Волки и шакалы

– Заходите, товарищи, вы как раз успели к столу, и уберите своё оружие – здесь вам ничто не угрожает.

Оперуполномоченный – широкоплечий пожилой мужчина, с нависающим над широким ремнем животом, с латунной пряжкой со звездой, черноволосый с проседью, умными голубыми глазами на широком лице. Черные, пропитанные никотином усы нависли над прямым, плотно сжатым ртом. С ним был его заместитель – немного моложе, черноволосый, похожий на цыгана, настороженные черные глаза внимательно осмотрели двор. У него через плечо висела офицерская сумка – планшет с длинным ремешком. Войдя, милиционеры убрали револьверы в кобуры, висящие на широких ремнях.

– Здравствуйте, хозяева, – приветствовали они Александра с Дарьей.

– Здравствуйте, – ответил Кравцов, – присаживайтесь к столу, сейчас жена принесет холодного молодого вина, что-нибудь перекусить.

Гости сели на лавки у стола, Даша с детьми быстро ушла на кухню.

– Старший оперуполномоченный народной милиции города Грозного Чалый Иван Иванович, – представился старший и кивком показал на спутника. – А это мой помощник – Рябой Сергей.

Второй милиционер наклоном головы подтвердил его слова. Рябой достал из сумки письменные принадлежности, перьевую ручку, чернильницу, листок бумаги. Положил на стол, приготовился записывать показания.

– Как вы уже догадались, мы прибыли сюда для расследования обстоятельств убийства оперуполномоченного Квасова. Что вы можете сказать по этому поводу, ведь он перед отъездом заходил к вам? – хриплым прокуренным голосом спросил Чалый.

– Да, я встретил его у кошары Ахмеда, они повздорили, и, зная вспыльчивость горца, я увел милиционеров от греха к себе выпить немного холодного вина.

Тем временем Даша принесла три глиняных кружки и блестящий начищенной латунью пузатый чайник, поставила посуду на стол перед каждым мужчиной, вернулась на кухню, вновь принесла оттуда нарезанный хлеб, деревянные ложки, небольшую стеклянную банку с густой сметаной, оставив всё это на столе, ушла. Кравцов из чайника разлил густой горячий чай с молоком, положил на хлеб сметаны, откусил, с удовольствием запил чаем. Гости также последовали его примеру. Отпив половину кружки, Александр рассказал милиционерам о состоявшемся разговоре между ним и Квасовым и когда они уехали от него.

– А что вы и Ахмед делали между семи и девятью часами? – спросил заместитель.

– В восемь часов пастух пригоняет стадо с выпаса, и мы разбираем скотину по домам, что делал в это время Ахмед, я не знаю, хотя в это время он пасет своих баранов, – после этих слов хозяин отпил из своей кружки.

– Вы сами будете из офицеров? – подозрительно вновь спросил молодой.

– Воевал в мировую, имею два креста, пожалован за храбрость младшим офицерским чином, демобилизован по ранению, – объяснил Александр, показывая левую руку без двух крайних пальцев.

– А у кого в селе имеется винтовка? – спросил Чалый.

– Мне неизвестно, у меня есть английский карабин, но последний раз я из него стрелял зимой, когда охотился на волка. Если хотите, принесу.

– Да уж принесите, – согласился милиционер.

Кравцов встал, прошёл в ту хату, где была спальня, вынес короткое, хорошо вычищенное оружие, протянул Чалому, тот осторожно взял карабин, открыл затвор, понюхал, заглянул в ствол.

– Да, действительно, из него не стреляли минимум три месяца, – объяснил он, возвращая оружие. – Хорошая ухоженная машинка, у нас такие не делают, только патроны дорогие, да сейчас купцы за деньги что хошь привезут.

Кравцов осторожно положил изделие английских мастеров у края стола.

– Квасов был до революции уголовником – грабил банки, богатых граждан, за что и сидел в тюрьме, где приобщился к революционному движению, после Октября вступил в партию, руководил группой по сбору продовольствия в деревнях, участвовал в экспроприации богатых, где был замечен в присвоении изымаемых средств, за что и был назначен в эту глушь оперуполномоченным, – рассказал Иван Иванович.

