Маг электричества

— Ну и где же он, черт возьми! — Никитос скрипит зубами от злости.

— Вау! Столько добра мне привалило! Никогда еще такого не было, — неожиданно отозвался фальцет. Кто-то тихо зашелестел в воздухе.

Прозрачный скелет вытянулся из хитросплетенных труб. Это был нулевой. Его возраст невозможно угадать. И не молодой, и не старый. Мужчина среднего возраста.

— И сколько душ погубил? — в лоб спрашивает Никитос.

Нулевой вальяжно крутится над оврагом. Его хитрый прищур и злая ухмылка не сходятся с лица. Он чуть приближается к нам и говорит:

— Со счетов сбился. Но я голоден, и мне надо больше душ.

— У нас для тебя есть чем голод утолить, — командир кивает в сторону пленника. — Только одно условие. Если ты его выполнишь, считай он полностью твой.

Унарник смотрит на него ошарашенно. Видимо, тот в первый раз видит нулевого. Его глаза расширяются, зрачки бегают туда-сюда. На лбу в который раз выступает пот. Ноги дрожат, сам мычит еще громче.

Остальные не подают вида. Стараются сделать отвлекающий маневр, что те не испытывают страх. Будто и не знают, что это такое.

Нулевой приближается к унарнику. Щерится во все прозрачные зубы, похоже тот находит в нем слабые места, но через секунды-две он брезгливо отворачивается от него.

— Он не моя жертва, — тот наконец выносит вердикт.

— С чего бы? — хмурится командир. — Он же для тебя прям лакомый кусочек. Смотри внимательней.

— Нет. У него отрицательная репутация. Таких жертв я обхожу стороной. Мне нужны положительные люди. Так что не пытайтесь меня обдурить. У вас ничего не выйдет. А у самих с репутацией все в порядке. Только вы не пробиваемые, черт возьми! У меня не получается к вам подобраться.

Я вздыхаю. Прекрасно понимаю, что все это безнадежно. Мой взгляд цепляется за металлические трубы, за разрез глубокой ямы. Нехилое место для привлечения жертв. Отличную замануху себе выбрал нулевой. Но меня осеняет другая мысль.

— Тектоник! — окликаю его. — Работа есть для тебя.

Тектоник взирает на меня, на его лице читается недоумение. Я киваю в сторону ямы, заодно поясняю ему:

— Давай, ловушку закрой. А то, смотрю, нулевой совсем оборзел.

Нулевой хохочет, не веря моим словам. Когда Тектоник понял, о чем речь, он подошел к обрыву, оценил пропасть и ее масштабы. Масштабы, это мягко сказано, но он дал оценку. Сначала вскинул вперед руки, начал делать движения, будто готовился к бою с невидимым врагом, а потом вызвал магию, где земля издала мелкую дрожь.

Тектоник отошел от обрыва, я тоже последовал его примеру, как и все остальные. Мы стояли недалеко от ямы, на безопасное расстояние и смотрели как магичил маг земли. Под его влиянием земля заходила ходуном, пошли земные сдвиги. Виднелись линии разлома, которые заканчивались у обрыва. Посыпался песок, постепенно заполняя ловушку, внизу трубы загудели, стали разрываться от силы земли.

— НЕТ! — заорал нулевой. Его крик сорвался, вместо привычного фальцета послышался хрип, а далее разнесся гортанный звук. — Не надо! Хорошо! Я попробую вытащить из него фантомы и страхи! Только не трогайте мое место! Это хлебное место для меня! Чем дальше питаться буду?!

Его глаза изменили форму, они изобразили глубокую печаль, и в них можно было прочесть мольбу.

— Хорош, Тектоник, — говорю своему товарищу. — Ты свое дело сделал, а сейчас нужно выслушать призрака. Нужно раскрыть карты. Мы тебя слушаем, — обращаюсь к нулевому.

Эфемерный человек вздрагивает, с тревогой смотрит на яму — в ловушке виднелись ржавые железки, которые торчали из прослойки грязного песка. Еще немного, и Тектоник бы полностью накрыл. И призраку пришлось бы найти новую ловушку, если он не одумался вовремя.

