика голым плясать перед крестьянами на раскалённых монетах, то, как приказали одному любителю безудержных пьянок осушить маленький бочонок вина, а пока он спал, нацепили на него бочку, крепко привязав, как он потешно пытался её снять, падал и катился по земле, потом, конечно, бросил пить.

Кто-то упомянул погибших друзей, рыцари горючей, по-мужски скупой слезой сокрушались о неправильных боевых стратегиях, о непредвиденных обстоятельствах, кои невозможно запланировать и избежать.

Анжельжер де Мовбрей охрипшим голосом затянул балладу, к концу первого куплета все товарищи подхватили мотив. Кто-то красиво выводил мелодию, а то-то просто подвывал. Всё ещё были в почёте старинные куртуазии – кельтские предания с высокими понятиями о чести и любви.

Догорал закопченный камин, догорали-таяли восковые свечи в медных подсвечниках.

На столах остались лишь груды костей.

–Ну, кто ещё не пропил последний стыд?– обвёл захмелевшими глазами присутствующих Роберт.

В ответ раздался одобрительный гогот тех, кто ещё не упал под стол.

Утро началось со стонов и похмельного храпа. В гостиной стоял смрад от несвежего дыхания.

Роберт проснулся и с улыбкой разглядывал размытые вином физиономии друзей.

–Де Ивре, ты похож на разбойника с большой дороги,– смеялся сеньор над опухшим лицом вассала.

Проснувшиеся потянулись к кубкам с вином.

–Почему меня непреодолимо тянет к земле?– стонал Фульк.

Он недолго постоял на ногах, затем вновь улёгся на пол.

–Может, твоя мамаша тайком бегала в хижину крестьянина?– шутил Эслуа.

Все рассеялись.

Другому граф Анжуйский срубил бы голову, но на брата сюзерена нельзя обижаться, к тому ж в любой момент Роберт может стать его господином, если что случится с Ричардом Третьим, и Нерра поддержал общее веселье, наполнив зал громким хохотом. Затем он дополз до шкуры медведя, и развалился на ней.