– А у кого в селе еще есть нарезное оружие? – вновь спросил Рябой, отпивая из кружки чай.

– Нет ни у кого, стоит очень дорого, этот карабин, как я уже говорил, привез с фронта, а то бы мне не видать его как своих ушей, – и обратился к Чалому: – Как известно, партия брала средства на революцию не только со взносов членов. Экспроприация – это тоже грабеж, только с одобрения государства.

– Но не надо оскорблять партию и революцию. Надо было чем-то кормить голодных людей, – возмутился Рябой, хватаясь за кобуру револьвера.

– Не горячись, Сергей, – одернул молодого милиционера оперуполномоченный. – Мы здесь ведем расследование, а политическими пусть занимается ГПУ.

Его товарищ, поняв, что допрос окончен, протянул листок и ручку Александру.

– Подпиши и напиши: «С моих слов записано верно и мною прочитано», – а если неграмотный, то поставь отпечаток пальца.

– Я закончил три класса церковноприходской школы, – хозяин взял из его рук протокол, перьевую ручку, обмакнул в чернила и, внимательно прочитав, подписал.

Гости допили чай, поднялись.

– Может, еще чаю? – спросила подошедшая Даша.

– Нет, спасибо, нам еще надо допросить Ахмеда, – отказался старший.

Рябой взял исписанный листок из рук Кравцова и вместе с письменными принадлежностями спрятал в планшет.

– Вряд ли вы его сейчас найдете, – пояснил охотник. – Он летом вообще не бывает дома – пасет своих овец, а его жена не понимает по-русски.

Милиционеры попрощались и, сев в седла, направились к кошаре, но, как и сказал Александр, хозяина на месте не оказалось, а Патимат ничего вразумительного не сказала.

Расследование убийства Квасова зашло в тупик. У всех, кто имел нарезное оружие, было крепкое алиби, а близость к месту трагедии села Крайновка указывало на то, что к убийству причастны местные.

Глава 4. Красное колесо

Одной из важнейших задач партии и хозяйственного руководства страной на рубеже двадцатых-тридцатых годов стало вовлечение в процесс индустриализации сельского населения. Это предполагало насыщение рынка дешёвыми промышленными товарами, в которых нуждалось крестьянство, и получение в обмен так необходимых сырья и хлеба.

Сталин и его окружение пошли по пути, наиболее простому для них и трудному и медлительному для деревни. Решено было форсировать коллективизацию с целью безвозмездного получения хлеба, но не путем продналога, а через обязательные поставки. В декабре 1927 г. состоялся пятнадцатый съезд ВКП(б), за которым в литературе на долгие годы закрепилось название «съезда коллективизации». В действительности на съезде речь шла о развитии всех норм кооперации, о том, что перспективные задачи «постепенного перехода к коллективной обработке земли будут осуществляться на основе новой техники (электрификация)», а не наоборот. Ни сроков, ни тем более единственных форм и способов кооперирования крестьянских хозяйств съезд не устанавливал. Точно так же решение съезда о переходе к политике наступления на кулачество имело в виду последовательное ограничение эксплуататорских возможностей и устремлений кулацких хозяйств, их активное вытеснение экономическими методами, а не методами разорения или принудительной ликвидации.

Наиболее значимым и очевидным доказательством правильности «курса на коллективизацию» и необходимости его форсированного осуществления считался хлебозаготовительный кризис, возникший зимой 1927–1928 гг. и преодоленный в результате коллективизации. Для Сталина кризис хлебозаготовок объяснялся «кулацкой стачкой» – выступлением выросшего и окрепшего в условиях НЭПа кулачества против советской власти. На самом деле кризис хлебозаготовок возник как результат рыночных колебаний. Сокращение же государственных хлебозаготовок создало угрозу планам промышленного строительства, осложнило экономическое положение, обострило социальные конфликты в городе и деревне. Ситуация начала 1928 года требовала взвешенного подхода. Однако в тот момент сталинская группа уже добилась большинства в политическом руководстве и пошла на слом НЭПа. Стало широко практиковаться применение чрезвычайных мер насилия по отношению к крестьянским массам. Из центра на места последовали подписанные Сталиным директивы с угрозами в адрес партийных руководителей.