— Отпустите его, — требует призрак. Мы отпускаем унарника, отходим назад. У бандита дрожат губы, и если прислушаться, то можно услышать, как из него вырывается тихий скулеж. Глаза на мокром месте, сосудики лопаются, белки начинают краснеть. Слишком напуган, и нулевой прекрасно чувствует его дикий страх. И похоже, сам этим наслаждается. Он приближается к нему вплотную, своими прозрачными руками хватает того за плечи и всматривается в глаза, пытаясь разглядеть того в самую душу, хоть и греховную.

Проходит минута, и унарник перестает скулить. Его губы не дрожат, глаза не бегают туда-сюда. Нулевой втягивает из него эфемерную оболочку, где на ней были отображены человеческие страхи, которые тогда-то испытывал сам бандит. Далее унарник закатывает глаза, его язык вываливается снаружи, а тело становится таким легким в руках призрака, будто тот скинул свой вес без остатка. Нулевой отпускает жертву на землю, оставляя того в покое. Он берется за ту эфемерную оболочку, висевшую в воздухе, начинает разводить руки в стороны. Из его прозрачных пальцев выбилась искорка, от которой оболочка превратилась в цифровое изображение, подобно голограмме.

— На данный момент я выловил у него последний фантом. Последнее то, что вызвало у него чувство страха. А теперь смотрите сами.

Взмах руки, и оболочка задрожала в воздухе, перетасовывая все застывшие кадры. Пошла цветная картинка.

На ней отобразилось знакомое мне действо. Ночь, песчаный берег, разрушенный мост, соединяющий столицу с пригородом.

— Сейчас вы видите то, чего видел ваш пленник. Его же глазами вы видите все происходящее, — поясняет нам призрак.

Эфемерная оболочка меняется каждый раз. Вот сейчас мы видим, как тот погружается в какой-то катер. Поглаживает приклад автомата, проверяет заполнение обоймы, загоняет патрон в патронник. Смотрит на тучного вида мужчину, который что-то говорит и говорит. Нам, правда, не слышно. Вообще, здесь разговоров нет. Мы смотрим немое кино. Тот мужик, похоже, отдает приказ, виднеется его злой оскал, сморщенный лоб и налитые яростью его глаза. Появляется еще пара таких бандитских рожей, но его внимание приковано к дальней точке. И он целится из автомата. Пока не стреляет, видимо, ждет приказа. А та самая дальняя точка все приближается и приближается, из смазанной цели превращается в четкую картинку, но все равно до нее слишком далеко, чтобы точно попасть.

Стоп! У меня тут же сбивается дыхание. Это что получается? Получается… Получается… Да черт возьми! Это же лодка! Наша надувная лодка! На той самой лодке, где я вместе с Мотором и Сандрой пытался перебраться через реку в столичный город. Далее следует все по моему сценарию.

Лодка чуть сдувается, вижу, как Мотор безуспешно пытается вырулить в безопасную сторону. Сандра, похоже, наклоняется к воде. Помню тот жуткий момент, когда я стал уходить вниз, ко дну, где над головой сомкнулась толща воды. И я шел ко дну. Я был ранен, причем смертельно. И мне тогда не хотелось топить лодку раньше времени, когда пули прошили ее. Отчетливо помню голос Сандры, наполненный слезами. Помню, как грязно ругался Мотор.

От этой картинки мне становится не по себе, потому что до того момента боль утраты немного отходила. А тут снова все всколыхнулось, картина, отображаемая эфемерной оболочкой, бередила незажившие в душе старые раны. Меня всего колотит, смотрю на обмякшее тело унарника. Спрашивается, он тут причем? Он выполнял приказ. Если не он, так кто-то другой бы пустил автоматную очередь в нашу сторону.

— А в чем его страх, собственно? — осведомляюсь я. Стараюсь выдать так, чтобы в голосе не было дрожи. — Кого испугался?

Нулевой говорит не сразу, он будто тщательно раздумывает свой ответ. А потом все же выдает:

— Он испугался тех, что видел перед собой.

— А мне подсказывает, что он больше всего боялся того, кто орал на него. Но это и так понятно, — вмешивается Никитос. — Если бы тот не послушался, то сам бы в реку канул.

— Верно мыслите, — хвалит командира нулевой. — А дальше они высаживаются недалеко от города, где за пару километров расположился завод.

— Автомобильный завод. Знакомо мне местечко, — подает свой голос Оксиген. Тот громко цокает языком.

«Точно убежище? Я не совсем уверен в этом».

— Убежище? — словно читает мои мысли Андрей Егерь.